И тут это.
Да, это, местная жизнь, которая неожиданно пошла с нами на своеобразный контакт.
Что они вообще из себя представляют, ты видела?
Нет.
И я нет.
Возможно, этой жизни хочется быть ребёнком.
Да здравствует инфантилизм! Знаешь байку, которую страшный и ужасный Барабанов сейчас возводит в ранг религии?
Дарья качнула головой.
Слушай, Храпнёв приобнял её покрепче. Тоже сказка в своём роде. Оказывается, всё началось с Вальковского. Женька так скучал по своей оставленной на Земле дочери, что вместо того, чтобы редактировать карту магнитных полей, излучал в окружающее пространство грусть, уныние и, собственно, образ пятилетней Вики.
Ты серьёзно?
Ни слова от себя!
И тогда появилась Вика.
Да, как реализация желания. Потом Вики, Анюты, Андрейки пошли просто косяком. Нас с Роговым, например, каждый день встречает девочка Лисс.
Чья?
В смысле, моя или Санина? Наверное, ничья. Просто образовалась, отрастила рыжие короткие волосы и ходит, выпрашивает леденцы.
Почему Лисс?
Храпнёв пожал плечом.
Как-то само придумалось. Ей подходит.
Может, привезёшь её к нам?
Привезу, если она захочет.
Знаешь, сказала Дарья, я так и не могу понять, почему Женька покончил с собой. Почему не оставил никакой записки?
А если причиной его смерти стала разница между Виками земной и здешней? Если он понял, что здешняя Вика эрзац, пустота?
Я видела, как он с ней возился. Он не считал её пустотой. Он наоборот видел в ней приложение своих сил. Растил. Она доставляла ему столько радости. Он приводил её сюда и весь светился. Всё время какая она забавная, как учится считать, как потеряла ушко, а потом снова его нашла. И вдруг на страховочном фале Где он его откопал?
В шлюзе. Завтра полгода, как.
Димка нас не собирает?
Нет.
Они замолчали.
Дарья погладила Храпнёва по колену, он зачесал ей упавшую на лоб прядь к виску, сколупнул песчинку.
Значит, всё хорошо? спросил Храпнёв.
Насколько возможно, ответила Дарья.
У нас нет ни корабля, ни ретранслятора.
Зато у нас есть маленькая, но уютная колония. Мы нашли съедобную глину. То есть, не совсем глину, но её можно жарить.
Это то, чем ты угощала меня в прошлый раз?
Да!
Боже!
Храпнёв издал несколько странных горловых звуков.
Это тебя тошнит? поинтересовалась Дарья.
Воспоминания рвутся наружу.
Дарья рассмеялась и выползла из-под его руки.
Ты неисправим.
А ну-ка, сюда, сюда! услышал Храпнёв голос Рогова.
Послышался топот детских ног, и первым его желанием было рвануть из дома в ховер. Там хотя бы можно запереться и затенить стёкла. Впрочем, незаметно сделать это уже было невозможно, и он замер с напряжённо-прямой спиной и с противно-тягучей слюной, собирающейся под языком.
Они выстроились в два ряда. Дети помладше в первом, ближнем, дети постарше во втором. С одного бока встал Рогов, с другого заросший, борода лопатой, Панов. Дети и Панов улыбались одинаково во весь рот.
Хором! скомандовал Панов.
Драс-туй-те!
Оказавшись в центре восемнадцати детских глаз, Храпнёв кивнул.
Да, и вам э-э привет!
Дети заулыбались ещё шире.
Девочки были в синих платьицах и белых гольфиках. Мальчики в тёмных шортах и белых рубашках. Один, правда, рубашку имел слегка зеленоватую.
Что мы скажем дяде Алексею за принесённую курицу? громко спросил Рогов.
Пасиба! прокричали дети.
Храпнёв обмер, когда они кинулись его обнимать.
Ядя Сей!
Он едва рефлекторно не отпихнул самого ближнего ногой.
Обнимались дети неумело, неуклюже, руки у них гнулись в разных местах, слюнявые личики толкались Храпнёву в грудь, в живот и в плечи. Он заметил, как один мальчик втянул в себя нос. Чпок!
Ну, всё, всё, обратно на урок! сказал Панов.
От Храпнёва тут же отлипли, оставив сувениром быстро скукоживающийся рукав платьица. Он выдохнул. Дети попарно потянулись в темноту проёма.
Досиданья!
Да, пока, выдавил Храпнёв.
Мы заедем через неделю! крикнул Рогов.
Панов показал ему большой палец, и быстрым шагом направился вслед за детьми. Ни дать ни взять могучий отец семейства.
Ну, пойду и я, поднялась Дарья. Сегодня мы изучаем земноводных.
Она поцеловала Храпнёва.
Будь осторожнее, сказал он.
Разумеется.
Они не совсем
Лёша, время рассудит.
Да, это точно.
Рогов стянул его со скамьи.
Пошли.
На грядках ничего не росло. Спустившись с крыльца, Храпнёв пнул камешек, и он звонко ударил в подвешенный баллон, приспособленный под умывальник.
Дзонн!
Что? спросил Рогов.
Возможно, я идиот, сказал Храпнёв.
Насчёт чего?
Они забрались в ховер.
Насчёт всего, вздохнул Храпнёв. Ты видишь в них детей, Дашка и Панов видят в них детей. Каспар, Колманских и Шияс видят в них детей. А я не вижу! Я не могу понять, что я вижу. Существо? Десять существ? Разумную жизнь или квазиразумную, лишь подстраивающуюся под нас?
Аберрация восприятия, сказал Рогов. Это у вас с Димкой на пару.
Барабан мне ещё фору даст.
Ты ищешь подвох?
Да, ищу, сказал Храпнёв и сдвинул к Рогову платформу с джойстиком. Веди ты. Я не в настроении.
Хорошо.
Ховер заурчал, приподнялся над землёй и медленно поплыл в сторону от ограды. Дом уменьшился и скрылся за заслонившими его обломками скал.
Знаешь, что я думаю? спросил Рогов, по дуге объезжая похожие на кораллы наросты, прущие из земли. Я думаю, что ты всё ещё не можешь смириться с тем, что колонии в обычном понимании у нас не будет. Как и с тем, что следующий транспорт прилетит сюда, в лучшем случае, через сорок лет. Ты не видишь перспектив.
Я действительно их не вижу, сказал Храпнёв.
Тогда что тебя заставляет каждый раз ставить полевую станцию?
Привычка. Я сдохну, если не найду себе какого-нибудь занятия. А это занятие мне кажется более-менее осмысленным.
Купол базовой станции приблизился и вырос в размерах. Стали видны дыры, щели и обрушившийся внутрь сектор. Кое-где мерцал свет. Откуда-то слева попыхивало паром, который быстро сносило ветром.
Тогда почему тебе занятие Дарьи не кажется осмысленным? спросил Рогов.
Храпнёв поморщился.
Нет, в некотором роде ты прав. И Дашка права. А мы с Димкой Барабановым нет. Вы нашли себе смысл. Но, пойми, когда прилетит второй транспорт если он прилетит, они не найдут ни нас, ни ваших детей.
Почему?
Потому что мы умрём, а все эти дети
Ты в них не веришь.
Нет. Вы просто приняли их, а я не понимаю, что это такое забралось ко мне в дом. Мне хочется разобраться.
Препарировать.
Возможно.
Рогов покосился на Храпнёва, но ничего не сказал.
Ховер подлетел к широкому пандусу и поднялся к воротам, по периметру которых замигала подсветка. Массивные створки поползли было в стороны, но через несколько секунд дёрнулись и встали.
Опять, сказал Рогов.
Сиди.
Храпнёв вылез из ховера и нырнул в техническую нишу в контрфорсе справа.
Он снял стопор со штурвала ручной доводки и за несколько минут в назойливом писке предупредительной системы раздвинул створки чуть шире габаритов машины. А это моё будущее, подумалось ему. Оно, правда, немножко сыпется. Но существует без детей.
Рогов аккуратно завёл ховер внутрь станции. Храпнёв перешёл пешком и так же, вручную, закрыл ворота.
Стихла турбина. В тусклом свете верхних ламп пустое, безжизненное пространство ангара казалось покинутым и тревожным. Храпнёв встряхнулся. Рогов сдул воздушную юбку и подсоединил к ховеру шланги питания, запустил диагностику. Вместе они вынесли энергобатарею на стенд подзарядки, гулко топая по ребристому настилу. Бум-бам, бум-бам. Потом воздушной пушкой Храпнёв счистил с экранов ховера песок и пыль.
В радиальном коридоре, ведущем вокруг отсеков и основных помещений станции, кисло пахло химией. Кое-где на серых стенах ещё подсыхала пена, но никаких признаков пожара видно не было.
Димка! крикнул Рогов.
Скорее всего, он наверху, сказал Храпнёв.
Противопожарку испытывал?