Быстров, помогавший в разгрузке, слушал излияния Василия сначала с интересом, затем с недоумением и под конец с раздражением.
Чего ты ноешь, тудым-сюдым? не выдержал он. Такую деваху красивую привёз, а ты недоволен.
Да, недоволен! окрысился Петрейкин. Меня, может, девушка, на Земле ждёт, а тут такое искушение!
Прямо ждёт? удивился Быстров.
Да Прямо ждёт.
Ответ получился несколько менее уверенным, чем рассчитывал старший механик, но Быстров, кажется, не заметил этого.
Надо же, сказал он с искреннем восхищением. Затем его осенила какая-то свежая мысль: Слушай. А с чего ты взял что ты Любе понравишься?
Не понравлюсь? с сомнением переспросил Петрейкин. Ему, видимо, казалось, что он просто не может не понравиться девушке.
Может, ей я нравлюсь, весело продолжал Быстров, или ещё кто. Может, ей вообще Гришка приглянулся.
Оба подозрительно посмотрели на Кулесова и только тут сообразили, что с ним что-то не так. Григорий выглядел как человек, который потерял какую-то вещь и сейчас судорожно пытается сообразить где он её мог оставить. Глаза его остекленели и помутнели, лицо одеревенело, лишь губы двигались так, словно он что-то говорил.
Гришка, ты чего?
Кулесов вздрогнул, посмотрел на Виталия и словно впервые его увидел.
А, нет Так, задумался что-то.
Петрейкин тяжело вздохнул нехорошие предчувствия, скрежеща жвалами и сочно чавкая ложнощупальцами, потихонечку заползали к нему в душу.
После разгрузки Быстров нехотя отчалил, вытребовав у экипажа обещание не обижать практикантку и пообещав заявиться через две недели и забрать её домой. Нужно было приступать к более детальному знакомству и перераспределению обязанностей на станции в виду изменившегося штата. Старший механик решил про себя, что раз уж равенство полов закреплено в конституции, то распространяться оно должно не только на права, но и на обязанности, поэтому требовать с практиканта-девушки следует ровно как и с практиканта-парня. Правда, пару самых нелепых и жестоких заданий Петров всё-таки исключил. Разработав стратегию действий, Петров обрёл некоторое душевное равновесие и, ободрённый этим фактом, бодро проследовал в кают-компанию. Обрёл ли душевное равновесие Кулесов, сказать было трудно, но лицо его по-прежнему оставалось лицом человека, получившего лёгкое сотрясение.