— Флигелек-то плох — вот беда.
— Помилуй, папаша,— подхватилАркадий,— ты как будто извиняешься; как тебе не совестно.
— Конечно, мне должнобытьсовестно,— отвечал Николай Петрович, все более и более краснея.
— Полно,папаша,полно,сделайодолжение!
Аркадий ласковоулыбнулся. "Вчемизвиняется!" — подумал он про себя, и чувство снисходительной нежностик доброму и мягкому отцу,
смешанное с ощущениемкакого-то тайного превосходства, наполнило его душу.— Перестань,пожалуйста,— повторилонеще раз, невольно
наслаждаясь сознанием собственной развитостии свободы.
Николай Петрович глянул нанего из-под пальцев руки, которою он продолжал тереть себе лоб, и что-то кольнуло его в сердце... Но он тут же
обвинил себя.
— Вот это уж наши поля пошли,— проговорил он после долгого молчания.
— Аэтовпереди,кажется,нашлес? — спросил Аркадий.
— Да, наш. Только я его продал. В нынешнем году его сводить будут.
— Зачем ты его продал?
— Деньги были нужны; притом же эта земля отходитк мужикам.
— Которые тебе оброка не платят?
— Это уж их дело, а впрочем, будут же они когда-нибудьплатить.
— Жаль леса,— заметил Аркадийисталглядеть кругом.
Места, покоторымонипроезжали, немогли назватьсяживописными. Поля, все поля, тянулись вплоть досамогонебосклона, тослегка
вздымаясь, то опускаясьснова; кое-гдевиднелисьнебольшиелеса, и, усеянные редким и низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их
собственное изображение на старинныхпланахекатерининскоговремени. Попадались и речкис обрытымиберегами, икрошечные прудыс худыми
плотинами, и деревеньки с низкими избенками под темными, часто дополовиныразметанными крышами,и покривившиеся молотильные сарайчики
с плетенымиизхворостастенамиизевающими воротищамивозле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с отвалившеюся кое-где штукатуркой,
то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами.
Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках;как нищие в лохмотьях, стояли
придорожные ракиты с ободранною коройи обломаннымиветвями; исхудалые,шершавые,словнообглоданные,коровы жадно щипали траву по
канавам. Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей— и, вызванныйжалкимвидомобессиленных животных,
средивесеннегокрасногодня вставал белый призрак безотрадной бесконечной зимы с ее метелями, морозамииснегами.