Она нарушила эту заповедь, притом не раз и не два. Но никогда не делала этого с таким эффектом, как в случае с Оскаром там, на холмах.
Что и было особенно обидно. Две картины того вечера застряли у Дорис перед глазами - выгоревшие пятна на сетчатке после прямого взгляда на слепящее солнце ее собственных чувств. Первая: Кевин и Рамона обнимаются на фоне крыши в лунном свете... Целуются - все, хватит об этом, что тут она может сделать? И вторая - большое круглое лицо Оскара, когда она дала ему пощечину и убежала. Лицо - шокированное, непонимающее, выражающее боль. Никогда она не видела ничего подобного, даже отдаленно напоминающего эту страдальческую мину. Обычно Оскар будто бы носил маску; торжественно-бесстрастная или гротескно гримасничающая, все равно это была маска. А в тот вечер Дорис увидела настоящее лицо, скрывавшееся под ней.
Итак, весьма недовольная собой, в конфликте с генетическим императивом "будь вежливой с людьми", однажды вечером после работы Дорис оседлала велосипед и отправилась к дому Оскара.
Входная дверь отсутствовала - весь южный фасад дома был разворочен в ходе инноваций, затеянных Кевином. Дорис обогнула дом, вошла в боковую дверь, ведущую через каморку для стирки белья в кухню, и постучала.
Дверь открыл Оскар. В первый момент, когда он увидел, кто явился, брови его сошлись на переносице. Но - не более того. Всем своим видом Оскар заявлял: "Я абсолютно спокоен".
Да, тогда она видела другое лицо. Ошеломленное лицо человека, заработавшего лунный удар. (Дорис была уверена, что такой существует; он даже болезненнее солнечного.)
- Послушай, Оскар, я сожалею о том вечере на холмах, - единым духом выпалила Дорис. - Я тогда была сама не своя...
Оскар поднял руку, останавливая пулеметную очередь слов-горошинок.
- Входи, - коротко сказал он. - Я тут общаюсь с родственниками из Армении.
Дорис проследовала за ним. В комнате мерцал телеэкран; на нем виден был двор, освещение давали несколько лампочек, развешанных, словно иллюминация, на ветвях дерева. Белый стол уставлен бутылками и бокалами; вокруг стола сидит целая шайка бандитского вида усатых мужчин, рядом женщины с черными, как смоль, волосами. Все как один уставились с экрана прямо на Дорис, лишь та вошла в комнату. Смутившись от неожиданности, Дорис произнесла:
- Там сейчас, должно быть, полночь...
Она услышала свое замечание в компьютерном переводе на армянский. Люди за столом рассмеялись, один что-то сказал. Телевизор в комнате Оскара, немного подумав, отчеканил синтезированным голосом:
- Когда лето, мы днем спим, а бодрствуем ночью; спасаемся от жары.
Дорис кивнула - мол, понятно. Оскар, глядя в зрачок над экраном, произнес задушевным тоном:
- Друзья мои, до чего приятно было всех увидеть! Но сейчас я расстаюсь с вами. Надо ехать. До встречи через месяц! Люди на экране заулыбались, заговорили наперебой: "До встречи, Оскар!", прощально махали руками. Оскар отключил звук.
- Люблю я эту банду, - сказал Оскар по пути из комнаты в кухню. - Они без устали приглашают приехать, навестить... Согласись я, пришлось бы пробыть там целый год, чтобы, не обидев никого, погостить в каждом доме.
Дорис снова кивнула и сказала:
- У меня самой есть такие же родичи. Заботливые родственники - всегда хорошо. Но еще лучше такие, которые вообще не дают о себе знать. - Затем опять приступила к делу: - Послушай, я серьезно сожалею о позавчерашнем...
- Уже слышал, - грубовато прервал Оскар. - Извинения приняты, хотя в этом совсем нет нужды. Тот вечер оказался для меня прекрасным.
- Неужели? Про себя я бы такого не сказала. Что же с тобой такое превосходное случилось?
Оскар лишь посмотрел на нее бесстрастным взором.
"Ага, - догадалась Дорис, - наверное, он сердится на меня - там, под маской".
- Можно я вытащу тебя пообедать? - вслух произнесла она.
- Нет. - Он моргнул.