К-314, сегодня в моем звене работаешь, сказал Косте худющий старик в рваных лохмотьях.
Так вы, папаша, значит звеньевой, как можно дружелюбнее произнес Костя, протягивая ему руку. Однако тот, неожиданно грубо, прервал его:
Я тебе никакой не папаша, мне всего-то сорок два года! Биологических, разумеется. Я здесь уже четыре периода продержался.
А где мужики, с которыми я прилетел?
Понятия не имею! Вряд ли ты их вообще когда-нибудь увидишь. Тут всех постоянно меняют. Нельзя заводить знакомства, и даже разговаривать долго нельзя. Просто я, как бы провожу с тобой инструктаж, но, если это вдруг не понравится охраннику, лучше будет разойтись.
И что? Он нам все кости переломает или сразу грохнет?
Тебя не тронут, ты еще не отработал сумму, за тебя заплаченную. У них, у этих гадов, все точно рассчитано: сколько выработки дашь, сколько съешь. А когда в негодность придешь, тебя сразу утилизируют, как мусор.
А вас?
Меня уже скоро, я теперь плохо работаю. Как подберут кого-нибудь на мое место, так и все Ты не смотри так на меня, я был сильнее тебя раза в четыре и в каких только передрягах не побывал. А тут двенадцать часов в шахте, шесть на сон, остальное время «хоз. работы».
А местные ну, кто живет на этой планете? Они в колманах работают или руководят?
Я никого здесь не видел, даже животных. Хотя здесь красиво, наверно, как в Раю Ладно, хорош болтать, вон уже идет душегубец.
Эй, футлоны, что за собрание устроили? Бегом в колман! заорал на нас подбежавший охранник.
Сан, я инструктировал новичка, Сан!
Заткнись, старая рухлядь! Ты уже два сезона лишних живешь! Но очень скоро мы повеселимся на твоей утилизации!
* * *
Костику казалось, что нет ни единой мышцы на его теле, которая не была бы побита. Руки не поднимались, ноги и спина гудели, точно сейчас лопнут. А сон не восстанавливал силы, это было просто какое-то забытье вперемежку с бредом. Он действительно пожалел, что судьба распорядилась оставить его в живых. Вот саданул бы его тот громила у Сереги чуть сильнее, и не было бы никакой каторги.
«Бог не дает человеку более того, что он может нести», вспомнил он чье-то изречение. «Раньше так и подмывало какую-нибудь древнюю мудрость в свои слова ввернуть, чтобы придать им больше веса, возвысить себя в глазах собеседника. Теперь расплата пришла за это пижонство! На практике все как-то сложнее оказалось».
А однажды ему приснился сон, будто он с кем-то мирно беседует, но лица собеседника никак разглядеть не может. Да и не то, что лица, вообще каких-либо очертаний.
Прими правила этой игры, только так выживешь, говорил безликий, внуши себе, что это и есть твоя настоящая жизнь, а все что было, это лишь приятный сон. Так организм быстрее приспособится к новой реальности.
Приспособится? Да эта новая реальность меня просто убьет! Ведь если я правильно понял, тут долго-то не живут!
Все белковые организмы когда-нибудь умирают, ты же не станешь это отрицать. Только умирают по-разному. Звезды, например, сгорая, оставляют свет. Очень яркий или не очень. И все в этом мире движется к смерти, чтобы оставить что-нибудь после себя.
Не до романтики сейчас, дожить бы до утра! А лучше и не проснуться
Ты этой ночью не умрешь, это случится позже. Но чтобы не страдать от боли, прими происходящее за условие задачи. Решение есть всегда, не все его находят. А ты найдешь!
Не сказать, чтобы Костика этот бредовый сон приободрил. Ему были уже совершенно безразличны все эти красивые рассуждения о смысле жизни, но унять физическую и душевную боль смогла лишь абсолютная вовлеченность в новую жизнь.
Как можно больше отколоть пластона, как можно мельче измельчить его, чтобы в контейнер больше поместилось. И быстро, быстро отвезти на склад. Как будто в этом смысл жизни и ничего другого просто нет.
И правда, стало легче. По крайней мере, стал меньше думать о том, что злая судьба спутала ему все карты. Еще появилась полезная привычка ценить все прекрасное в мире и как можно дольше сохранять это в себе. Он крепко цеплялся за каждое светлое мгновение. Будь то жадный глоток свежей воды или невероятные цвета этой планеты, похожей на опустевший Рай.
По мере того, как Константин встраивался в свою новую жизнь, появлялся интерес к ее осмыслению. Он все чаще стал обращать внимание на тишину и отсутствие всего живого на этой планете. Никого кроме рабов и вооруженных вертухаев здесь не было. Даже животных.
Никто из каторжан, оставшихся в живых с прошлых сезонов, тоже ничего не говорил или не хотел. Но эта Тихая планета, так окрестил ее Костик, как никакая другая, подходила для проживания здесь живых существ. И это все наводило на мысль о существовании некой страшной тайны, окутавшей этот прекрасный уголок вселенной.
А так как вести какие-либо беседы здесь было строго запрещено, кроме указаний по работе, Костя стал больше прислушиваться к мыслям тех, кто его окружал. Но у рабов, кроме боли и отчаянья, ничего не было
«Может быть из надзирателей кто-нибудь что-то знает», подумал Костик, они-то здесь давно. Да, они «охраняют наш покой» вахтовым методом, но их общий состав почти не меняется. Несмотря на электронные очки, которые они постоянно носили, их рожи были вполне узнаваемы и уже порядком примелькались».
«Надо будет как-нибудь ухитриться поближе к ним попасть. В колманы они сами редко заходят, лишь когда разборки учиняют. Но рядом с ними можно оказаться при погрузке контейнеров, это обычно на поверхности происходит. Также бывают и другие работы, не связанные со спуском в шахты».
* * *
Сан, в одном из заброшенных ответвлений колмана мы наткнулись на странный предмет, обратился звеньевой к охраннику, продолжать работы опасно, пока не выяснится, что это за штуковина, Сан.
И что теперь? Предлагаешь остановить работы? Притащил бы ее сюда, эту штуковину, здесь бы и разобрались.
Сан, там кругом провода торчат, а на поверхности только верхушка. Что там внутри, в породе, зарыто никто не знает. Может это взрывное устройство какое-нибудь, начнем откапывать и рванет, Сан!