И всё же мы были молоды, и будущее казалось нам далёким и неясным. Честолюбие и ответственность могли подождать. Как и Панчито, я жил настоящим. Позже ещё будет время для серьёзных разговоров. Я был молод, игра ждала нас, и, несомненно, именно игра была всегда точкой фокуса всей моей жизни. Не то чтобы я был ленив или эгоцентричен. Я считал себя хорошим сыном, старательным и трудолюбивым студентом, надёжным другом, честным и порядочным человеком. Я просто не спешил взрослеть. Жизнь я воспринимал как нечто, происходящее именно сегодня. У меня не было никаких твёрдых принципов, никаких определяющих целей или побуждений. В те дни, если бы вы спросили, какова цель моей жизни, я бы расхохотался и ответил: «Веселиться». Тогда мне и в голову не приходило, что я могу позволить себе роскошь столь беззаботного существования лишь благодаря тому, что мой отец, во многом отказывая себе, с ранних лет относился к своей жизни серьёзно. Он тщательно планировал свои цели и, годами полагаясь только на себя и строгую самодисциплину, сумел предоставить мне безопасную жизнь, полную привилегий и досуга, которые я так бездумно принимал как должное.
Мой отец, Селер Паррадо, родился в Эстасьон Гонсалес, на пыльной окраине плодородных сельскохозяйственных районов Уругвая, откуда обширные скотоводческие ранчо, или эстансии, поставляли ценную высококачественную говядину, которой славится Уругвай. Его отец был бедным бродячим торговцем, он переезжал в крытой повозке от одной эстансии до другой и привозил на продажу владельцам ранчо или непосредственно неотёсанным гаучос[6], присматривавшим за стадами, сёдла, уздечки, сапоги и прочие товары для фермерского быта. У него была тяжёлая жизнь, полная трудностей и неопределенности, и практически лишённая каких-либо удобств. (Всякий раз, когда я принимался жаловаться на что-либо, отец напоминал мне, что в пору, когда сам он был мальчиком, ванной и туалетом ему служила жестяная будка метрах в пятнадцати от дома и что рулон туалетной бумаги он впервые в увидел лишь в возрасте одиннадцати лет, когда его семья перебралась в Монтевидео.)
Жизнь в деревенской местности оставляла немного времени для отдыха или игр. Каждый день отец ходил по грунтовым тропинкам в школу и обратно, но при этом считалось, что и он должен вносить свой вклад в повседневную борьбу семьи за выживание. Когда ему было шесть лет, он уже подолгу работал на маленькой семейной ферме приглядывал за курами и утками, носил воду из колодца, собирал хворост и помогал матери обрабатывать огород. К восьми годам он стал помощником отца и проводил с ним в повозке долгие часы, пока они объезжали одно ранчо за другим. Его детство не было беззаботным, но научило его, как ценен упорный труд; он с ранних лет понимал, что никто ему ничего не даст просто так, а жизнь его станет именно такой, какой он сам её сделает.
Когда отцу было одиннадцать лет, семья переехала в Монтевидео, где дед открыл лавочку, торгующую теми же товарами, что он продавал владельцам ранчо и фермерам в сельской местности. Затем Селер стал автомехаником он увлекался автомобилями и двигателями с самого раннего детства, но, когда ему было уже за двадцать, дед решил отойти от дел, и так мой отец стал владельцем лавочки. Дедушка в своё время очень мудро выбрал место для своей торговли совсем рядом с железнодорожным вокзалом в Монтевидео. В те дни попасть из деревенской местности в город можно было лишь по железной дороге, так что, когда владельцы ранчо и гаучос приезжали в город за продуктами, они сходили с поезда и оказывались прямо перед входом в магазин. Однако к тому времени, когда Селеру пришлось вести дела в лавке, всё изменилось. Самым популярным видом транспорта были уже не поезда, а автобусы, и автовокзал был далеко от магазина. Мало того, теперь даже в глубинке Уругвая пришёл век машин и техники. Грузовики и тракторы быстро уменьшили зависимость фермера от лошадей и мулов, а это означало резкое падение спроса на сёдла и уздечки, которыми торговал отец. Продажи падали. Казалось, бизнес обречён на провал. Затем Селер провел эксперимент очистил половину своей лавки от фермерских товаров и разложил там всевозможные метизы: гайки и болты, гвозди и винты, проволоку и петли. Торговля сразу пошла в гору. Не прошло и нескольких месяцев, как он вовсе убрал из лавки шорные изделия и заполнил полки скобяным товаром. Он по-прежнему перебивался на грани нищеты и спал на полу в комнате над магазином, однако, по мере того как продажи росли, он начал понимать, что нашёл своё будущее.
В 1945 году это будущее стало ещё лучше, поскольку Селер взял в жёны мою мать, Эухению. Она была столь же честолюбива и независима, как и он, и с самого начала они стали не просто супружеской парой, а крепкой командой, надеявшейся достичь светлого будущего. Как и отцу, Эухении пришлось в юности несладко. В 1939 году, когда ей было шестнадцать лет, вместе с родителями и бабушкой она эмигрировала из Украины, спасаясь от бедствий Второй мировой войны. Её родители, пчеловоды, осели в глубинке Уругвая и вели скромную жизнь, разводя пчёл и торгуя мёдом. Это была жизнь, полная упорного труда и ограниченных возможностей, поэтому, как только ей исполнилось двадцать, Эухения, как и мой отец, перебралась в Монтевидео, в поисках лучшего будущего. Когда она выходила замуж за моего отца, она уже работала клерком в большой медицинской лаборатории в городе, и поначалу она помогала в скобяной лавке только в свободное время. В первое время родителям приходилось очень туго. Денег было так мало, что они не могли позволить себе приобрести мебель, так что совместную жизнь они начали в пустой квартире. Но в конце концов их тяжкие усилия окупились, и скобяная лавка начала приносить прибыль. Когда в 1947 году родилась моя старшая сестра Грасиэла, мать смогла уйти из лаборатории и полный рабочий день трудиться рядом с моим отцом. Я появился на свет в 1949 году. Суси последовала за мной три года спустя. К тому времени Эухения стала опорой семейного бизнеса, и её трудолюбие и деловая смекалка помогли обеспечить нам очень хороший уровень жизни. Однако, несмотря на важность занятия бизнесом, на первом месте для моей матери всегда были дом и семья. Однажды, когда мне было двенадцать, она объявила, что нашла нам идеальный дом в Карраско, одном из лучших жилых районов Монтевидео. Никогда не забуду выражение счастья в её глазах, когда она описывала дом: это современный двухэтажный особняк недалеко от пляжа, сказала она, с большими окнами и просторными светлыми комнатами, широкими лужайками и верандой, овеваемой бризом. Из дома открывался чудесный вид на море, и это нравилось матери больше всего на свете. До сих пор помню, какой восторг звучал в её голосе, когда она сказала нам: «Мы сможем любоваться закатом над океаном!» Её синие глаза сияли от слёз. Она начинала совсем с малого, и вот теперь нашла жилище своей мечты, место, которое станет домом на всю жизнь.
В Монтевидео, если сказать, что живёшь в Карраско, это воспринимают как показатель престижа, и, переселившись в новый дом, мы оказались среди высших слоёв уругвайского общества. Нашими соседями были самые известные в стране промышленники, профессионалы, художники и политики. Это было статусное место людей, наделённых определённым могуществом, далёкое от скромного мира, в котором родилась моя мать, и она, должно быть, испытала огромное удовлетворение, сумев добиться этого для нас. Но она всегда твёрдо стояла на земле, а потому мысль о важных соседях или радость от проживания в таком районе не слишком кружили ей голову. Каким бы успешным ни становился наш семейный бизнес, мать ни за что не отказалась бы от ценностей, на которых была воспитана, ни за что не забыла бы, где и как жила.