Они остановились напротив невысокого щитового сарая с плоской крышей из рифленого железа. Окон там не было, а на дверях висел амбарный замок.
Она здесь?
Григер молча вытащил из кармана ключ, однако открывать дверь не спешил. Так и застыл, прикусив нижнюю губу. Из-за двери доносился тихий вой: не крики, не стоны и не плач, а мерное гудение, звучавшее то выше, то ниже. Словно там притаился огромный осиный рой или же работал электродвигатель. Странный звук, вроде и не громкий, но неприятно давящий на уши.
Это она?
С того самого момента, как мы ее сюда привезли, кивнул Григер. Не прекращая ни на секунду.
А Что она там делает? спросил Салазар, неожиданно шепотом. Как будто испугался того, что загадочная девочка за дверью может его услышать.
Я не уверен, пожал плечами Григер. Это вы специалист. Но, по-моему, она поет.
Урдак слышит зов
Повиснув на одной руке, Урдак раскачивался на ветке своего дерева, да так, что фалды драного сюртука развевались за спиной, будто крылья.
Смотрите, мистер Гош, смотрите, как я умею!
Вперед, назад, вперед, назад Старое дерево скрипело и трещало, ветка сильно выгнулась, того и гляди сломается, но Урдак не прекращал своих упражнений: вперед, назад, разжать пальцы и в тот же миг перехватить ветку другой рукой. Он был ловок, и быстр, и силен и наслаждался этим. Наслаждался настолько, насколько позволяла неутихающая резь в животе.
Часа не прошло, как Урдак изловил в кустах ласку. Вертлявая чертовка успела укусить его за палец, прежде чем он проглотил ее целиком, не удосужившись свернуть зверьку шею. Но разве могла такая мелочь утолить его голод?
Хэй, мистер Гош! А так вы умеете?
И сделав сальто, Урдак вдруг оказался наверху ветки, устроившись на ней на корточках. Мятый цилиндр сполз на лоб, но не упал в самый последний момент Урдак успел удержать его. Нельзя терять шляпу, настоящий джентльмен никогда не теряет шляпы.
Ну, что скажете?
Плюшевый медведь, втиснутый в развилку двух ветвей, в восхищении уронил голову набок. Кончиком языка Урдак облизал потрескавшиеся губы и отвесил игрушке легкий полупоклон.
Благодарю, дорогой друг. Ваше мнение для меня много значит. Когда-нибудь
Он вдруг замер, всего на пару секунд, а затем костлявое лицо задвигалось, кончик носа задрожал. Несколько раз подряд Урдак с силой втянул воздух и тут же зажал пальцами ноздри, дабы не упустить запах, который принес ему ветер. Странный запах, знакомый, но Урдак долго не мог вспомнить, где он мог его слышать, а когда вспомнил
Ну, надо же! Да это же его запах! Именно так пахла изнанка его сюртука, так пах внутри его цилиндр, так пахли его башмаки Но в то же время запах был немножко другой, с резкими чужими нотками. Все это крайне озадачивало и, возможно, даже заслуживало его внимания.
Урдак склонил голову в одну, затем в другую сторону, разминая мышцы и слушая, как хрустят позвонки. Ветер сменил направление, унося с собой странный запах, но Урдак уже взял след. Он знал, что не заблудится.
Что скажете, мистер Гош? Как вам
И опять он не договорил, но на сей раз вмешался не запах, а звук. Сперва Урдак принял его за комариный писк, тонкий и тихий, и только потом сообразил, что звук стон или вой, то выше, то ниже доносится из леса. Из такого далека, откуда никакой звук не мог долететь до его холма и до его дерева. Услышать его все равно что услышать стрекот сверчка в глубокой пещере, стоя при этом на вершине горы. Но Урдак услышал. Услышал и вспомнил, и это воспоминание обожгло его сильнее, чем если бы он проглотил горящий уголек.
Это была песня, и Урдак знал ее. Давным-давно, в те времена, о которых никто и не помнит, эту песню пела женщина с костлявым лицом, склонившись над деревянной колыбелью. Женщина, которая зачем-то привела его в этот мир, а потом бросила одного. Он давно забыл ее имя, забыл цвет ее глаз и забыл, как звучал ее голос, но эта мелодия осталась с ним. Она была записана на его костях, она пряталась в его крови. И вот она зазвучала снова, стоило ему услышать всего пару тягучих нот.
Мистер Гош? Урдак ткнул медведя пальцем. Вы слышите это?
Добрый друг промолчал, но по тому, как мотнулась его голова, Урдак понял, что мистер Гош тоже услышал зов.
Друг мой, как насчет того, чтобы немного прогуляться?
Не дожидаясь ответа, он схватил игрушку, затолкал ее в карман и спрыгнул с дерева. Под ногами захрустели сухие кости. Вытянув тощую шею, Урдак снова принюхался, определяя направление и расстояние. Путь предстоял долгий и трудный, но когда его это останавливало? Урдак оскалился, поправил сползший на затылок цилиндр и, подпевая едва слышной песне, стал спускаться с холма.
Впрочем, не сделав и десяти шагов, он замер. В животе громко урчало, желудок не переставал напоминать о себе. Песня песней, но перед долгой дорогой не помешает и подкрепиться. Урдак давно приметил в лесу одно местечко, где рыжая сойка свила гнездо. Как раз сейчас птенцы-слетки готовились впервые покинуть родительский дом. Так почему бы их не проведать?
Разговор по душам
Оставьте нас, сказал Салазар. Я хочу поговорить с ней наедине.
Григер смерил его взглядом.
Вы уверены, господин доктор?
Да, ответил Салазар, хотя, сказать по правде, он был совсем не уверен. Она вас боится. Не думаю, что она пойдет на контакт в вашем присутствии. Не беспокойтесь. Она ничего мне не сделает. Об этом вы уже позаботились.
Может быть, в его словах и скрывался сарказм, но прозвучали они скорее как благодарность. Как ни стыдно себе в этом признаваться.
Григер тяжело выдохнул в усы.
Между нами, не думаю, что она вообще умеет разговаривать.
Начальник станции поморщился и, сам того не замечая, прижал ладонь к запястью.
А вы пытались? парировал доктор, но этот вопрос Григер оставил без ответа.
Если что, я буду за дверью. Я не собираюсь подслушивать, но В общем, если что сразу зовите.
Он не сказал «на помощь», но это подразумевалось.
Хорошо, вздохнул Салазар. Буду иметь в виду.
Григер хотел еще что-то сказать, может быть, пожелать доктору удачи, но в итоге ограничился кивком и, чеканя шаг, вышел из сарая. Доктор повернулся к девочке из леса. За то время, что Салазар беседовал с Григером, она так и не подняла головы. Сидела, скрючившись, у стены и тихонько пела свою странную песню. И это было ужасно.
Пока рядом стоял начальник станции, доктор избегал смотреть на пленницу. Он отводил взгляд, даже замечая ее краем глаза, и лишь сейчас позволил себе взглянуть на нее по-настоящему.
В сарае было темно: под потолком висела голая лампочка на шнуре, но светила она так тускло, что Салазару приходилось щуриться, чтобы разглядеть, что находится у дальней стены. Ящики, накрытые линялым брезентом, лопаты и прочий инструмент сарай явно не предназначался для того, чтобы держать здесь кого-то взаперти. Кроме того, тут оказалось холодно и сыро.
Доктор медленно опустился на земляной пол напротив девочки. Сел так же, как сидела она, на корточки, но его руки и ноги не стягивали брезентовые ремни. Проклятье! Это, должно быть, чертовски больно. Неужели не нашлось какого-то другого способа ее удержать? Но пленница будто и не замечала этих пут. Она механически раскачивалась вперед и назад и подвывала, словно ничто иное в мире не имело значения. Выглядела она маленькой и хрупкой, в первую очередь из-за своей жуткой худобы. Казалось, стоит ей неудачно повернуться и торчащие позвонки или ребра порвут кожу. Неужели потребовалась сила нескольких взрослых мужчин, чтобы справиться с этим истощенным ребенком?
Но в этот момент девочка взглянула на Салазара на один краткий миг, и этого оказалось достаточно, чтобы у доктора волосы зашевелились на загривке. В ее глазах он не увидел ни капли страха, а только злость и ярость, обжигающие, будто адское пламя.