Господи Фима бросила ладони к лицу, сквозь растопыренные пальцы глянула снова на мужа, расплёскивая из глаз страх и ужас. Господи Что же теперь будет?! Опустилась на табуретку. Иисусе милостивый Да за что же мне всё это
Хорош причитать, по-прежнему не поднимая веки, прогудел муж, лучше пожрать собери.
Уже за столом, жадно хватая из миски картошку чёрными, до невозможности отмыть, как казалось Фиме, руками, яростно вгрызаясь в мёрзлое сало и едучую луковицу, зажёвывая один за другим толстенные ломти ржаного хлеба, Иннокентий успокоил:
С документом я, не одна легавая собака не докопается. Тока здеся, в Куке, житья не будет, по старой памяти проверять начнут, докопаются Будем на новое место перебираться.
Куда? упавшим голосом спросила Фима.
Осмотреться мне надо. Но отсюдова, само собой, подальше. Прикидываю куда-нибудь на лесоразработки податься. Научили лес валить, горько усмехнулся Иннокентий. Вот как обустроюсь, тогда и с переездом порешаем. Не сегодняшняя забота. Ты лучше про себя расскажи. Как вы тут? Смотрю, дошла кожа да кости.
А с чего справной быть? Поломойничаю. Зараз в школе, в сельсовете да в клубе. Но и дом на мне, огород. Хучь ещё Володька помогает.
Пацаны-то как? Иннокентий поднялся из-за стола, шагнул к маленькой светёлке за занавеской.
Не разбуди, поднялась и шагнула следом Фима. Гришенька с вечера что-то забеспокоил, кабы не простымши
Ишь, богатырь! хрипло прошептал Иннокентий, вглядываясь в полумрак спаленки на разметавшегося во сне, посапывающего сына. А Володька?
Так они с твоим дружком Гохой уже неделю в тайге, на зимовье, охотой промышляют. Большой стал, выше меня вымахал, только тощий, как жердь. Но жилистый. Говорю же, первый мне помощник. Кабы не он, куда мне одной с огородом да в стайке управиться. Особливо с картошкой. На ней-то и выживаем. Но, правда, родня твоя тоже не оставляет. То мяса кусок подкинут, то сальца с мучицей вот подсобили
Гоха как?
А чё Гошка В бобылях. Степанида-то в тридцать четвёртом по осени родами померла, царствие ей небесное! С тех пор сам по себе, даже сродственников чурается, разве что со старшим брательником Сашкой якшается. А как ему не якшаться, когда у того четверо Гошкиных малых живут, Сашкина Елена-то пуста оказалася, так ей эта четверня как утешенье. От так! А с Гошкой Матвей, старшой, да Нинка, хотя Нинка больше у Елены на подхвате, к Гошке наведывается чё-то там сготовить, прибраться по-бабьи, а то и вовсе мужички задичают. Оне и так дикие, что Гошка, что Матвейка, больше в тайге. Иногда и нам то зайца закинут, то косули лопатку. Вот Володька за ними и увязался сам в добытчики метит.
Это сколь уж Матвею?
Так девятнадцатый пошёл.
Скоро в армию загребут.
Загребут, Боже праведный вздохнула и перекрестилась Фима. Гошка давеча как раз про это плакался. Спасибо ещё, Иисусе милосердный, что войны нет, отслужит Матвейка да живой возвернётся
Захаживает, значица, Гоха поплакаться
Ты чё удумал?! Креста на тебе нет! отшатнулась Фима.
Эт точно креста на мне нет, усмехнулся Иннокентий. А с чего мне его на шею пялить? Вот ты причитаешь: «Боже праведный, Иисусе милосердный», а где оно, это милосердие? В чём? В том, что справное наше хозяйство, которое не одно поколение нагорбатило, растащили нехристи? Али в том, что заместо него всучили мне кирку с лопатой на восемь годков да повелели ударничать за пайку каналоармейцем? «От жаркой работы растает твой срок!» на кажном столбе такие плакаты там висят, а срок-то особливо не таял! Думал, и вправду, по зачётам раньше освободят куды с добром! С канала Волга Москва сослали на Среднюю Волгу. Там бы и добил срок, да начальничек местный проходу не давал. Из комбедчиков. Кто из кулаков ему как серпом по яйцам. Особливо ежели из сибирских видно, где-то у нас орудовал. В общем, засветило мне новым сроком по его милости. Вот и пришлось дёрнуть от греха подальше
Иннокентий досадливо отмахнулся рукой, как морок отгоняя.
Слышь, хорошо бы баньку спроворить Жива банька-то наша?
Жива-а. Конешно, подлатать давно просит, но покуда жар держит. Там и шайка чистая, и Володька воды давеча в кадушку натаскал. И веники. С мыльцем вот только обмылочек.
Ты это Исподнее мне поищи. Хорошо бы и запасную пару. И рубаху бы какую чистую, штаны. Что на мне так это только в печку, завшивел, пока добирался. Керосина чеплашку плесни, живность окаянную вывести. А баней сам займусь. Да, как всё сгоношишь тащи туды. Ага, ножницы прихвати космы подровнять.
Щас-щас засуетилась Фима. Сберегла я кое-чё, ожидаючи. Ребятне, правда, пришлося пару твоих рубах перешить, уж не серчай. Но и штаны твои справные и лапсердак это в целости-сохранности
Ранним утром, закинув за спину старую котомку с парой белья, полукараваем хлеба и шматком жилистого сала, Иннокентий подался к тракту, расцеловавшись напоследок с женой и строго-настрого наказав ей держать рот на замке. Младшого не будил, как ни хотелось потетёшкаться. Но, с одной стороны, чего пужать, кады тятьку ему и не признать в люльке сопел, когда в тридцатом со двора повели папаню. А с другой стороны, дитя неразумно а как прозвенит колокольчиком про тятькино появление? В общем, ночь доспал в баньке, оттуда и подался задами из села.
И было это аккурат в канун годовщины Октября морозным и ветреным утром 6 ноября одна тыща тридцать шестого года. Гулял ветерок вдоль Ингодинской долины, подталкивал в спину: «Иди, поспешай, ищи свою долю!», свистел возле уха: «Ищи, да оглядывайся! Хоть и далеко ты сбёг, а в энкеведэ не дураки почитай, враз смикитили, что беглому одна дорога к порогу родненькому» Хотя, конешно, сильно настырно искать не будут это ещё в лагере уразумел: за каждым ссыльным гоняться никаких вертухаев не хватит. Тут уж пока сам не обнаружится, беспаспортной раззявой. Об чём и думать наперво надобно. Ну да бог не выдаст свинья не съест
Ещё пару раз, так же ночью, наведывался Иннокентий домой. Пока ничего не мог сообщить жене утешительного. Работа подворачивалась, но больше временная. Вроде бы на бывшей Татауровской лесной даче, переименованной в лесхоз, вполне можно было обустроиться, но и там кукинские объявились.
Подле Бургени, за Читой, посоветовал мне один знакомый на лесопилку наведаться, делился с женой Иннокентий в свой последний приход, сунув ей комок мятых денежных купюр. Подамся, погляжу.
Батя, мне бы с тобой! придвинулся Володька. В последние приходы от старшего сына Иннокентий уже не таился. Не получилось. Но крепкое слово взял, что не проболтается никому и нигде.
Ты чё? А мать как? Кто ей в помощь? Гришка, что ли? Ты это брось! погрозил сыну пальцем. Не последний день хлеб жуём да киселём запиваем. Говорено же: как плотно осяду зараз всё и порешаем. Пока батька жив при нём будете! А пока терпеть. Мужик ты али как? Хозяйствуй покедова, Володька, за старшого. Большую надёжу на тебя имею. И это носы не вешайте, недолго вам осталось, обещаю
Иннокентий в очередной раз ранешней заутреней подался восвояси. Вроде бы и не углядел никто.
Но Гоха Колычев, захаживая к Пластовым, отметил про себя, что Фима как бы переменилась. Ишь, то лишнего слова не выдавишь, вдругорядь и вовсе поздоровкается при встрече и только, а третьего дни, эвона, улыбочкой одарила! И Володька ейный не смурным шатается, повеселел с чего-то парень. Перемены Гоха отнёс на свой счёт.
И нарисовался к Пластовым в выходном пиджаке, начищенных сапогах с лакированными голяшками, новой плисовой рубахе.
Чой такой нарядный? Вроде и праздника никакова нету, встретила его Фима.
Да мне завсегда праздник с тобой повстречаться! выпалил Гоха заранее обмусоленную фразу.
Ишь ты, кавалер какой! Не староват выгуливаться?