А почему не купил белье?!
Нижняя губа Джеймса, которую я прожигала взглядом, дернулась в ухмылке.
Ты не носишь нижнего белья.
Черт. Черт, черт, черт! Мне совершенно не нравились мои новые пристрастия. Нет, я не возражала против принципа покупать все новое, раз уж супруг так спокойно этому капризу потакал, и вполне обошлась бы без нижнего белья, устраивая любимому сюрприз только для двоих, но при выписке из больницы, а вдобавок и под обстрелом напавших журналистов я чувствовала себя голой! И сейчас тоже себя такой продолжала ощущать, стоя лицом к лицу с Джеймсом, потому и заставляла его оставаться с шампанским по другую сторону придуманных мной же баррикад. Хотя, судя по ответам, он все-таки заботился обо мне, исходя из моих же собственных привычек, а не отвернулся, как бессовестная скотина, которой так, на секундочку я тоже приготовилась его представить.
Почему ты назвал меня дрянью? выпалила я последний, самый сокровенный вопрос. В палате почему ты за что?
Джеймс молчал, и я чувствовала его прямой, в отличие от моего, взгляд на своем лице, и воздух между нами снова становился горячим, густым и сахарно-сиропным, и сердце мое колотилось, через силу качая бурлящую кровь, но я тоже сохраняла молчание и ждала ответа. И решила, что буду ждать хоть до старости, но заставлю мистера Уорнота ответить.
Мы поссорились, наконец разлепил губы он. Накануне дня, когда ты попала в аварию. Я пришел к тебе, все еще помня об этой ссоре. А ты?
Я покачала головой и робко подняла взгляд чуть выше, на кончик его прямого носа.
Из-за чего мы поссорились?
Из-за чего ссорятся все пары, Фэй? усмехнулся он и в очередной раз протянул мне бокал. Кто-то что-то сказал, слово за слово, все вспыхнуло и понеслось под горку. Выпей. У тебя дрожат губы. Ты как напуганный котенок.
Когда я взяла бокал, наши пальцы соприкоснулись.
Ты мог бы больше не называть меня «Фэй»? попросила я и осмелела вконец: посмотрела Джеймсу прямо в глаза поверх ободка бокала, делая совсем крохотный глоток, едва смочив спиртным кончик языка. Спасибо.
Мы продолжали стоять, глядя друг другу в глаза, и по закону жанра теперь, когда некоторые недопонимания развеялись, мне следовало его поцеловать или обнять хотя бы. Но первой вешаться на шею Джеймсу я не желала, а он активных шагов не предпринимал, наслаждаясь лишь тем, что разглядывал меня в упор, словно сверлил взглядом самую душу, и поэтому решать что-то пришлось самой.
Можно я посмотрю, какой здесь вид? сжимая во вспотевших пальцах бокал, я обогнула Джеймса и пошла к балкону.
За стеклянной дверью вовсю жарило майское солнце, лучи падали из-под защитного козырька на белоснежный борт балкона и на большую часть выложенного кремовой плиткой пола. Места здесь хватило, чтобы уместился шезлонг, и еще осталось для свободного передвижения от одной до другой боковой стенки. Я отодвинула створку двери, но выходить на солнце не стала, лишь прислонилась спиной к косяку, вдыхая свежий воздух полной грудью. Шезлонг выглядел, как явно «женская» вещь на фоне общего «мужского» декора, и я подумала, что во всей этой квартире он был именно моим. Наверное, именно здесь я любила проводить свободное время, наверняка загорала на солнышке с книжкой в руках каждые выходные. Читать я обожала, глотала книги, почти не прожевывая, как смеялась мама, поэтому уголок для чтения показался мне уютным и привычным местечком из прошлого. Якорем, которого я так ждала.
Здание, стоящее напротив, тоже было жилым, ряд его ровных панорамных окон выглядел одним сплошным зеркалом, отражающим все вокруг. Интересно, не смущало ли меня чувство, что где-то там, за этими зеркалами, за мной наблюдают? Кто-то же наверняка подходит к окну, поглядывает на балконы соседей, а они в кондоминиуме все одинаково не застеклены. Обычно, в минуты отдыха прежняя я все-таки предпочитала уединение, запираясь с книжкой в ванной, например, или удобно устраиваясь в постели, хотя могла читать и в парке на скамье и в кафе, пока ждала подругу. И все-таки нет в парке или в кафе я обычно зачитывалась конспектами лекций. Учитывая то, как весело мы, студенты, проводили вечера, готовиться к урокам приходилось днем каждую свободную минуту, чтобы не вылететь в конце года.
Задумавшись, я совершенно не слышала, как подошел Джеймс, и опомнилась, только когда он коснулся моего лица. Обе его руки уже были свободны, и я вцепилась в свой бокал с утроенной лихорадочностью, когда Джеймс повернул мое лицо к себе, наклонился и чуть помедлил, будто бы размышляя, стоит ли целовать в губы. На этот раз я приоткрыла рот заранее, не уверенная, что не опозорюсь, как в прошлый. Джеймс мягко ухмыльнулся, вынул уже теплый бокал из моих стиснутых пальцев и отбросил в сторону только со звоном разлетелось по кремовой плитке стекло и разлилась прозрачная жидкость.
Помнишь, как я имел тебя двумя пальцами в туалете ночного клуба?
Он говорил это так, будто воспоминание выходило приятным для нас обоих, но я не стала скрывать изумление.
Нет.
Джеймс помолчал, изучая мое лицо, словно искал там какие-то ответы. Неужели по-прежнему не верит?!
Положи мне руки на шею.
Впрочем, он сделал это сам. Взял меня за запястье, заставил обвить его руками, прижался всем телом, вдавливая мою спину в жесткий косяк балконной двери. Я запрокинула голову, отдаваясь его губам безраздельно. Не то чтобы вдруг осмелела и передумала, просто поняла, что поздно бежать. Джеймс меня не отпустит. Да у него и есть все права меня не отпускать, он носит на руке кольцо, которое доказывает, что мы принадлежим друг другу, и где-то у меня должно быть второе, парное. Для него это обычный и привычный акт супружеской любви, а для меня интрижка с мимолетным знакомцем, и как же далеко мы на временных параллелях оказались!
Джеймс уверенно раздвинул мои губы, тронул язык своим языком. У него был божественный вкус. Мне некстати вспомнилось, как врач наставлял моего супруга в правилах домашней адаптации: воздержание от спиртного и резких эмоциональных потрясений шли в том списке не на самых последних ролях. И что же сделал мой муж? Доставив домой, он первым делом откупорил шампанское, а потом начал целовать, зная, наверняка зная, от чего у меня так трясутся колени.
Я вцепилась в плечи Джеймса, задыхаясь. Не прекращая поцелуя, он поднял руку, безошибочно нашел бант у моего горла, потянул за ленту. Шелковая полоска с едва слышным шорохом поехала в петле, как длинная змея, медленно разворачивающая кольца. Казалось, я схожу с ума от головокружения. Развязав бант, Джеймс просунул указательный палец в петлю я ощущала его прикосновение в ямочке между ключиц а затем резко дернул на себя и вниз, окончательно освободив от ленты.
Постой. Подожди, я с трудом оторвалась от него, облизывая распухшие горячие губы, хватая ртом воздух и снова избегая смотреть куда-нибудь выше его подбородка. Я не могу так сразу.
Почему? одной рукой Джеймс пригладил волосы мне за ухо, его пальцы нежно ласкали пряди, трогали чувствительную кожу так, что уже этим причиняли невыносимое удовольствие, но, скосив глаза, я увидела, как сильно сжалась в кулак другая его рука, с лентой от моей блузки. Костяшки побелели и на тыльной стороне кисти вздулись багровые веревки жил.
Потому что я едва могла собрать мысли в голове, я тебя не знаю я тебя не помню
Зато я тебя помню.
Я не могу так сразу!
А я могу.
В мгновение ока он обмотал ленту вокруг моей шеи в два оборота, оставив концы свободно свисать на груди, и я сглотнула в тугом ошейнике, замирая от ужаса и трепета одновременно. Такого со мной еще не делали раньше. С другой стороны, никого, похожего на Джеймса, со мной рядом тоже раньше не появлялось.