- Про холодильник?
- Да. Я думала о том, что ты не знал, обесточен дом на зиму или нет. Хотя он не был обесточен.
Сэм нахмурился, и я пальцем разгладила складку у него между бровями.
- Так кто платит за электричество? Бек? - Сэм кивнул, и я продолжила: - В холодильнике стояло молоко, Сэм. Оно было куплено всего несколько недель назад. Здесь кто-то жил. И совсем недавно.
Сэм расцепил руки, и его печальные глаза стали еще печальнее. Он посмотрел на меня с непонятным выражением; его лицо было точно книга на неизвестном мне языке.
- Сэм, - сказала я, пытаясь вернуть его.
Но он точно заледенел.
- Надо отвезти тебя домой. Твои родители будут волноваться.
Я засмеялась, отрывисто и невесело.
- Как же. Дождешься от них. Что случилось?
- Ничего. - Для убедительности Сэм покачал головой, хотя был явно расстроен. - Ну, то есть ничего страшного. Просто денек выдался не из легких, вот и все. Я просто... просто устал, наверное.
У него и в самом деле был усталый вид, в глазах застыло мрачное выражение. Наверное, это были последствия его превращения, вернее, почти превращения, или, может, мне не стоило заговаривать про Шелби и Бека.
- Тогда ты едешь ко мне.
Он отрицательно мотнул головой.
- Прекрати, - рассердилась я. - Я до сих пор боюсь, что ты исчезнешь.
- Никуда я не исчезну.
Я невольно вспомнила, как он корчился на полу в коридоре и негромко поскуливал, силясь остаться человеком, и немедленно пожалела об этом.
- Ты не можешь этого обещать. Я никуда не поеду. Только если ты поедешь со мной.
Сэм негромко застонал. Его ладони коснулись моей обнаженной спины под футболкой, и по коже у меня вслед за его пальцами побежали мурашки.
- Не искушай меня.
Я ничего не сказала, просто стояла и смотрела на него.
Он уткнулся лицом мне в плечо и снова застонал.
- До чего же трудно в твоем присутствии держать себя в руках. - Он отстранился от меня. - Не знаю, стоит ли мне оставаться с тобой. Тебе ведь всего... всего семнадцать.
- А ты у нас такой взрослый, - неожиданно ощетинилась я.
- Мне восемнадцать, - сказал он с таким выражением, как будто это обстоятельство было достойно сожаления. - Я, по крайней мере, совершеннолетний.
Я даже засмеялась, хотя смешного в этом ничего не было. Щеки у меня пылали, сердце отчаянно колотилось.
- Ты шутишь?
- Грейс, - сказал он, и мое сердце замедлило свой бешеный стук. Сэм взял меня за руку. - Я просто хочу, чтобы все было правильно, понимаешь? Другого шанса сделать все правильно с тобой у меня не будет.
Я посмотрела на него. В комнате было тихо, лишь ветер бросал в окна палые листья. Мне очень хотелось видеть, как выглядело сейчас мое лицо, запрокинутое к Сэму. Смотрела ли я на него таким же пылким взглядом, как Шелби на той фотографии? С такой же одержимостью?
К окнам подступала ледяная ночь, угроза, которая сегодня внезапно стала реальной. И дело было не в желании. Дело было в страхе.
- Пожалуйста, поедем домой, - попросила я.
Не знаю, что бы я делала, если бы он сказал "нет". Мысль о том, что завтра я вернусь и обнаружу его превратившимся в волка, была невыносима.
Должно быть, Сэм прочел это в моих глазах, потому что молча кивнул и взял отмычку.
Глава 27
Сэм
28 °F
Родители Грейс оказались дома.
- Их же никогда не бывает, - с раздражением бросила Грейс.
И тем не менее они были дома, ну, или, по крайней мере, их машины: "таурус" ее отца, не то серебристый, не то голубой в лунном свете, и маленький "фольксваген" матери, притулившийся перед ним.
- Только не вздумай сказать: "Я же тебе говорил!" - предупредила Грейс. - Я пойду в дом и разведаю обстановку, а потом вернусь за тобой. - Она погасила фары. - Я быстро.
Я проводил ее взглядом и съежился в своем кресле. С ума сойти. Я прятался в машине посреди ледяной ночи, дожидаясь, когда девчонка прибежит обратно, чтобы сообщить мне, что путь свободен и я могу идти ночевать к ней в комнату. Не простая девчонка. Одна-единственная. Грейс.
Она снова показалась на пороге и сделала замысловатый жест. До меня не сразу дошло, что это был сигнал глушить мотор и идти в дом. Я со всем возможным проворством выбрался из машины и бесшумно прокрался в прихожую, чувствуя, как холодный воздух пощипывает голую кожу. Не дав мне остановиться, Грейс подтолкнула меня по направлению к своей комнате, а сама захлопнула входную дверь и двинулась на кухню.
- Я оставила на улице рюкзак, - громко возвестила она.
Я воспользовался этим прикрытием, чтобы пробраться в комнату Грейс, и бесшумно прикрыл за собой дверь. В доме было градусов на тридцать теплее, чем на улице. Мышцы у меня до сих пор подрагивали от холода; я терпеть не мог это ощущение подвешенности между двумя состояниями.
Холод подточил мои силы, а сколько еще Грейс будет разговаривать с родителями, я не знал, поэтому забрался в постель, не включая света. Откинувшись на подушки, я сидел в молочном свете луны, растирал заледеневшие ступни и слушал приглушенный голос Грейс. Они с матерью оживленно обсуждали какую-то романтическую комедию, которую показывали по телевизору. Я уже заметил, что для Грейс не составляло никакого труда болтать с родителями обо всяких пустяках. Они могли без конца вместе смеяться над какой-нибудь ерундой, но я ни разу еще не слышал, чтобы они беседовали на серьезную тему.
Мне, пришедшему из стаи, этого было не понять. С тех пор как Бек взял меня под свое крылышко, я всегда чувствовал присутствие семьи, порой удушающее, а Бек неизменно оказывался рядом, когда мне было это нужно. Тогда я принимал все это как должное, но лишь теперь понял, как в результате избаловался.
Я все еще сидел в постели, когда дверная ручка бесшумно повернулась. Я замер и перестал дышать, но потом с облегчением выдохнул, узнав Грейс. Она закрыла за собой дверь и повернулась к окну.
Во мраке сверкнули ее зубы.
- Ты тут? - прошептала она.
- Где твои родители? Они что, собираются ворваться сюда и пристрелить меня?
Грейс промолчала. В темноте, когда не подавала голоса, она была для меня невидимкой.
Я совсем было уже собрался произнести хоть что-нибудь, чтобы прервать затянувшуюся неловкую тишину, когда она ответила:
- Нет, они наверху. Мама заставляет папу ей позировать. Так что можешь спокойно идти чистить зубы и все такое. Только быстро. И пой что-нибудь тонким голосом, чтобы они думали, что это я.
Когда она произнесла "папу", мне почудилось в ее голосе странное отчуждение, причин которого я понять не мог.
- Ты хочешь сказать, вообще без голоса, - поддел я ее.
Грейс подошла к комоду, по пути хлопнув меня по заднице.
- Иди давай.
Я разулся и на цыпочках двинулся в ванную. В ней, к моей великой радости, была установлена только душевая кабина, да и ту Грейс предусмотрительно задернула занавеской, чтобы мне не пришлось смотреть на нее.
Я почистил зубы ее щеткой и встал перед зеркалом, долговязый подросток с длинными волосами и желтыми глазами, в мешковатой зеленой футболке, которую Грейс позаимствовала у отца. Что ты делаешь, Сэм?
Я закрыл глаза, как будто, скрыв зрачки, совершенно волчьи даже тогда, когда я находился в человеческом обличье, можно было изменить собственную суть. Мерно гудел вентилятор системы отопления; мои босые ноги улавливали легкую дрожь, напоминавшую мне о том, что человеческий облик я сохраняю лишь благодаря ему. Октябрь еще только наступил, а ночи уже были достаточно холодными, чтобы заставить меня скинуть кожу, а еще через месяц так же холодно будет и днем. И что, мне всю зиму отсиживаться дома у Грейс, прячась от малейшего сквознячка?
Я снова открыл глаза и буравил взглядом свое отражение в зеркале, пока оно не начало расплываться. Интересно, что такого нашла во мне Грейс, чем я так ее заворожил? Кто я без волчьей шкуры? Мальчишка, у которого в голове вертится столько слов, что они выплескиваются наружу.
Сейчас каждая строка, каждое стихотворение, рождавшееся у меня, оканчивалось одним и тем же словом: любовь.
Я должен был рассказать Грейс, что это мой последний год.
Я выглянул в коридор, чтобы посмотреть, нет ли поблизости ее родителей, и прокрался обратно к ней в комнату; Грейс уже лежала в постели, уютно свернувшись клубочком под кучей одеял. На миг я позволил себе пуститься в фантазии относительно того, что на ней надето. У меня сохранились смутные волчьи воспоминания о том, как одним весенним утром она выбралась из постели в одной мешковатой футболке, открывавшей умопомрачительно длинные ноги. Такая желанная, что у меня защемило сердце.
Я немедленно устыдился своих фантазий и принялся расхаживать у изножья кровати, старательно думая о холодных дождях, гитаре и прочих вещах, никак не связанных с Грейс.
- Эй, - прошептала она сонным голосом, как будто уже успела задремать. - Ты что делаешь?
- Спи, спи, - вспыхнув, пробормотал я. - Прости, что разбудил. Мне просто хотелось подумать.
- Подумал - и хватит, - подавив зевок, заявила она.
Я забрался в постель и прилег на краю матраса. События этого вечера изменили меня; я не мог быть прежним после того, как Грейс видела меня, жалкого и беспомощного, готового сдаться, на дне ванны. Постель стала слишком маленькой, и негде было укрыться от ее запаха, от ее сонного голоса и теплого тела. Я потихоньку отгородился от нее скомканным одеялом и положил голову на подушку; больше всего мне сейчас хотелось выбросить из головы все сомнения и уснуть.