А еще, снова посерьезнев, продолжает он, я научу вас обращаться с пистолетами, ручными гранатами и взрывчаткой.
Я ошарашенно таращусь на него.
Нам придется стрелять в людей? Трюс задает этот вопрос с бесстрастным выражением лица, будто осведомляется, не пойдет ли завтра дождь.
В людей нет, многозначительно произносит он.
А! Я облегченно выдыхаю.
В гестаповцев. Или в предателей.
Убивать мы никого не станем, решительно заявляет Трюс. Не все немецкие солдаты нацисты.
Мы ведь стреляем не во всех солдат подряд. В его голосе проскальзывает нотка нетерпения, но быстро исчезает. Вы наверняка слышали о боевой группе «Гёзы»?
Да, дружно отзываемся мы. Это ужасная история.
Всю группу арестовали и расстреляли, продолжает он. Восемнадцать человек. Один умер от пыток. Он многозначительно замолкает.
Я невольно сжимаю кулаки и в то же время слегка съеживаюсь.
Того гада, что их сдал, надо наказать, согласны?
Мы послушно киваем. Конечно надо!
Зачем? Господин обращается ко мне. Зачем его наказывать?
Зачем? повторяю я. Ну как же, он ведь гад! Вы же сами говорите!
Нет! Мы наказываем не для того, чтобы отомстить, а для того, чтобы он не сдал кого-нибудь другого.
Ах вот как!
В Советском Союзе женщины и дети тоже помогают армии, добавляет он.
Я медленно киваю, но мне вдруг стало трудно дышать.
Мы что, будем начинает Трюс.
Гость строгим голосом прерывает ее:
Я не говорю, что вам лично придется устранять предателей. Но вы должны быть с этим согласны. Затем улыбается, тон его теплеет. Вы идеально подходите нашей группе. Не могу представить себе лучших кандидаток для этой работы. Правда. Подумаете над моим предложением? Пожалуйста.
Он встает, берет свою шляпу и, не двигаясь с места, испытующе смотрит на нас.
Через три дня, в четверг после обеда, я вернусь за ответом. Если он будет отрицательным, вы меня никогда не видели и ни разу со мной не разговаривали. Это ясно?
Мы киваем.
А если положительным Он делает длинную паузу. То вам нельзя будет об этом говорить. Для меня это все равно что предательство. И тогда Он быстро проводит рукой у горла и строго смотрит на каждую из нас по очереди. Так что никому ни слова. Даже матери. Это
Но как же? обрываю я его. Маме-то рассказать можно!
Можете рассказать, что я пригласил вас в группу. Но не о том, чем именно мы занимаемся. Понятно?
Мы потрясенно киваем.
Входная дверь захлопывается, а мы так и сидим, молча уставившись перед собой.
Это слишком рискованно, Фредди. Я боюсь, через какое-то время шепчет Трюс. Нельзя соглашаться.
Конечно, нельзя, вторю я ей. С чего вдруг?
Мы молчим. Смотрим на стену. На то место, где стояла мефрау Кауфман
* * *
Мефрау Кауфман
Это случилось месяц назад. У нашего дома остановился автомобиль. Рокот мотора. Хлопающие дверцы. Стук в дверь. Не кулаками громче, ружейными прикладами. Мы всегда думали: евреи, которых мы укрываем, смогут быстро спрятаться. Но в тот момент мефрау Кауфман и маленький Авель, как назло, находились внизу. С нами. В гостиной.
Фрицы, мама! Фрицы! глухо закричала я.
Поспешно приколов обратно светомаскировочную занавеску, я взглянула сначала на маму, потом на мефрау Кауфман. Та схватила сына за руку и в панике повернулась к маме. Мефрау Кауфман была молодой женщиной с волнистыми каштановыми волосами и добрыми карими глазами. Мне она казалась ужасно красивой. У ее сына, крепкого белоголового мальчугана пяти лет, были такие же глаза.
Наверх! Быстро! прошипела я. Хотя тогда они должны будут пробежать мимо входной двери. А в нее все еще колотят. Нет, в сад!
Мама покачала головой. Так им тоже придется пройти по коридору. Она кинулась к двери. Если не открыть, ее проломят прикладами.
Kommen Sie herein, meine Herrschaften[3], любезно заговорила она, будто приветствуя старых друзей.
Из сумерек в нашу тесную гостиную ввалились два армейских чудовища. Вид у них был знакомый. Я встречала их раньше все на одно лицо. Серая форма, черные перчатки и сапоги из блестящей кожи, знаки различия на воротниках, рукавах и погонах. Эсдэшники[4]. Глаза у них были как пули, и они пальнули ими прямо в мефрау Кауфман. Та вместе с Авелем отпрянула и прижалась к стене.
По лестнице загромыхали солдатские сапоги, топот переместился наверх. Вскоре солдаты спустились обратно, вместе с Трюс она вбежала в гостиную и встала рядом со мной у раздвижных дверей, плечом к плечу. Один из фрицев опустился в кресло.
Sie haben hier Juden untergebracht![5] крикнул он маме. Уголки его рта в гневе поползли вниз. Он поднялся, шагнул к мефрау Кауфман и сказал по-немецки: Пять минут на сборы.
Прошу прощения? переспросила мама.
Они нелегалы! рявкнул он. В Вестерборке, на северо-востоке страны, устроен лагерь для беженцев. Им место там.
За спиной у мамы мефрау Кауфман прижала к себе маленького Авеля. Дом затаил дыхание.
Эсдэшник схватил мефрау Кауфман за плечо, и мама бросилась между ними.
Sie! воскликнула она. Sie sind ein gebildeter Mann! Sie lassen sich als Menschenjäger benutzen?[6] Она возмущалась так, будто готова была накинуться на самого фюрера.
А ну заткнись, баба! прорычал эсдэшник ей в лицо. Или тоже хочешь прокатиться, с дочерьми?
Он так сильно толкнул маму, что она ударилась об стол. Мы с Трюс тут же встали между ней и немцем. Не произнесли ни слова, но наши напряженные позы говорили: только попробуй еще раз!
Авель по-прежнему жался к стене, бледный, как обои. Трюс подошла к нему и взяла за руку.
Эсдэшник повернулся к мефрау Кауфман и стал выталкивать ее в коридор. Другой немец проворчал:
А мы-то что поделаем? Befehl ist Befehl[7].
С лестницы, а потом со второго этажа доносились крики мефрау Кауфман. Авель вырвался из рук Трюс. Мама кинулась в коридор, вверх по лестнице, Авель за ней. Мы с Трюс хотели было ринуться за ними, но мама прокричала, чтобы мы оставались в гостиной. Мы метнулись к маминой кровати в другой половине комнаты и, приподняв занавеску, выглянули на улицу. Солдаты с винтовками наизготовку. Полицейский грузовик. В кузове люди, сидят потупившись, будто им стыдно. Тут мы увидели мефрау Кауфман. Двое солдат выволокли ее из дома, вытолкали на улицу, ударами погнали в машину. Она уронила чемодан, он упал на тротуар и раскрылся.
Mutti! Mutti![8] заплакал малыш. Он полез в кузов, но споткнулся на ступеньке. Один из фрицев грубо подсадил его.
Между тем мама торопливо запихивала в чемодан розовую блузку. Не успела она защелкнуть металлические замки, как солдат выхватил чемодан у нее из рук, швырнул его в грузовик и запрыгнул следом.
Больше мы Кауфманов не видели.
2
На лестнице раздаются мамины шаги. Мы с Трюс так и сидим на диване.
Чего хотел Франс ван дер Вил? спрашивает она, вываливая на стол гору чистого белья.
Вот, значит, как его зовут.
Франс э говорю я, быстро перекинувшись взглядами с Трюс, Франс пригласил нас присоединиться к его группе Сопротивления. Мой голос звучит беспечно, будто такие приглашения нам поступают каждый день. Ты его знаешь, мам?
И что вам придется делать? Что-нибудь опасное?
Ты же ничего не хотела слышать, напоминает ей Трюс.
Подробности нет! Только то, что ему нужно от вас. Ничего опасного?
Трюс молчит.
Что тогда? Подделывать продовольственные карточки?
Трюс кивает.
Заниматься саботажем? Мама раскладывает гладильную доску.
Чего-чего? не понимаю я.
Перерезать телефонные кабели, перегораживать рельсы и тому подобное?
Да, и это тоже, отвечает Трюс и быстро спрашивает: Но как ты думаешь, мам? Ему можно доверять?
Я его едва знаю. Мама задумывается. Поспрашиваю у товарищей по партии.
Как всегда по вечерам, Трюс укладывается на старом диване в гостиной. Я лежу напротив нее, на двух сдвинутых креслах. Мама на кровати за раздвижными дверями, в другой половине комнаты. Мама сказала, что теперь мы снова можем спать наверху, в наших кроватях, но для нас это означает смириться с тем, что произошло с Кауфманами.