Франсис, пробормотал он. А приехал он сюда из Перпиньяна. Услышав это, я почти обрадовался.
Мы, можно сказать, соседи, сказал я, мы с дочкой из Аржелеса.
Он не ответил наверное, решил, что для соседства это далековато, и, собственно говоря, был прав.
Мы подошли к санитарному пункту.
Очереди тут не было, мы вошли, и нас сразу же приняла медсестра в белоснежной униформе. От медсестры пахло мылом.
Здесь царила прохлада. И воздух был сухой. На стене тихо гудел кондиционер.
Франсис опустился на пододвинутый медсестрой стул, положил руку на колени. Мы остановились у него за спиной.
Медсестра бережно размотала бинт, и старик всхлипнул. По щекам потекли слезы, лицо сморщилось от боли.
По мере того как медсестра разматывала бинт, запах усиливался. Нет, не запах зловоние.
Сядь вон туда, велел я Лу.
Сам я не мог отвести глаз от его руки.
Рана была большая и воспаленная. Скорее не красная, а желтая. Длинный порез. Плоть вокруг приобрела нездоровый сероватый оттенок.
Подождите минутку, попросила медсестра и вышла.
Шло время. Я старался занимать Франсиса разговорами рассказывал про нас с Лу и про то, что мы должны встретиться здесь с моей женой.
Он кивал, но о себе не говорил. Наконец медсестра вернулась, да не одна, а с врачом. Похоже, они уже всё обсудили, потому что врач тотчас же присела рядом с Франсисом и внимательно осмотрела рану.
Как вы поранились? тихо спросила она.
Старик отвел глаза.
Я пилой руку задел.
Пилой?
Дрова пилил. А топора не было.
Таких ран от пилы не бывает, сказала врач, мне будет проще вам помочь, если вы расскажете правду.
Старик поднял голову и упрямо посмотрел на врача, но почти сразу пошел на попятную.
Это ножом. Три недели назад, громко сказал он, три недели и один день.
Вам повезло, кивнула врач, еще несколько сантиметров и артерию перебило бы.
Повезло? переспросил Франсис. Я услышал, как он сглотнул. Даже не знаю.
Я дам вам антибиотики, решила врач, немного помолчав, а потом вам надо будет приходить через день промывать рану.
Какой смысл?
Антибиотики уничтожат инфекцию.
А зачем?
Что зачем?
Зачем уничтожать инфекцию?
Вы хотите руку потерять?
Он промолчал.
Врач уступила место медсестре, и та, умело промыв рану, смазала ее мазью.
Франсис больше не старался скрыть боль и смачно выругался.
Тс-с! Тут ребенок! одернул его я.
Простите, опомнился он.
Ничего страшного, подала из угла голос Лу, папа тоже такое говорит.
Франсис рассмеялся.
Но потом медсестра принесла новые бинты и принялась накладывать повязку.
Очень туго, пожаловался Франсис.
А вот так? спросила медсестра.
Все равно туго.
Я уже ослабила.
Вы так перетянули, что теперь и кровь в руку поступать не будет. Гангрена начнется.
Но иначе повязка съедет.
И мазь проклятущая жжется, зараза.
Когда промывают рану, она всегда болит, успокоила его Лу.
Старик поднял голову, и в его облике мелькнуло вдруг что-то мальчишеское.
Ты права, согласился он, а я и забыл.
Он уставился на руку. По сравнению с его покрытой темными пятнами кожей бинт казался особенно белым.
Сейчас вам как? спросила медсестра.
Хорошо, ответил он, хорошо.
И тут он заметил старый бинт. Тот валялся в металлическом контейнере на столе рядом с медсестрой.
Куда вы его денете?
Медсестра недоуменно посмотрела на него.
Бинт.
Вы про ваши старые бинты?
Вы их выбросите?
Ну да, разумеется.
Франсис промолчал.
Вот, держите. Врач протянула ему прозрачный пакет, в котором лежало что-то синее. Когда будете мыться, накрывайте повязку вот этим.
Франсис не шелохнулся, поэтому я протянул руку и взял пакет.
Вы родственники? спросила врач.
Нет, нас просто разместили рядом.
Родственники у него есть, не знаете?
Я покачал головой.
Присмотрите за ним, если не трудно.
Выходил Франсис неохотно, еле переставляя ноги, потом вообще остановился.
Мне надо Он развернулся и быстро направился обратно в медпункт.
Куда это он? удивилась Лу.
Подожди тут, сказал я.
Она выпустила мою руку и встала возле здания.
Я подошел к двери, приоткрыл ее.
Сперва до меня донеслось какое-то шуршание. В медпункте никого не было, медсестра ушла, а Франсис стоял в самом углу склонившись над мусорным ведром, копался в мусоре. Меня он не замечал. Наконец он нашел то, что искал. Старые бинты. Воровато оглянувшись, торопливо спрятал их в карман. Я отскочил от двери и поспешил к Лу.
Что он там делает? шепнула она.
Из медпункта вышел Франсис. Теперь он шагал бодрее.
Мне уже лучше, заявил он.
Старик повернулся к Лу и внезапно улыбнулся.
Славная она у вас, сказал он мне.
Я обнял Лу и кивнул.
Да, она славная.
За двадцать четыре дня это была первая ночь в постели. Закрыв глаза, я на миг увидел лица Анны и Огюста, но тут же заснул, не успев ни о чем подумать.
А потом навалились сны. Хуже, чем прежде, наверное, потому что спал я крепко.
Я падал нет, опускался в воду, уходил на дно, безвольно, не сопротивляясь.
Воздух стремительно покидал легкие, грудь сдавило, но я ничего не делал, чтобы выплыть.
Вдохнуть я не мог. Главное не вдыхать, не заполнить легкие водой, не утонуть.
Там, наверху, синело небо, а за мной тянулся след из пузырьков.
Мне надо туда. Надо выбираться.
Но получалось лишь тонуть.
Я вздрогнул и проснулся.
Вздохнул. Легкие наполнились воздухом.
Вокруг было светло. Наступило утро.
Я повернулся. Лежал и, постепенно успокаиваясь, смотрел на Лу.
Она спала на спине, раскинув руки и ноги, прямо как морская звездочка. Лу все время двигалась. Требовала пространства. Отвоевывала его. И во сне Лу забывала, что она маленькая.
Когда она родилась, мы были совсем молоды, мы вообще зря завели ребенка так рано. Мне было всего девятнадцать, а Анне едва исполнилось двадцать. Мы во всем винили водный коллапс и дефицит товаров. Потому что всего не хватало. И презервативов тоже. Анна валила на кризис, а я и рад был, что не на меня, вообще-то это я вовремя не остановился.
Анна спросила, не избавиться ли нам от ребенка. И точно ли я все решил. Она думала, что вполне на такое способна, если я этого ребенка не хочу.
А я его не хотел. Но и избавляться от него тоже не хотел. Избавиться надо же, словно он вещь какая. Услышав от нее это словечко, я разозлился. Мы ссорились. А живот у нее тем временем рос. Мы снова ссорились. А потом стало уже поздно.
И вот появилась она, кроха, сморщенная, как изюминка, и розовая, и моя предыдущая жизнь выглядела теперь чужой.
Помещение наполнилось утренними звуками. Тихими голосами, шарканьем, гулом бойлера, скрипом коек.
Лу я решил не будить: она слишком поздно легла.
А ведь прежде у нас все было по расписанию тогда, когда требовалось, чтобы мы приходили вовремя на работу и в школу.
Но школу закрыли, и Лу стала ложиться позже. И запрещать ей я не видел смысла.
Ничего, я с этим разберусь. К возвращению Анны налажу распорядок дня. Прием пищи и отбой будут строго по расписанию. Возможно, мы с Лу и читать опять будем. Может, тут и книги где-нибудь есть. А то Лу уже много месяцев не занимается.
Лу завозилась и перевернулась на спину. Даже ее крошечное личико казалось беспокойным. Рот открылся, дышала она быстро и испуганно, глазные яблоки под веками двигались. Какие сны видят маленькие девочки, не знающие, куда повернет жизнь?
Лу громко всхлипнула:
Нет
Она опять завозилась и заплакала громче. Сколько же боли было в ее плаче, сколько страданий. Из-под сомкнутых век потекли слезы.
Нет Не надо
Я наклонился над ней и погладил ее по голове.
Лу? Лу!
Она отвернулась, но так и не проснулась.
Лу, просыпайся.
Подхватив теплое от сна детское тельце, я взял Лу на руки. Она попыталась высвободиться, словно не желая покидать сон.
Лу, ну пожалуйста.
Я погладил ее по голове и утер слезы. Наконец она заморгала. Посмотрела на меня. Еще секунду она находилась где-то далеко, а потом выпрямилась, готовая броситься прочь.