Молодец! Надо сказать, ты меня удивил. И очень порадовал! Труд, как известно, сделал из обезьяны человека. Каждый человек должен заниматься делом! видимо, от накатившего волнения, отец заговорил лозунгами.
Я еще не представлял, когда произойдет реинкарнация, и из обезьяны я превращусь в человека, но точно знал, что возмездие меня настигнет гораздо раньше. И избежать его можно лишь одним способом реально записавшись в судомодельный кружок.
В клубе Юных техников пахло свежей стружкой, краской и эпоксидной смолой. Поэтому, едва переступив порог, мне захотелось развернуться и удрать. Я очень хорошо разбирался в этих запахах. Так пахнет тяжелый, адский, эксплуататорский труд. Так пахло у нас на даче, куда отец вывозил семью в полном составе каждые выходные с ранней весны до поздней осени. Помню, в фильме «Подкидыш» героиня Раневской спрашивает девочку: «Скажи, маленькая, что ты хочешь? Что б тебе оторвали голову или ехать на дачу?» Так вот у меня был примерно такой же выбор. Мы никогда не жарили шашлыков на даче и не принимали там гостей. На даче мы пахали, сеяли, пропалывали и постоянно что-то перестраивали. Отцу, выросшему на селе и пережившему голод, все время хотелось вырастить своими руками что-нибудь съестное. Это успокаивало. Мама, моя старшая сестра и я обязаны были в этом ему помогать. Каждый раз отец устанавливал план и распределял работу между членами семьи. Если план выполнен, а еще лучше перевыполнен, у отца было хорошее настроение. Если сделать что-то не успевали, все обвинялись в саботаже.
Лодыри! пыхтел отец «Герцеговиной» и зло сплёвывал в траву. Вам лишь бы ничего не делать! Лишь бы всё танцы-шманцы, погулять да поспать подольше! А что зимой жрать будете?!
Жрать, в принципе, было что, но осенью погреб в гараже забивался под завязку картошкой, морковью, кабачками, огурцами, помидорами, которые удалось вырастить «своими руками». Что-то солилось и мариновалось, что-то хранилось так. Съесть все к весне не успевали. Половина картошки прорастала, и ее выбрасывали, банки с солениями пучились и взрывались, но весной все начиналось снова. Однажды я взял на себя смелость и подсчитал, во что обходится семейному бюджету «выращенное своими руками». Бензин, саженцы, семена и удобрения вышли гораздо дороже, чем стоило бы купленное на рынке, даже без учета моего бесплатного рабского труда и времени, которое можно было употребить, например, на футбол. Показав расчеты отцу, сильно пожалел:
Лодырь! Тунеядец! кричал он. По математике больше трояка никогда не было у него, а вот не поленился, подсчитал! Ты бы лучше трудился, чем придумывать всякие поводы, как отлынивать от работы!
* * *
Вы пришли записаться в кружок, молодой человек? раздался голос откуда-то сверху. Задрав голову, я увидел того самого старика, что приходил к нам в школу. Только теперь вместо драпового пальто на нем был синий промасленный халат. Старик неуклюже балансировал руками, стоя под самым потолком на высоченной стремянке. В одной руке у него была длинная деревянная линейка, а в другой карандаш. Рискуя свалиться вниз и сломать шею, он делал какие-то метки на стене. Со стороны казалось, что старик дирижирует невидимым оркестром.
Да, мне бы записаться, обречёно сказал я. В кружок.
Звали старика Евгений Михалыч. За глаза ученики называли его Металыч. Трое пацанов, один моего возраста, лет двенадцати, с белым, как у Буратино, чубом, и двое чуть старше, уныло шкурили настоящий небольшой бот. Металыч рассказал, что занятия проходят по вторникам и субботам, что теперь вместе со мной в кружке числится девятнадцать человек, и поведал, что через месяц пройдут соревнования по малым моделям судов на резиновых моторах. Это когда винт корабля приводится в действие резиновым жгутом из многочисленных тонких резинок, известных в народе как «авиационки». Накрутил винт по часовой стрелке, положил кораблик в ванну или бассейн, отпустил и он плывет. В конце Металыч сказал, что если я успею за месяц что-нибудь соорудить, смогу даже участвовать в соревнованиях. Я кивал головой и обещал участвовать, а уже в субботу прийти шкурить бот вместе с мальчиком-Буратино и его грустными друзьями. На том и расстались.
Разумеется, в субботу я никуда не пошел. Не пошел и во вторник. Вскоре я вовсе забыл и про клуб «Юный техник», и про Металыча, и про малые суда на резиновых моторах.
Какое-то время я не слышал от отца слов «лодырь» и «тунеядец», и жил вполне себе безмятежно. Но однажды, за вечерним чаем, отец спросил, заговорщицки подмигнув:
Ну, как успехи? Скоро что-нибудь продемонстрируешь?
Отец редко бывал дома в хорошем настроении. И мне очень не хотелось его портить, поэтому я стал лихорадочно соображать, что он имеет в виду и чего такого я должен продемонстрировать. Пытаясь выиграть время, на всякий случай ответил неопределенно:
Думаю, скоро.
Над чем же сейчас работаешь? Тебе уже дали первое задание? не унимался отец и подмигнул мне вторым глазом. Мама с сестрой заинтриговано молчали. А я, вспотев от напряжения, вглядывался в отца, пытаясь прочитать его мысли, и не мог. Наконец, придав голосу торжественность, отец объявил семье:
Думал, так и будет по улицам шлындать, а вот, каким-никаким делом занялся. В кружок записался, судомодельный.
Как обычно в таких случаях, мурашки размерами со слонов в панике забегали по моей спине вверх и вниз. Сестра с мамой отставили в сторону чашки с чаем и посмотрели на меня весьма подозрительно.
От страха я как всегда начал врать. Я долго что-то нёс про запах свежей стружки, краски и эпоксидной смолы совсем, как у нас на даче! Про фантастические новые ощущения, когда делаешь что-то своими руками, про Металыча и маленькие модели кораблей на резиновых моторах почти как настоящие. Наконец, войдя в раж, как всегда, неожиданно для самого себя, выпалил про соревнования, до которых оставалось меньше двух недель, и в которых я мог бы участвовать. На словах о соревнованиях взор отца затуманился, и я испугался, что сейчас он прослезится. Лучше бы уж называл меня лодырем и тунеядцем.
Неожиданно! сказала мама. Корабли тебя раньше никогда не интересовали.
И с чем же ты будешь выступать? взяв себя в руки от внезапно накатившей гордости за сына, спросил отец.
Нам сказали, что нужно сдать по пять рублей на заготовки, из которых мы будем делать свои корабли. Это что-то вроде специальных наборов-конструкторов, у меня оставалась последняя надежда, что кто-то из домашних возмутится дороговизной проекта. Происходило всё в то советское время, когда буханка чёрного хлеба стоила восемнадцать копеек, а билет на взрослый иностранный фильм, где иногда мелькали женские сиськи пятьдесят.
Так что же ты молчал? Времени-то совсем не остаётся! Стеснялся?
Я скромно кивнул. Отец потянулся к портмоне. Торжественно достав оттуда красненькую десятку, вручил мне со словами: «Сдачу оставь себе». От стыда я готов был провалиться сквозь землю, а точнее, прямо в квартиру старого еврея Купермана, который жил под нами и по ночам играл на трубе, не давая никому спать. Но ничего такого не произошло. Вместо того, чтобы провалиться к Куперману, я понуро взял десятку и вышел из-за стола, поблагодарив сразу и за ужин и за деньги.
А какой корабль ты собираешься строить? поинтересовался отец мне вслед.
Крейсер «Аврора», не задумываясь, ответил я, вспомнив строки из известной песни.
Червонец был истрачен быстро. Со своими приятелями одноклассниками Вовкой Удаловым и Вадиком Бешевым, которого все называли Бешеным за хулиганские выходки, мы целую неделю не знали нужды. Деньги шли на сигареты, кино, аттракционы, пару раз сходили в кафе. К концу недели от десяти рублей осталось семьдесят пять копеек. Вадик предложил купить пачку сигарет «Космос» за семьдесят копеек, на «чёрный день», что и было сделано. Тем более, приближение этого дня я уже чувствовал. Я надеялся, отец не вспомнит про соревнования, но за четыре дня до них он, пожелав мне спокойной ночи, спросил, снова подмигивая одним глазом: