Редкий это был случай, чтобы гардемарин так откровенничал с баклажкой, тем более, о собственном мальчишестве такого пошиба.
Впрочем, Грегори Корфу нравился, и гардемарин мог быть уверен, что Шепелёв не помчится по корпусу рассказывать на каждом шагу о глупом поведении курляндца.
Наверное, да, серьёзно ответил Корф, подумав. Все мы хотим повзрослеть. Или хотя бы выглядеть взрослее. Чтобы стать значимее, чем есть.
Он вновь покосился на Грегори и внезапно сказал:
Ну говори уже, вижу ведь, что съязвить хочешь
Догадливый!
Ты подбородок тоже потри, да посильнее, сказал Грегори, постаравшись влить в голос как можно больше яда. Желательно бы бруцина, того, который орех святого Игнатия. Борода вырастет, ещё взрослее станешь глядишь, и в боцмана
Он едва успел отскочить настолько стремительным было движение гардемарина. Кулак Корфа свистнул у самого уха. Впрочем, бил курляндец не всерьёз, скорее для порядка, который требовал наказать наглеца. Одна беда Корф локтем зацепил зеркало, оно слетело со столика на ближнюю кровать. Добро хоть не на пол пришлось бы потом осколки собирать.
Наглая скотина, беззлобно сказал курляндец, провожая свирепым взглядом удирающего к двери Шепелёва и снова потянулся к кровати за зеркалом.
Оркестр гремел, сиял начищенными трубами, по танцевальному залу, кружась, носились пары. Подтянутый Овсов кружил какою-то молодую даму в жемчужном муслине, стремительный Корф, увлекая девушку в зеленоватой тафте, проносился мимо замерших в восторге баклажек, каждый из которых жадно провожал пару взглядом, не в силах оторвать его от лихого гардемарина и покатых открытых плеч девушки. Кто она была такая? Никто не знал. Да и какая разница кадеты восхищались не столько внешностью девушки, сколько молодцеватостью своего любимца Корф был самым уважаемым из гардемарин.
Шепелёв по-прежнему путался в танцевальных па и, покружив какую-то девчонку несколько кругов, с поклоном извинился. Сожалеть было особо не о чем девочка двигалась не ловчее Грегори, но всё равно, похоже, обиделась надула губы и больше в его сторону не смотрела, тем более, что к ней через какую-то минуту подбежал какой-то лопоухий баклажка и снова пригласил. Кавалеров на этом балу было раза в два больше, чем дам, и никто не остался обделённым.
Грегори в ответ на обиженный взгляд даже не оглянулся.
Всё понятно. Наверняка у этой барышни первый бал, как и у него же обиделась. Ладно, что ж дело житейское.
Мало того, что она ни разу не заметила, что он постоянно наступал её на ноги, так у него от этой собственной неловкости просто щёки и уши огнём горели. Да и откуда ей было знать, что ему вдруг ни с того, ни с сего вспомнился Новотроицк. И Маруська она конечно, в отличие от этой барышни, танцевать такое не умела совсем, но хоть убей помнилась. Золотистая коса через плечо толщиной в его руку и синий взгляд вполоборота и всё! И начали заплетаться ноги, а лёгкие шагреневые туфельки, шитые серебром, таки норовят оказаться под носками его штиблет. А голова как в тумане.
Тут не хочешь, а извинишься и отступишься.
Грегори остановился у стенки, переводя дыхание, чуть мотнул головой. Глупо подумалось была б на голове сейчас фуражка, покатилась бы по вощёному паркету.
Ни Власа, ни Невзоровича поблизости не было. Грегори поискал друзей взглядом, но не нашёл должно быть, всё-таки танцевали где-то за спинами кружащихся пар. Ну да, ничего удивительного, танец у них и на занятиях всегда выходил лучше, чем у Шепелёва.
Оркестр доиграл мазурку и умолк. Капельмейстер неторопливо (музыканты переводили дух, пока он возился) перелистывал партитуру, отыскивая следующую мелодию. Пары рассыпались, перемешались, люди хлынули в стороны, растекаясь вдоль стен. Друзья рядом так и не возникли.
Да и пусть их, подумал Грегори с усмешкой.
Зато совсем рядом с ним прошёл Овсов, провожая свою даму. Петух расфуфыренный, с досадой подумал Шепелёв, против воли провожая даму Овсова взглядом. Невысокая, стройная, с распущенными по плечам белокурыми волосами и лентой, охватывающей голову на новомодный греческий манер, точёный обвод лица, тонкий нос с едва заметной горбинкой, светлая кожа с лёгким оливковым оттенком. На вид едва лет двадцать.
Овсов рядом с ней действительно смотрелся, словно бенгальский петух перед белой курочкой, только что не приплясывал и не обходил её то с одной стороны, то с другой.
Интересно, кто такова? полуравнодушно подумал Грегори.
И почти тут же услышал разговор за спиной.
Мдаа, протянул первый голос, и Грегори, не оборачиваясь (и сразу понял, что оборачиваться, а значит, выказывать, что ты что-то услышал не сто́ит), узнал Ширинского-Шихматова. Князь говорил негромко, видимо, рассчитывая, что воспитанники стоят слишком далеко от него, и никто из них не расслышит его слов. Расчёт был правильный никто и не слышал в общем гомоне танцевального зала.
Никто, кроме Шепелёва должно быть, Грегори стоял ближе, чем рассчитывал князь.
И как мы докатились до такого? в голосе Ширинского-Шихматова послышалась явственная, хотя и тщательно скрываемая горечь.
О чём вы, Сергей Александрович? удивлённо спросил другой голос, значительно моложе. Деливрон, без труда узнал Грегори. Теперь оборачиваться, даже если бы и хотел, было поздно оба офицера тут же подумают, что он нарочно подслушивает.
Об этой особе, брезгливо ответил князь. Той, что танцевала сейчас с Овсовым
Но кто она? по-прежнему удивлённо спросил Деливрон. Отменно хороша
Генеральша фон Шпильце, процедил Ширинский-Шихматов так, словно ему неприятно было говорить об этом. Может и было.
Такая молодая и уже генеральша? удивился Деливрон ещё сильнее. Ей двадцать-то лет есть?
Вот то-то и оно, вздохнул князь. И заметьте, Карл Францевич, никто и никогда не видел самого генерала фон Шпильце. Никто и никогда. Зато её знает весь свет и полусвет
А как её зовут? было похоже, что Деливрон заинтересовался.
Амалия Потаповна.
Comment, excusez-moi?11
Именно так, как вы и расслышали, по голосу князя можно было понять, что он всё-таки оттаял и улыбается. Амалия Потаповна. Удивительное сочетание, не правда ли, Карл Францевич?
Но я не понимаю
Моей неприязни? понятливо подхватил Ширинский-Шихматов. Она тёмная личность, и я вижу это так же ясно, как белый день. Тёмная во всех смыслах. Порочная. И злая Мне, наверное, трудно сейчас было бы объяснить, я пока не нашёл достаточно правильных слов, чтобы описать свои ощущения о, это конечно, только ощущения, никак не факты!..
В этот момент оркестр снова грянул и заглушил голоса офицеров. Грегори с облегчением и одновременно с досадой шевельнулся теперь можно было и плечи размять.
А то и пригласить потанцевать кого-нибудь, дивясь странной предвзятости милейшего Сергея Александровича.
2
Ночью в город пришла пороша. Присыпала тонким слоем улицы и дома, осела на покатых питерских кровлях, рассыпалась под сапогами, копытами и полозьями.
Грегори неторопливо прошёл под аркой, кивком ответил на приветствие часового (часовые уже тоже знали их в лицо и помнили, что этих троих можно выпускать из корпуса без лишних вопросов очередной повод для злости Овсова, на который друзья по молчаливому уговору, дружно махнули рукой) и вышел на набережную.
Влас с утра засел в библиотеке, пренебрёг даже возможным гулянием по городу должно быть, отыскал что-то новое или редкое по навигации. Или ещё по чему что-то с ним творилось странное в последнее время.
Невзорович с утра пропал в городе с каким-то своим знакомцем то ли поляком, то ли таким же литвином, как и он сам. Грегори и Влас с этим молча согласились оба понимали, что их другу из Литвы нужно видеть кого-то с родины. Будь у них самих такая же возможность в конце концов, Влас и сам виделся с братом в декабре уже пару раз, пока того не перевели на всю зиму в Кронштадт. Что ж в этом зазорного?