Для остарбайтеров немцы запретили вход во многие заведения Берлина, а к добровольцам относились немногим лучше.
Когда они дошли до остановки, Гуляев сказал Цвайгерту, что им придется подождать тут автобус. Майор разочаровался.
Почему вам не выделили машину? спросил он. Это безобразие. Об офицерах надо заботиться.
Все машины сегодня заняты, герр майор. Выходной, ответил Гуляев.
Он соврал. Никаких машин им, естественно, не полагалось.
Цвайгерт пожал плечами:
Встретимся там! Будем пить водку. Только водку, и ничего, кроме водки! сказал он и скомандовал водителю на полном ходу мчать дальше.
Когда мотоцикл скрылся за поворотом, Бурматов облегченно выдохнул.
Он совсем вдрабадан надрался, сказал он. О чем вы говорили? Он хочет с нами в кабак?
Ну да, кивнул Гуляев. Не отказывать же ему в компании.
От него сивухой за километр разит. А что ты ему все «герр майор» да «герр майор», как будто ты денщик какой-то? Ему же посрать на это.
Гуляев промолчал. Достал пачку папирос, предложил остальным. Закурили.
Рядом с ними на остановке сидела только пожилая фрау с небольшим чемоданом. Она подозрительно покосилась на них, услышав чужую речь, но потом разглядела шевроны и успокоилась.
Может, подружимся, сказал Фролов, затянувшись дымом. Вообще, конечно, не думал, что они могут так пить. Пока они в Париж не пришли
А я слышал, французы больше всех пьют. Правда? спросил его Гуляев.
Да все пьют. Как-то не сравнивал. Но эти, конечно, у нас в ресторанах кутили как черти Да и я с ними кутил, что уж тут.
А француженок, это самое, как с вопросительным намеком усмехнулся Гуляев.
А француженок да, это самое. Только так.
Вдалеке на дороге появился автобус.
* * *
Из допроса бывшего капитана РОА Фролова Дениса Андреевича, Москва, 1946 год
Гуляева могу охарактеризовать как конченую тварь.
Поясните.
Он предал всех. Сначала Родину, потом свое дело, потом друзей, потом себя.
Странно слышать такое от капитана РОА.
Я не присягал большевизму. Я вообще в России впервые за двадцать пять лет Как погляжу, тут многое изменилось. А Гуляев? Он был гнилым человеком. Мы некоторое время. Дружили, но такой мерзости я от него не ожидал. Он оказался хуже нас всех.
Вы имеете в виду ТО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В апреле сорок пятого? Не только это. Он воспринимал людей вокруг как ресурс, для удовлетворения любых своих прихотей. Самовлюбленное дерьмо. И было бы что любить Он всегда искал легкой жизни, всегда хотел легкого выбора. Да, еще в конце марта сорок третьего он начал сходить с ума, но это не может оправдывать всего, что он натворил.
Когда вы последний раз видели его?
В апреле сорок пятого. Незадолго до того, как попал к вам. Собственно говоря, из-за него я и попал к вам. И было бы лучше, если б я покончил с собой. К сожалению, мне не выдалось такой возможности.
Вы предпочли бы застрелиться?
Я всей душой ненавижу большевизм и буду ненавидеть его до конца. Я знаю, что вы расстреляете меня. Я сражался солдатом и почту за честь погибнуть как солдат.
А если вас повесят?
Значит, повесят.
Глава вторая
В начале зимы 1942 года после захвата Любанского выступа никто на Волховском фронте и представить не мог, что ждет их через пару месяцев. И даже в самых кошмарных снах они не видели май и июнь.
Иван Гуляев, получивший в конце января звание старшего лейтенанта за успешное командование стрелковым взводом, обмывая с товарищами новые кубы на петлицы, никак не мог представить, где и кем окажется через год.
Пил он мало, но общался с нетрезвыми сослуживцами охотно. Больше наблюдал, чем пил. Возможно, поэтому на него обратил внимание капитан Полетаев из особого отдела НКВД Второй Ударной.
В конце января Гуляева неожиданно срочно вызвали в штаб армии.
Не понимая, чего от него ждут, он волновался в пути, пока трясся в кузове полуторки. Дважды за поездку приходилось выпрыгивать из машины и залегать на обочине летали немецкие самолеты. Чудом добрались по разбитой дороге до деревни, где располагался штаб.
В лицо летел противный колючий снег, хмурилось свинцовое небо, мерзли руки в варежках.
Гуляев нашел нужную избу, представился, и его направили в соседний дом. В особый отдел.
По спине прошел холодок. Снял ушанку, пригладил рыжие вихры, вздохнул.
В избе, в которой стоял особый отдел, было темно и пахло керосином, а за столом сидели двое в васильковых фуражках один с полковничьими петлицами, другой с капитанскими. Оба изучали доклады из папки, склонившись над освещенным керосинкой столом, и тихо о чем-то спорили. Увидев вошедшего Гуляева, предложили сесть.
Гуляев испуганно сглотнул слюну, машинально поправил ремень на шинели, вытянулся.
Да вы не тревожьтесь, товарищ старший лейтенант, сказал особист с петлицами капитана. Садитесь, садитесь. Мы недолго совсем.
Я послушаю, сказал полковник и опустился на табурет в углу, прихватив бумаги из папки.
Лицо капитана казалось добрым с ярким южным колоритом, сухое, морщинистое, но моложавое, ему явно не исполнилось еще и сорока. Гуляеву почудился тот самый «ленинский прищур» с портретов вождя революции. Почему-то ему хотелось доверять. И почему-то он показался Гуляеву похожим на испанца, хотя испанцев он не встречал.
Гуляев уселся на стул, заерзал.
Так, где это Капитан стал копаться в бумагах, сначала в одной папке, потом в другой. Я капитан Полетаев, рад знакомству. И поздравляю с новым званием. Читал, что отличились на фронте.
Так точно, товарищ капитан, ответил Гуляев. Повел взвод в атаку и уничтожил пулеметную точку противника.
Очень хорошо. Вас бы наградить. Что ж в штабе не подумали о представлении А семья ваша как? У вас вроде незадолго до отправки на фронт сын в Ленинграде родился? Как его Сергей?
Алексей, поправил Гуляев. Они в Ташкенте уже. Писали две недели назад, все в порядке.
Капитан молча кивнул, не отвлекаясь от бумаг, видимо, ему нужно было услышать только имя. Полковник в углу еле заметно усмехнулся.
О! Нашел! И капитан вытянул листок с машинописным текстом.
Гуляев вытянул шею, чтобы рассмотреть документ, но вчитаться не получилось.
Полетаев взял со стола круглые очки, нацепил их на уши, пробежался глазами, перевернул чистой стороной вверх и положил на стол.
Вы, товарищ Гуляев, знакомы с полковником Ильинским?
Так точно, товарищ капитан. Встречал его несколько раз.
На пьянках?
Этот вопрос прозвучал внезапно, ехидно, без укоризны, но с какой-то насмешливой издевкой. Гуляева передернуло.
Ну, значит, сами знаете, ответил он. Я-то пью мало
А это я тоже знаю, продолжил Полетаев. Меня сейчас не вы интересуете. Выдыхайте. Можете закурить.
Протянул Гуляеву открытый портсигар. Тот взял папиросу, чиркнул спичкой, закурил.
В голове его проносились мысли одна страшнее другой. Слова особиста, что он их не интересует, звучали малоубедительно. Хотелось верить, но мозг твердил, что верить нельзя.
Слушайте, вы чего так трясетесь? спросил Полетаев. Есть что скрывать?
Никак нет, товарищ капитан, ответил Гуляев, а внутри у него от слов Полетаева обрушилась снежная лавина.
Да шучу я, шучу, улыбнулся капитан. Так вот, полковник Ильинский. Он сейчас много пьет, верно?
Так точно, много пьет. По крайней мере, в последний раз я видел его очень пьяным.
Да вот не только вы
Полетаев перевернул бумагу, снова пробежался глазами по тексту.
У нас тут есть донесение в политуправление фронта. Сообщается, что, цитирую, «борьбу вынуждены вести крепкую, особенно с пьянством. На этом месте капитан поднял глаза на Гуляева, слегка улыбнулся и продолжил читать: Особенно с пьянством старшего начальствующего состава. Отдельные из них буквально спились. Полковник Ильинский дошел до того, что пропил свой френч с двумя орденами». Полетаев положил бумагу на стол, слегка прихлопнул по ней ладонью, вновь посмотрел на Гуляева. Что скажете? Можете подтвердить?