Нет, кажется, она запомнила, что это нужно есть, сказал Рогов.
Послезавтра спрошу ещё раз.
Храпнёв выщелкнул из панели карту памяти серый прямоугольник с точками контактов.
Закончил? спросил Рогов.
Да. Свёл, продублировал. Получилось около четырехсот гигабайт общего массива. Метеокарта за день, данные с датчиков, сто шестьдесят часов видео с десяти точек, отчёты Колманских и Шияса, медицинские показания, твои записи.
Тогда собираемся?
Да.
Вдвоём они свинтили рабочую панель и погрузили её на ховер, затем сложили крышу станции, последовательно сдвигая листы один в другой. Рутинная ежедневная работа. Расправившаяся с леденцом Лисс скакала рядом, гукая и хохоча.
Ты радуешься? спросил её Храпнёв.
Яда, кивнула Лисс.
Ну, на сегодня всё, сказал Храпнёв. Беги к себе.
Сё?
Лисс вопросительно повернула голову. Ни один ребёнок не смог бы этого повторить. Ни один земной ребёнок. На щелчка, ни треска костей просто шея перекрутилась в глубокие наклонные бороздки.
Да. Всё.
Храпнёв с Роговым затащили сложенную крышу в тесный салон, закрепили в магнитах у правого борта и занялись стенами, выдирая лёгкие пластоновые секции из пазов. Лисс молча смотрела на их сосредоточенную работу. Девочка в платье. Храпнёв не мог сказать, стало оно в «горошек» недавно или было таким всегда.
А явтра?
Рогов отдал снятые панели коллеге и присел перед Лисс.
Так поворачивать голову нельзя, сказал он.
Чему? улыбнулась Лисс.
Потому что люди так не делают.
Чему?
Потому что умирают.
Рогов прижал перчатки ладонями к личику Лисс и осторожно, медленно скрутил шею девочки обратно.
Вот так. Поворачиваются, переставляя ноги.
Он помог ей развернуться.
Одна нога в колене, правда, просто загнулась в другую сторону, но Рогов решил не обращать на это внимания.
Учше? спросила Лисс.
Да, так лучше.
Бёнок! выкрикнула Лисс, победительно вскинув руки, на которых было три и четыре пальца.
Да, ты ребёнок.
Саня, позвал Храпнёв.
Он закинул в ховер сейсмодатчики и атмосферную станцию, смотал кабели. Осталось только погрузить энергобатарею. Одному её, дуру тяжёлую, ребристую, было не поднять.
Иду.
Рогов подошёл к батарее, взялся с другого конца. Потянули, подняли, потащили к ховеру, печатая следы в рыхлом песке.
А явтра? преградила им дорогу Лисс.
Надо же, вслух удивился Рогов. Не так всё и плохо у наших детишек с памятью. Про леденцы запомнила, какую-никакую логическую цепочку из нашего отъезда сложила. Глядишь, выйдет толк.
Лисс, отойди, попросил Храпнёв.
Девочка в платьице раздвинула губы.
Кафетка?
Пуф-ф! батарея одним концом хлопнулась в песок.
Пошли-ка!
Храпнёв схватил девочку за руку и поволок на смотровую площадку. Сквозь ткань перчатки рука её казалась мягкой, как желе.
Завтра мы будем во-он там! показал он на поблескивающий вдалеке купол. Хочешь, приходи туда. Хочешь?
Хасю!
Тогда до завтра.
Храпнёв оставил девочку на смотровой площадке, по пути выдернув штырь анемометра.
Батарею погрузили в молчании. Рогов в неодобрительном. Храпнёв в раздражённом. В том же раздражении он хлопнул створками.
Чего ты завёлся? спросил Рогов, когда они сели в ховер.
Я спокоен, сказал Храпнёв.
Они просто медленно усваивают информацию. Думаю, ещё медленнее формируются устойчивые кластеры памяти.
Вот-вот, сказал Храпнёв.
Им просто никогда этого было не надо, сказал Рогов.
А нам?
Ховер взревел, из-под юбки его вылетели песок и мелкие камни. Надвинулся, наплыл неровный край. Лисс пропала из виду, но Рогов успел махнуть ей рукой.
Поехали, Храпнёв прибавил скорости.
Замерев на секунду, ховер заскользил по склону вниз.
Оранжево-серая каменистая равнина распахнулась перед Храпнёвым и Роговым, шустро растеклась с лобового экрана на боковые. Редкими вехами полетели мимо белесые, обточенные ветрами валуны. Слева вспухла и побежала рядом, иногда удаляясь и выписывая зигзаги, каменная борозда.
Видишь? Храпнёв указал на желтеющие за бороздой пятна.
Вода? спросил Рогов.
Да, кальцинирование почвы. Думаю, можно поставить и заглубить насос и фильтры. Наверняка водоносный пласт поднялся.
Ну, это на будущее.
Храпнёв покосился.
Переживаешь?
Из-за кого? Из-за Лисс? удивился Рогов.
Сам сказал.
Просто Тебе же вроде бы нравилось с ней возиться.
Нравилось, Храпнёв двинул джойстиком, и ховер опасно прошёл между скальными обломками высотой под пять метров.
Тень на мгновение накрыла людей.
И что изменилось?
Вы! Ты, Колманских, Каспар. Вы их начали воспринимать как
Детей.
Да! Не говоря уже о Панове и Дашке, которые целый детский сад открыли, посчитав это своей миссией.
И это логично.
Храпнёв нажал кнопку на пульте и перевёл ховер в режим автопилота.
Нет, сказал он. Это не логично. Это проявление слабости. Они не дети. А мы не воспитатели.
Ховер повернул. Жаркий рыжий шарик светила прокатился по стеклу и застрял в верхнем углу. Впереди очертился, приподнимаясь над пейзажем, грязно-серый купол базовой станции. За ним белела осыпь, притворяясь неправильным, искажённым горизонтом.
Кстати, может как раз заедем? предложил Рогов.
К Панову?
Да.
Да пожалуйста, пожал плечами Храпнёв.
Он снова взялся за джойстик. Ховер, стреляя камешками, резко заскользил вправо.
Дело не в том, нравится мне или не нравится, сказал Храпнёв. Дело в подмене цели. Смысла. Вы что, думаете здесь вырастить человечество?
Почему нет?
Это не человечество!
Рогов улыбнулся. Лобастый, лысеющий Храпнёв напомнил ему земную птицу. Только не вспомнить, какую.
Всё зависит от нас, сказал он.
Храпнёв рассмеялся, закачал головой. Ховер пополз на взгорок. Мелькнула сложенная из камней, явно рукотворная пирамидка. Стекло потемнело, поляризуясь под прямыми солнечными лучами.
Саня, пойми, сказал Храпнёв, мы умрём. Пять, десять, пятнадцать лет. Кто-то из нас, может, как Вальковский, тоже решит повеситься. Что от нас останется? Вот, он махнул картой памяти у Рогова перед носом. Только это. А эти твои
Что?
Забудут.
Не знаю, сказал Рогов. Не уверен.
Доказательства?
Вика.
Вика отдельный разговор.
Она ходит на могилу к Вальковскому уже пятый месяц.
Просто хорошая, как исключение, память.
Женька любил её.
А она? фыркнул Храпнёв. Она хоть что-то к нему испытывала? Или ты разглядел в ней зачатки человеческих чувств?
Обрыв, сказал Рогов.
Я вижу.
Храпнёв дёрнул джойстиком. Ховер подскочил. Взгорок повернулся склоном, на рыжей шкуре которого, как потертость, забелела натоптанная тропка. Внизу, там, где тропка, закручиваясь, ныряла под каменную арку, полоскал на ветру укреплённый на шесте флажок.
За аркой, почти сливаясь с бедным пейзажем, белел похожий на валун дом. Вокруг дома были разбиты грядки, прерывистой линией тянулась сложенная из камней неряшливая ограда.
Небо вдруг потемнело, протаяло до космической пустоты с редкими пятнышками звёзд, распахнулось над ховером, последовал неслышный могучий вздох, плеснуло тусклое зеленоватое свечение, и окружающее пространство вздрогнуло вместе со взгорком, покачнулось, мелкие камешки брызнули по склону.
Храпнёв запоздало притормозил.
Минуты две-три они с Роговым, переглядываясь, ждали, потом издалека пришёл грохот, и справа на горизонте просела горная гряда. Налетел ветер, какое-то время песчинки искрами бомбардировали экраны ховера. Машину, несмотря на работающую турбину, метров на пять оттащило в сторону. Храпнёв чертыхнулся, выправил ховер и погнал его вниз.
Почему ты не допускаешь, что у них могут формироваться чувства и привязанности? спросил Рогов. Если они перенимают даже внешнее сходство
Именно! сказал Храпнёв. Картинки, выхваченные из твоей, моей, любой другой головы! Ничего настоящего. Бессознательная мимикрия. Какие, к дьяволу, чувства? Это отзеркаленные твои или мои чувства!