встрече!
В попытке заглянуть в необъятное в эту встречу и родилась эта книга. Автор долго и безуспешно вынашивал её идею, задаваясь, по сути, единственным и неотвязным вопросом: «Какая загадочная и всепроникающая сила равностно одухотворяет эти два столь непохожих имени. Какой универсальный закон единит их?». И в какой-то момент даже оставил свою затею, осознав своё полное бессилие Пока однажды на него не снизошло «просветление», и он не услышал простое и ясное как божий день одно только слово:
«Красота!»
Незыблемый принцип
Наверняка, кому-то подобный «проблеск» ума покажется нарочито надуманным или даже банальным, ведь при желании под «красоту» можно «подвести» что угодно. Тем более что сразу же вспоминается по этому поводу сакраментальное:
«Красота спасёт мир».
Казалось бы, великий наш классик давно утвердил Красоту как незыблемый нравственный принцип. Неужели к этим крылатым словам можно хоть что-то добавить?
Автор этой книги уверен, что можно причём с неожиданной стороны: оказывается, есть в этом афоризме Фёдора Михайловича и толика
буддийского
смысла. Так и хочется, перефразируя Будду, изречь:
«Красота это истина! Красота это священный закон! Красота это учение!»
И по-новому озвучить высказывание писателя-духовидца :
«Сама-по-себе Красота несёт нам свободу от заблуждений, страданий и смерти!»
А если у читателя остались сомнения, слова Наставника То Иди как нельзя лучше разъяснят смысл вышесказанного:
«Всему уготован распад, вечна лишь Красота! Ум, утвердившийся в Красоте, больше не нужно спасать!»
Красота дышит, где хочет
Можно вспомнить ещё одно «именитое» высказывание о Красоте, которое, правда, звучит всего лишь как отголосок на афоризм Достоевского, слова Николая Рериха о том, что
«Сознание Красоты спасёт мир.»
Противопоставляя себя русскому классику автор учения «Живой этики» был убеждён:
«Неверно сказать: Красота спасёт мир».
Как видно, в понимании Рериха не сама-по-себе Красота, которая неизменна и вечна, а сознание, объектом которого Она выступает вот что спасительно. Помимо того, что философ поместил Красоту в оковы сознания и тем самым низвёл Её до уровня иллюзорного созерцания, он также искренне полагал, что можно творить Красоту:
«Человек неумолимо приближается к познанию Истины и восходит к Свету через искусство, которое творит красоту».
Читатель, который наберётся терпения и внимательно ознакомится с «Диалогами», без труда придёт к выводу, что подобные представления Рериха о Красоте являются глубоко ошибочными! Как можно осознать (то есть понять или постичь) и тем более сотворить Красоту, которая, как это ёмко и точно подметил Рильке, не имеет
«ничего показного, надуманного, ни малейшего признака имени»?6
«Сознавать» или «творить» Красоту не означает ли это попросту быть связанным «красотой»: её формой, признаком, видимостью? А потому
«Художнику, который руководствуется таким пониманием, не пристало думать о красоте; он знает не больше других, в чём она состоит»7
продолжает Поэт и формулирует основополагающий эстетический принцип, которым должен руководствоваться Художник:
«Красота вообще не создаётся»8.
Этот парадоксальный принцип нерукотворности Красоты чаньский Мастер назвал бы
«не-мыслью»
о Ней. Ибо подлинная Красота проникает к безличному, проникает туда, где нет эго. По этому поводу Мастера То Иди дал своё пояснение:
«Беспричинное осознать невозможно. Тем более сотворить. Красота дышит, где хочет.»
Не прелесть ли Красота?
Красоту часто путают с прелестью, которая порождается эго и подменяет собой Красоту. А потому неокрепшим умам нередко «ниспосылаются» мысли о том, что красота рукотворна, и что её можно усовершать, да что говорить: и возобладать ею можно, если постараться на славу и познать её принципы. Только умам просветленным известно, сколь неотразима и пагубна бывает в своём обольщении прелесть, и как она изощрённа в искусстве притворства. В душеспасительных Преданиях Церкви можно найти немало примеров того, когда даже священно-безмолвствующие иноки Красоту наделяют ложными признаками, которые свойственны прелести нетварным «сиянием», «озарениями» ангельскими и прочими горними «светами» которые видятся им «одеждами своего обожения». Увы, но умы подобных подвижников восхищаются к «славе» и облачаются в «сияние высших красот», зачастую забывая о том, что
Красота целомудренна, покуда покров Её нагота.
Неудивительно, что «усовершающим озарениям старцев», которые, как выясняется, стяжают всего навсего покровенный огонь, вторят и многие богословы, которые в свою очередь в обоснование описанных выше «красот» приводят «неотразимые» доводы: так, одним из них Красота представляется не более, чем метафорой Бога, другие считают Её одним из Его атрибутов или священных Имён, третьи же отвели Ей ещё более «почетное» место служить украшением космоса. К примеру, один из духовных столпов и Учителей Церкви, выдающийся апологет практики исихазма Григорий Палама утверждает, что Бог, создав мир из небытия, его украшал,
«чтобы вселенная могла по справедливости называться космосом» [одно из значений слова «космос» на греческом языке украшение, прикраса].9
Но есть и такие, кто усмотрел в Красоте ещё и очарование, влекущее к Богу. Так, преподобный Максим Исповедник, автор ученейших схолий к святому Дионисию-Мистику, пишет:
«Красотой Бог называется по причине того, что от Него всему придается очарование и потому, что Он все к Себе привлекает».10
Да и сам Дионисий-Мистик, великий богослов Красоты, рассуждая о природе Прекрасного, недвусмысленно наделяет Красоту библейскми признаками, называя Её и Началом, и творящей Причиной вполне в духе ветхозаветного учения. И тем самым подменяет Прекрасное Богом:
«Прекрасное есть Начало всего как творческая Причина, все в целом и движущая, и соединяющая любовью к собственному очарованию.»11
По этому поводу стоит напомнить, что Прекрасное само-по-себе прекрасно, и что нет у Прекрасного ни причины, ни цели. И процитировать следующие замечательные слова Мастера То Иди:
«Красота цветущей фиалки не знает о том, что она Красота. Ей ничего не известно о Боге. И о том, что Она Начало всего. И всем движет. Красота потому и прекрасна, что Ей незачем быть Красотой.»
Так считает Наставник, который доподлинно знает:
«Только в бутоне неведения, которое не тронуто бременем эго, благоухает покой.»
Будет не лишним привести и такие слова Мастера:
«Красоте не пристало быть украшением. Очаровывать дело призрачной прелести.»
*
Но, может быть, Красоту, что не была рождена и вовек не исчезнет, утвердили философы, которые, хочется верить, настолько мудры, что свободны в своих рассуждениях и далеки от церковной догматики? Нет, и они Красоту оболгали: они Её «отодвинули» в область эстетики. Из Красоты они вынули её самосущную «душу»: для одних Красота превратилась в то же самое украшение истины, её отражение, вторичное следствие; для других в категорию разума, олицетворение блага, функцию, возводящую к божественной сфере; третьим она привиделась подобной уже упомянутому выше свечению; иным пребывающей во всей полноте в естестве человека лишь до его воплощения; а есть и такие мыслители, кто отвел Красоте роль безгласной наложницы, чтобы посредством Неё себя «очищать», переживая, «безвредные радости»: эйфорию, катарсис, экстаз и прочие духоподъемные «отклики».
«Ищите не эйфорию, не имена или свет, а Красоту. Счастлив тот, кто в Ней пребывает.»
Мастер То ИдиЛян Кай. Джентльмен восточной ограды Дунли Гаоши.
«Doppelbereich»