Хотя, быть может, и не актёрствовал. Приличная доза алкоголя порою создаёт иллюзию наличия души.
– Не зарекайся, – посоветовал я. – Верь в лучшее.
И всё, теперь уже совсем-совсем не о чем нам стало говорить. Можно так сказать. А можно сказать, что тем для продолжения разговора было у нас так много, и все они были настолько важными, что даже и начинать не стоило. Вот если была возможность год из-за стола не вставать, тогда быть может и стоило.
Посидев для приличия ещё какое-то время, я стал собираться.
– Подожди секунду, – попросил эгрегор, а когда я вновь приземлился на стул, спросил с пьяным надрывом: – Скажи, старичок, а ты будешь меня вспоминать?
– Вспоминать не буду, – ответил я. – Просто постараюсь не забывать.
– Честно?
– Честно. Откровенно говоря, ты был мне интересен.
– Это чем же? – спросил он и – своими собственными глазами бы не увидел, ни за что бы ни поверил – размазал по щеке слезу.
– А тем, что интересовался мною, – тщательно скрывая смущения, ответил я. – Это в наше время дорогого стоит.
С этими словами попрощался кивком и – уймись волненье, замри слеза – решительно встал из-за стола.
Глава 6
Прежде чем отправиться в детский сад, я сделал приличный крюк, чтоб завезти ужин Вуангу. И пока кружил по запруженным улицам города, погрузился (спасибо в кавычках за напоминание пьяному эгрегору Кике) в тревожные размышления о претёмном усмирителе, о пропавшем без вести главе Великого круга пятиконечного трона, о небезызвестном Жане Калишере.
Так уж вышло, что я, в отличие ото всех остальных, знал, куда на самом деле делся этот великий из великих и могущественный из могущественных тёмный маг. Трудно поверить, сам порой в это не верю, но именно на моих глазах, да и не без моей, откровенно, но не под протокол говоря, помощи превратился он при весьма щекотливых обстоятельствах в узника разбившейся Зеркальной Сферы. Намеревался меня гад такой коварный в тлен и прах обратить (не по злобе и не в силу служебного долга, а дабы скрыть тайну двойственности своей больной души), да от собственной огромной силы и пострадал невзначай. Теперь бездарно и безысходно бытует-отражается в тысячах и тысячах зеркальных осколках, рассыпанных по полу верхней залы той таинственной башни, что трётся шпилем о нездешнюю луну в одном укромном месте Запредельного.
Знаю, хорошо знаю, даже слишком хорошо знаю, что это такое – обнаружить себя самостоятельной и свободной частью цельной личности. Мне ли, нагону золотого дракона, этого не знать. Но даже представить не могу, что значит вот так вот – без подготовки, вдруг и сразу – обрести множество равноценных, ничем друг от друга не отличающихся личностей-клонов, имеющих свободу независимого существования и при этом лишённых возможности этой свободой воспользоваться. Подозреваю, что это ужасно. Ужасно до истошного воя. И одновременно – до глухой немоты. Но тут уж, как говорится: что накрошишь, то и выхлебаешь. Сам дядя виноват.
Иные люди (в том числе и трезвомыслящие и даже чаще других в силу непонятных мне причин именно трезвомыслящие) живут с наивной уверенностью, что расплата за дурные поступки – некая никоим образом к ним самим не относящаяся метафизическая абстракция. Истые же апологеты большинства религий и конфессий, как известно, веруют, что расплата неизбежна, только наступает она не сразу, а после так называемой физической или биологической смерти. Именно тогда, по их убеждению, человек получает сполна по совокупности грехов. А я считаю, что на самом деле всякий (не важно – дракон или человек) испытает плоды своих деяний – не тело, естественно, душу имею в виду – уже при жизни, и в зависимости от степени праведности свершённого уже здесь и сейчас живёт либо в раю, либо в аду.