Все, пришли. Мы на самой узкой улице Города.
Ярон достал еще какое-то устройство, которое я не могла рассмотреть, и нажал на кнопку. Ничего не произошло.
Ты многих сюда приводишь? Здесь же и режешь? А с трупами что делаешь?
Дай мне минуту.
Я достала жевательную резинку и начала глотать ставшую клубничной слюну. Подняв голову вверх, я увидела крохотный кусочек неизменно черного неба. Пять тысяч четыреста шестьдесят восьмой день ночи был таким же черным, как и все предыдущие.
Надеюсь, ты там чинишь мою карму.
Здесь раньше было освещение, до того, как эти два дома придвинули так плотно друг к другу. И произошло небольшое замыкание
Он что-то подкрутил и снова нажал на кнопку. Я закрыла глаза рукой из-за такого резкого скачка яркости. Стена перед нами загорелась множеством маленьких люминесцентных ламп. Или это несколько расположенных параллельно друг другу длинных ламп? Никогда не видела, чтобы одна лампа при мигании меняла цвет, а сейчас передо мной настоящий калейдоскоп.
Всего четыре лампы по пятьдесят сантиметров, давно отключены, но не сломаны, так что можно включить при желании. Я обклеил их цветным скотчем по четыре сантиметра на каждый цвет, который был. Если немного поиграть с электросетью, то легко достичь эффекта мигания.
Мои глаза бегали от одного конца ламп к другому без остановки.
По-моему, создается эффект стробоскопа. Знаешь, как в диско.
Мм
Нужен аккомпанемент. Давай что-нибудь включу.
Я не выношу рок. Рок-н-ролл тоже. По правде, я уже очень давно слушаю одни и те же диско-хиты и звуки леса, каждый день. А вообще синти-поп восьмидесятых это лекарство не хуже таблеток.
Сейчас восемьдесят четвертый.
Я о прошлых восьмидесятых, ты это понял, не притворяйся.
Одна тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год. Группа Deep Purple воссоединилась в своем классическом составе. Стинг получил Грэмми за «Every Breath You Take». Eurythmics стали «лучшим новым артистом» на MTV. A-ha выпустили «Take on me», Foreigner «I Want to Know What Love Is», Scorpions «Still Loving You», Queen «I Want To Break Free», Modern Talking «You're My Heart, You're My Soul».
Две тысячи восемьдесят четвертый год: новой музыки не было уже больше четырех лет, я случайно удалила свой плейлист, нажав не туда из-за полной дезориентации после персикового порошка, а сегодня меня чуть не стошнило на корпоративе спасибо королю рок-н-ролла.
Тогда выбор очевиден: Элвис, предложил Ярон, странным способом прочитав мои мысли.
Только не говори, что это ты заказывал.
А что?
Я слегка пихнула его локтем.
Все-таки у тебя очень стереотипное мышление и сильно упрощенное представление о роке. Ты тоже постоянно его слушаешь. И вообще он везде.
Мне снова вспомнились звонки Санни и наши вылазки в клубы, где играл дарквэйв, да так, что я сидела, закрыв уши, пока она на повышенных тонах разбиралась с какими-то типами в кожаных куртках. Потом она в бешенстве пробегала мимо и вылетала на улицу, будто вообще забыв о том, что брала меня с собой, а я продолжала сидеть, согнувшись и не зная, как пошевелиться, словно эти звуковые волны каким-то странным образом воздействовали на мой организм, приводя его к коллапсу. Я пыталась просчитать, насколько велика вероятность, что мне снова станет плохо. Я пыталась вспомнить, когда это было и о чем мы говорили, что было до этого и после, но голову снова заполнила пустая чернота.
Я бы предпочла тишину.
Просто один из многих отпечатанных образов без контекста, которые хранились в памяти, не рассортированные и с измененными именами.
Прекраснее музыки только тишина. Так сказал один очень умный парень.
Ты серьезно хочешь купить смерть? спросила я.
Какое-то время мы оба молчали.
Нет. Это так, баловство. Выяснилось, что я прослушал еще не всю историю рока, так что нет, я эту затею бросил. А ты?
Я представила себе, как погружаюсь в кромешную тьму. Исчезает воздух, но мне уже не нужно дышать. Пространство очищается, становится стерильным, а затем беззвучно коллапсирует. Пропадают воспоминания, одно за другим, до самого последнего, и я забываю даже о том, как смотрела на солнечный диск в небе через тройные защитные очки за секунды то того, как его навсегда закрыл купол. Пропадают боль, одиночество и страх. Больше не нужно работать и приносить другим вред. И больше не нужно смотреть на стены, асфальт, экран с всплывающими заданиями, трубки вентиляции, серые лица прохожих, диван в форме губ, фонари и лампы, бесконечные лампы, медленно прожигающие мою испуганную душонку. И можно пофантазировать, как я навсегда покину свое тело и как свободная космическая единица улечу наблюдать за дальними уголками вселенной.
Нет, ответила я, тоже не собираюсь. Думаешь, я оставлю вакантным место ведущего сценариста с моим окладом, чтобы на него взяли кого-то вроде тебя? Не смеши.
Я закрыла глаза и загадала желание. Когда я открыла их и огляделась, рядом уже никого не было.
Эй? осторожно позвала я.
В ответ тишина, только лампы еле слышно вибрировали, выбрасывая последний свет. Можно было хотя бы попрощаться.
Лампы погасли. Стало скучно, темно, странно. Теснота этой улицы прижимала меня к стенам и не давала уйти, так что мне пришлось сделать усилие, чтобы ослабить хватку и выбраться наружу.
4. Как исчезнуть со всех записей
Я легла на скамейку и подложила под голову свернутую ветровку, чтобы шея сразу не затекла. Стоило мне закрыть глаза, как я вскочила из-за резкого звука и вибрации, пробившей все тело насквозь, это мой экран забил тревогу. И на сбой это было не похоже: я даже не успела открыть меню, экран загорелся красным, и на нем высветилось ровно пятьдесят пропущенных звонков от Симона. Меня охватила паника. Вокруг будто обвели идеальную окружность из раскалившейся стали.
Как я могла их не услышать? Полностью выключить экран невозможно, а для сообщений по работе его нельзя даже заглушить, ни один подобный звонок не может быть отложен или сброшен. Если только всю мою систему нагло не хакнули. Хотелось открыть сообщения и найти заметку о том, что все уже улажено, что произошла ошибка, и вообще ему от меня ничего не нужно, но я сразу увидела, что ящик полон писем со словами «срочно перезвони».
После нескольких секунд напряженного собирания воли в кулак я решила сама позвонить Симону. Звонок сбросился сразу же из-за отсутствия достаточных средств на счету. Это бессмыслица, потому что моих средств хватит на миллионы звонков.
Тут же поступил входящий вызов. У меня было тридцать секунд, чтобы самостоятельно на него ответить, но я просто сидела и ждала, пока нас соединит автоматика.
Где ты была? почти выкрикнул Симон.
Я гуляла. А в чем проблема?
На том конце виртуального провода напряженное молчание. Где-то далеко в коттеджном пригороде Симону Тору нечего было сказать.
Так что случилось? прямо спросила я.
За тобой едет машина. Я не могу все это объяснить по телефону.
Скажи сейчас.
Не могу. Он бросил трубку.
Я попыталась перезвонить, но экран уже был дезактивирован.
Такси класса люкс подъехало через две минуты, и мне было жутковато смотреть на черную машину с красным светом в окнах, которая будто вылезла из романа Стивена Кинга (хотя я знала, что это просто индикаторы зарядки отсвечивают). Мысль о том, что меня везут на экзекуцию, прочно застряла в голове и парадоксально успокаивала, потому что так мне не придется беспокоиться о будущем.
Поездка длилась минут двенадцать. Раздражало то, что я не знала точного времени и была вынуждена судить по ощущениям и округлять. Мой экран заблокировали даже в плане базового функционала, и я сидела в салоне как неандерталец, предоставленная своим размышлениям. И у меня не было никакой возможности узнать, что за глюк случился с моим счетом. Вероятно, Симон все заморозил из-за угрозы безопасности (иногда он становится реальным параноиком). Я вспомнила про оставшиеся в карманах штанов таблетки и начала высыпать на ладонь одну за другой. Теперь у меня была полная рука пилюль, которые я не знала, куда деть, так что просто ссыпала их обратно. Я засунула руку поглубже и нащупала бумажку: это оказался маленький сложенный вдвое листок семь на семь сантиметров, и на одной из его сторон было написано три слова. По всему телу прошла волна холодного пота, и где-то в желудке будто зашевелился призрак отравления. Я скомкала листок и снова запихнула в карман. Голова заболела так, будто по ней били молотком.