Агния послушно закрыла глаза и вдруг увидела себя маленькой на качелях «Лодочки»: они с незнакомцем раскачивали лодку, которая после каждого падения взлетала все выше и выше. Вот откуда она знала незнакомца из детства! Странно то, что она-то выросла, а он не изменился! «Почему он-то не изменился?» этот вопрос она задала во сне сама себе, не прерывая сновидений и продолжая раскачивать качели на пару с незнакомцем. Когда лодка зависла на максимальной высоте, она услышала предостережение:
Не открывайте глаза, не открывайте!
Но Агния уже моргнула и успела заметить свое отражение в иллюминаторе самолета сон и явь смешались. Теперь в лодке аттракциона находилась не маленькая Агния, а взрослая такая какой она и была сейчас! Она зажмурилась как можно сильнее и мгновенно вновь оказалась на качелях в лодке в наивысшей точке. Незнакомец зашептал прямо ей в лицо, она даже чувствовала его дыхание.
Агния, вы проснетесь, когда назовете вслух свое имя Как вас зовут? А-а-а-гни-и-и-я-а
Качели вновь зависли в высшей точке и, хоть у Агнии и перехватило дыхание от полета и невесомости, она четко произнесла свое имя.
Агния!
3. Невесомость
Агния проснулась от того, что с громким вскриком огласила свое имя, вскрикнув во сне, разбудила сама себя. Прорекла! Но проснулась ли? То есть, спала ли она? Открыла глаза. Может и не спала, а лишь на секунду закрыла глаза и «бах»! К своему радостному удивлению Агния почувствовала состояние невесомости. С детства она любила качели собственно любила как раз тот момент зависания качелей в высшей точке, когда ты не чувствуешь своего веса, когда ты в полете, как птица, и когда что-то неизвестное щекочет тебя, не прикасаясь к тебе, забирается внутрь тебя, добираясь, возможно, до самой души. Но на качелях это состояние длилось от силы полсекунды, а тут оно продолжалось и продолжалось, и будь на месте Фауста она, Агния, то непременно крикнула бы сейчас Мефистофелю: остановись, мгновенье, ты прекрасно! Иль лучше: продолжайся, длись и длись. Агния огляделась и увидела, что лишь она, одна она, зависла в воздухе. Все другие сидели на своих местах как приклеенные. Незнакомца, что говорил с ней только что, нигде не было видно, словно тот бесследно растворился, опустившись в пучину небытия. А может это и был Фауст, который именно сейчас здесь, наконец, испытал высшее блаженство и рухнул в огненную преисподнюю. Агния единственная из пассажиров не пристегнутая ремнями безопасности медленно парила по салону.
Вдруг динамики ожили стюардесса запричитала перепуганным срывающимся голосом на весь салон самолета, чтобы никто не паниковал. И это было довольно-таки странно, потому что пассажиры мирно подремывали в своих креслах, пристегнутые ремнями. Не было не то что паники, но даже мимолетного волнения. Тем не менее, стюардесса, следуя инструкции, продолжала кричать о спокойствии, пересиливая собственный испуг.
Уважаемые пассажиры! Не волнуйтесь! Ой! Мы в зоне турбулентности, точнее в воздушной яме! Ой, мама! Все будет хорошо, через пять, десять, максимум двадцать секунд! Вы куда, женщина! Куда вы «поплыли»?
Последний предостерегающий окрик, видно, предназначался Агнии, поскольку только она одна «плавала» по салону. Стюардесса оттолкнулась и полетела к Агнии. В полете она зацепилась за ящики с ручной кладью, и оттуда выпали чьи-то вещи: свитер, очки, книга и еще что-то. Все выпавшее тоже полетело по салону, причем кофта «поймала» огромную книгу и «перелистывала» страницы, а из книги сыпались, зависая в воздухе листья клена, ясеня, дуба и даже зеленые доллары. Все это вместе со стюардессой подлетело к Агнии.
Почему вы не пристегнуты?
Мне нельзя. Видите в каком я положении?
Тихий мягкий голос Агнии сразу успокоил стюардессу, и не просто успокоил, а заставил взглянуть на себя со стороны увидеть свое будущее. Они посмотрели друг на друга и заулыбались: одна от радости, что вот-вот станет матерью, а другая от светлого открытия, что плод материнства, который и ей когда-то предстоит отведать, оказывается такой сладкий и желанный. Не переставая улыбаться, стюардесса быстро оценила ситуацию, и ласковым умоляющим голосом обратилась за помощью к здоровяку, над которым как раз «проплывала» Агния.
Ловите ее, ловите! Сейчас ведь упадет!
Здоровяк понимающе кивнул головой, отстегнул ремни, удерживающие его от полета, и встал в полный рост. Он оказался действительно здоровяком таким мощным и высоким, что упирался головой в потолок салона. Едва он поймал уже улетающую от него Агнию, как самолет миновал воздушную яму, и тут же невесомость пропала. Летающие по салону предметы упали все в одно мгновение, оголив или точнее очистив, пространство салона. Так порыв осеннего ветра раздевает рощу, застилая землю желто-оранжевым ковром. Резко, почти мгновенно, исчезло щекочущее душу состояние полета, а на душе у Агнии было по-прежнему тихо и радостно. Стюардесса спланировала на кого-то из пассажиров, перепугав того до смерти, и потом с ойканьем скатилась в проход между креслами, но, упав, тут же вскочила и бросилась на помощь Агнии. Помощь Агнии была не нужна: здоровяк крепко, несокрушимо, как пирамида Хеопса, стоял на ногах и, как колыбельку с младенцем, держал на своих могучих руках беременную Агнию, нежно и трепетно глядя на нее, боясь пошевелиться и вздохнуть, будто она могла рассыпаться или облететь, как облетает одуванчик в поле от легкого дуновения ветра.
4. Фома
Примерно через час, на автостоянке около аэропорта муж Агнии Фома копотливо укладывал вещи в автомобиль под радостное щебетанье жены и рокот заходящих на посадку авиалайнеров, которые из-за плотности рейсов, непременно делали один, а то и два круга над городом перед приземлением.
И я лечу по проходу самолета и чувствую, что наш малыш замер и, видно, как и я, испытывает приятное щекочущее душу чувство. Говорят, что космонавты, как наркоманы, подсажены на это чувство невесомости. И теперь я понимаю их!
Щебетанье Агнии перекрыл рев двигателя взлетающего аэробуса, и Фома, ставящий на обклеенные багажными ярлыками сумки Агнии плетенную корзинку для пикника, которую ни разу еще не использовали, но которая постоянно находилась здесь в машине невесть для чего, искоса проследил за неуклюжим взлетом гиганта. Аэробус, как давно вымершая загадочная рептилия птеродактиль, с трудом разогнался и с трудом оторвался от земли. «И как на таком летать! Безумие!» подумал Фома, нежно поглядывая на жену, и еще более нахмурив брови и покачав головой, мягко проворчал:
Я снова повторю, что опасно было лететь на таком птеродактиле. А вдруг в воздухе начались бы схватки!
Но ведь не начались! А рожать заграницей? Абсурд! Я хочу, чтобы наш сын первый свой вздох сделал в России. Запах Родины ни с чем не сравнить.
Агния глубоко-глубоко вдохнула и с улыбкой выслушала очередную тираду мужа.
А если бы во Франции родился, то Родина была бы Франция!
Его родина Россия. Как говорил Достоевский, Россия вмещает, принимает и понимает все культуры мира! Ой!
Фома, услышав «ой», так перепугался, что остолбенел и с ожиданием самого худшего, а для него теперь самое худшее было бы начало родовых схваток у жены, нараспев вопросил к Агнии, видимо, инстинктивно понимая, что тишина и покой сейчас бесценны.
Что? Что такое?
В полете была такая турбулентность! А мы еще сделали круг над нашим городом, так что сын уже увидел свой город сверху Моими глазами, конечно! Красота!
Фома медленно и осторожно повел машину, плавно выруливая с парковки на трассу, а Агния, устроившись в кресле, закрыв глаза и затихнув, вспоминала панораму города, что видела в иллюминаторе, пока, заходя на посадку, самолет кружил над знакомыми ей с детства улицами, скверами, площадями и небоскребами.