Так и положено. Дети непременно должны быть счастливы, потому что детство самая чудесная пора. Вся остальная жизнь только расплата за это недолгое блаженство.
Прикалываешься, да?
Ничуть.
Ну, прикалывайся, прикалывайся, старый селадон.
Вот, значит, как? Мы вам внимание, а вы нас виском седым попрекаете?
А ты что думал? Глаза Катеньки, густо подведённые косметической ваксой, шевелили ресницами, как жуки лапами. Мы, Офелии, такие нас шпилькой не ковырни, мы и не пахнем.
Офелии?
Ну не Офелии, так бесприданницы Ларисы, знаешь ли, Дмитриевны
Ха! Да ты, дружок, должно быть, в пустоголовой юности мечтала стать актриской. Колись хотела? Отвечай! В глаза смотреть! Любишь театр, как люблю его я?
Люблю. Я даже в театральный поступала, но туры не прошла.
Переживала?
Сначала в Фонтанку головой хотела. А потом просто с парапета плюнула. Да и предки сказали, мол, давай, заинька, без иллюзий у тебя, кажется, в седьмом классе по биологии была пятёрка, вот и дуй в ботаники.
В целом правильно. Не тот случай, чтобы в Фонтанку головой. Зачем нам театральный? Мы с тобой устроим такой театр, что Станиславский ужаснётся. А что твои друзья-подружки? Настя? Кто там ещё? Давайте вместе где-нибудь сойдёмся мне интересно посмотреть на твой порочный круг.
Давай. А где сойдёмся?
Так. Для начала определимся со сторонами света. Вот компас. Тарарам поднялся со стула и, дважды пройдя мимо зеркала со своим отражением, положил компас на стол. Его, как известно, в древности изобрели китайцы. С тех пор они не то чтобы переродились, но испортились, и компасы мастачить разучились. Однажды в магазине я попросил принести пять китайских компасов, чтобы выбрать достойный. Представь себе все они показывали север в разных направлениях! Поэтому я купил русский компас, самый лучший, который не врёт. Итак, смотри: вот там у нас север, здесь, стало быть, юг, тут восток, а там запад. Теперь, дружок, будем думать, где встретиться.
Нет, так не пойдёт.
Что такое?
А почему солнце заходит на севере?
Это, знаешь ли, вопрос к солнцу.
3
Время было свинское, говорил Тарарам. Смута, смешенье языков Страна осыпа́лась, как новогодняя ёлка к Крещению. Хмельной Бориска «барыню» танцевал и строил на усохших просторах нищую банановую республику с бандой компрадорских олигархов во главе. Братки, опьянённые свободой кулака, либералы, опьянённые свободой бла-бла-бла, менты, опьянённые свободой шарить по карманам Противно было дышать с этой сволочью одним газом. Вы эти времена, пожалуй, и не помните А тут ещё открылись шлюзы теки, куда хочешь. Дело молодое интересно. И я потёк. Везде была жопа. Но это была их добровольная жопа, поэтому, наверно, и не так давила. Сначала болтался в Берлине. Пищал на губной гармошке в одном клубе. Затем подался в Париж торговал настоем слоновьего бивня, укрепляющего память, поскольку слоны ничего не забывают, и макал багет в кофе. Сена понравилась на наш Обводный похожа. Потом занесло в Амстердам Про Голландию много чего болтают, но это всё херня та же жопа. Я жил там сначала по визе, потом нелегалом. Наш сквот повязала полиция. Местных отправили на сто первый километр, остальных раздали по отечествам, если те принимали. Россия принимала она тогда ещё смотрела Европе в рот, из которого несло лосьоном знаете, такой специальный спрей, чтобы облагородить вонь нутра. Доставили самолётом прямо в «Пулково». Менты встретили, до нитки обобрали, но заначку в воротнике, в карманчике для капюшона, не нашли. Со злости я даже в город не поехал тут же в аэропорту обменял последнюю валюту и купил билет до Минска. Перемена мест меня давно уже не пугала. Просто начинаешь доверять наитию, чутью кривая и вывозит. В первый же день, гуляя по Минску, наткнулся на редакцию бульварной газетёнки. Зашёл поболтать разговорились. Написал десяток очерков о европейских нравах. Потом, облазив город, перешёл на местный колорит крысы-мутанты, пираньи в Свислочи, явление пришельцев на Минской возвышенности, извращенцы, прижимающиеся к девушкам в метро Тогда на Белоруссию СМИ всего мира выплёскивали помои ушатами, но мне там нравилось. Мне нравилось, что земля в стране ухожена, поля засеяны, дороги хороши и обочины подстрижены не потому, что из пространства под ногами кто-то просто стремится извлечь выгоду, а потому, что так должно быть, если человек живёт на земле, проложил по ней дороги и распахал на ней пашню. Там у людей было чувство дома. Дома, о котором печётся крепкий и рачительный хозяин ни от кого не зависящий и ни перед кем не лебезящий. Жить в таком доме одно удовольствие, если ты просто честно делаешь своё дело и не тявкаешь, переполненный глупым чувством собственной значимости, на хозяина и стены. Но там, где я был прежде, все хотели хлеба, зрелищ и свободы тявкать. Дом, в котором запрещают мочиться на углы и тявкать, считается фашистским государством.
Один человек сказал Сюнгаку: «Традиции Секты Лотосовой Сутры плохи тем, что в ней принято запугивать людей». Егор на ходу пустил в небо облачко табачного дыма. Сюнгаку ответил: «Именно благодаря запугиванию это Секта Лотосовой Сутры. Если бы её традиции были другими, это была бы уже какая-то другая секта».
Умничаем, да? Катенька забежала вперёд и заглянула с гневом в глаза Егору.
А потом? Что было потом? спросила Настя.
Потом меня потянуло на родину. Ведь у меня была великая родина я никогда не забывал об этом. В глубине сердца она всегда оставалась великой, даже тогда, когда сознание отказывалось в это верить. Я понял, что жить надо там, где родился. И строить такой дом, который был бы тебя достоин, надо там же.
А зачем было голыми ходить? Настя пнула босоножкой пустую сигаретную пачку, попавшуюся ей на дорожке Елагина острова.
Долгая история, ответил Тарарам.
Я тебе потом расскажу. Егор высосал из сигареты новый дым. Я репортаж по ящику видел.
Это история одной идеи, сказал Тарарам. А репортаж так, пустое.
Непобедимы те идеи, которым пришло время, улыбнулся Егор.
Хорошо сказал. Настя опять неловко пнула пачку.
Это не я сказал. Это сказал один британский сэр на букву «че».
У всякой вещи есть свой звёздный час. Настя наконец кое-как наподдала пустой пачке, и та улетела на газон. Цветы нарасхват восьмого марта и первого сентября, а яйца влёт идут на Пасху.
Хватит умничать, надула щёки Катенька. Пойдёмте лучше на тарзанке прыгнем или пива выпьем.
Хорошая альтернатива, оценил Тарарам.
Николай Первый наказанным офицерам тоже предоставлял достойный выбор, снова улыбнулся Егор. Либо гауптвахта, либо слушать оперу Глинки.
Прикалываетесь, умники
4
Надо жить полной, плещущей за край жизнью, в глазах Тарарама прыгал бесёнок, жить на всю катушку, испытывать жизнь на её предел, высекать из неё искры и самим становиться её блеском. Не в шкурном, разумеется, смысле
Но нам запрещено так жить, возразил Егор.
Кем?
Господом Богом.
Ерунда. Об этом мы вспоминаем лишь в беде, когда нас постигает неудача. Лишь в беде мы взываем к Богу так овцы, заслышав волчий вой, жмутся к доброму пастырю в кудрявой овечьей шапке и тёплой овечьей шубе.
Но беда это и есть предостережение или наказание.
Ерунда. Неудачи преследуют нас в любом случае, а не только тогда, когда мы нарушаем заповеди. Стой, как свая, и всех перешибёшь вот главная заповедь. Покаяние человеку не к лицу. Покаяние нарушает цельность и красоту греха, как газ, вспучивший консервную банку. В результате мы видим лишь подпорченную добродетель, а этим блюдом не усладишь Бога и не обманешь совесть. Наш путь не покаяние, а совершенствование, не плач о недостатках, а стремление к безупречности, не признание вины, а осознание ответственности за то, что мы делаем и чего не делаем.