Радуюсь пологому, чистому подъему, лишь уже вблизи низкой вершины, менее 300 метров над уровнем моря, начинается крутость, и чем ближе к вершине, тем круче. Редкий случай на Сахалине, когда нужно стремиться к верховинам, избегая ручьев и перевалов. Здесь чистые взгорки, и травянисто-неудобные низменности. Везде нужно приспосабливаться к реальности, не доверяя шаблону.
Виды не перестают радовать. Их нет. Везде клочками летает туман перекрывая гланды взгляду. Лишь ближайшие склоны. Все усеяно влагой, водяная пыль не перестает прибывать, и вроде дождя нет, а все в подмоченном состоянии. Ноги в сетчатых тапках мокрые, а трекинговые ботинки в рюкзаке сухие и это греет.
Спешу подняться на горушку. Знаю, что там будет светло, относительно чисто и загодя расслабляюсь. Последний рывочек, он самый крутоскатный, ботинки для этого неподходяще, но справляюсь. На вершине. От нее пойдет некоторый спуск, но не глубоко, потом пойдет что-то похожее на хребтик. Выйдя на прямой участок улетающий вниз встречаюсь со змеей. Он пыталась подловить солнце, но с этим не заладилось. Вскоре она ушла домой.
И тут появилась клоповка. Я ее снимал на камеру и с куста, чтобы положить в емкость. Буду пить чай вечером.
По знакомым пока еще местам спешу в сторону Пугачевки. Все представляет малый интерес, и я несколько раз сажусь читать книгу. Она интересная.
Эти сопки представляют собой засилие клоповника, в последний раз я даже нашел советский эмалированный бидончик, с которыми ходили за молоком или квасом. В данной модификации он представлял собой сборную тару для клоповки. Вряд ли сюда кто-то заперся бы в поисках голубики, чьи кусты тоже в массовости были представлены.
В этот поход я впервые упаковался двумя телефонами, так что безоглядно тратился электроэнергией, даже музыку включал на громком телефоне.
Внимательно глядя на карту, всячески пытался подстроиться под мелкие повороты сопок, иногда они делали это настолько витиевато, что без бутылки, в крайнем случай карты, не разберешься, и в ином случае пришлось бы побродить в неверных направлениях.
Все удивляли местные чистые леса и большие елани. Необычное явление для Сахалина. Прошел известное мне место. С этой точки я спускался в ручей, но теперь мой путь продлился вдоль по сопкам. Я засек тот участок переброса через этот ручей, что был наиболее низким, а это требовало прохода немного ниже по ручью. Зная по опыту, что русло ручья такая себе дорога по сравнению с местными верхами, я выбрал верха. По странному стечению обстоятельство, переброска через хребтика приходилась как раз напротив устья Омуля, ну разве чуть чуть по диагонали наоборот. Но совсем на крошку.
Так себе и вышел в верховья притока ручья. Вот здесь то я заметался. Или выходить на левый берег, или бежать по правому, а может спуститься в ручей? Левый больно высоко задирал нос, по правому? Можно начать. И я покатился по нему, но все больше и ниже клонясь к ручью. Где-то там внизу я в полной мере испил чашу неверного шага, но пока этого не знал. Меня все больше сбрасывали поперечные полосы пропилов временных потоков, что неслись с гряды и хреначили такие овраги, что через них ползать не энергоэффективно. И вот я в ручье. Он почти без воды, но какой-то неприятный на ощупь. Весь в крапиве, завальчиках, и через полкилометра выползаю на крутейший левый берег. Не иду к самому гребню, а балансирую по крутому склону. Он сильно почищен от древостоя, порой лишь задираются кусты голубики, но еще чаще это чистые поляны с клоповкой. Здесь она еще более увеличила свою частотность. И уже можно было претендовать на коммерческий сбор, только эти места настолько удалены от мест скоплений современных приматов, что нисколько не посещаемы.
Прямо напротив нарисовалась возвышенность, через которую мне предстояло пропутешествовать. Ручей долго и протяжно тек почти параллельно Пугачевке, и между ними стояла стена. Где-то выше она была более ужасающей, а здесь это фактически холм, крутоватый, но на пару скачков. Я обозревал его поверхность склона. Выяснял места наименее покрытые защитной растительностью, и такие участки существовали. Наметив этих в головном мозге, я наконец-то, сошел в ручей, пересек его и врезался в подъем. Естественно, трудностей не возникло. Вскоре я заполз наверх миновав все трудности. С него я впервые увидел долину Пугачевку. Все было в дыму тумана, но кое-какие окрестности различались.
Прежде чем начать спуск, пришлось относительно немало пройти по плоскогорью. Вершина холмовидного хребта была плоской как девочка-подросток. Но все равно вскоре пошел на спуск в ближнюю Пугачевку. Мне хорошо была видна долина Омуля, поэтому не понадобилось поддержки карты, я и так взял правильную диагональ по удивительной местности. Когда-то здесь прошли затяжные пожары, и тайга так и не восстановилась. Кое-где торчали темнохвойные деревья, но больше было березоподобных. Все это в какой-то странный разнобой. Но благодаря очистки сопочек от всепожирающей тайги, так матеро и взлетела популяция клоповки, чем и привлекла в свои объятия человека. В советское время в Восточный даже спецпоезда пускали ягодные.
Не представляя себе всех трудностей, спускался вниз, в большую долину Пугачевки. Лишь раз мои тапочки топтали ее высокотравье. Ровно одиннадцать лет назад. Но в этот раз я лишь пересеку ее курс. Мне нужен Омуль. Он меня приведет к вершинам.
Уже тороплюсь и не читаю присаживаясь на пеньки. Время тянется к вечеру, а хотелось бы разбить лагерь до темноты. Зная что завтра какой-то дождь, еще и елку хочется подобрать попушистей. Чистота склонов кончается с началом поймы. Я временно спускаюсь к воде. Момент щемящий, я так давно стремился в эти края, и воды Пугачевки как граница, переступив за которые я вхожу в свою небольшую мечту.
Но мечта охлаждается большой горбушей. Убили не размеры, а некоторая степень покусаности. Явно пировал медведь, и как бы не я его вспугнул только что. Вода немного кипела. Не от кипятка, а от рыб. Шел обычный ход горбуши. А значит медведи стянулись сюда со всех округ.
Думаю обмануть судьбу, двигаю прочь, к близкому Омулю. В районе его впадения долина Омуля расширялась и распрямлялась, почти полностью открытая местность светло вдохновляла мое настроение, жаль лишь что пошел бус, это такой мелкий, невидимый дождь, и я заторопился вставать на ночевку. Все вместе это меня и подвело, но подарило грандиозный опыт совместной ночевки. С кем и зачем, о том будет отдельный разговор, а пока я семенил к средней елке. Мне отчего то показалось, что смогу укрыться под ее лапами. Это Омуль, до него по прямой двадцать-двадцать пять метров, только я находился на легкой терраске, а мощь реки пониже, что не контрастировало с логикой. Быстро соорудив палатку и беспомощно попробовав втиснуть кою под сень ели, рванул с двумя котелками за водой к близкой, хоть и низкой реке. Брызгливо, потому что брызгало со всей травы, пробрался к воде и остолбенел. Все берега были исхожены медведями. Берега усыпаны остатками несправедливо погубленной рыбы, впрочем от нее мало что осталось, в основном жабры. Интересно, что медведи не гадят на местах, где едят, ни разу такого не видел. Основные нормы гигиены знакомы и почитаемы и ими.
В большой яме скопилось немало горбуши, и она ждала ночи, когда под прикрытием темноты, как она наивная думала, пойдет вверх по реке никем не видимая. Медведи давно просекли эту фишку, и часто рыбалят именно ночью. Тем более это место медвежий бог как специально спроектировал с этой цель. Яма, в нее стекает ручей по каменному, узкому руслу, а вдоль руслица каменная, низкая, почти на уровне воды, плита. Делать ничего не нужно, ложись на каменный диванчик, выставляй лапу и покидывай рыбку на берег. Довольны все, кроме горбуши.