Я надеялся, что мои связи и мое состояние избавят меня от душевных мук, и, может быть, довольно скоро, так как
мне казалось, что это лишит меня способности чувствовать, любить, воображать; я завидовал бедной деревенской девушке, которой отсутствие связи,
даже те¬леграфа, дает возможность долго мечтать после пережи¬того горя, которое она не может усыпить искусственно. Теперь я отдавал себе отчет,
что бесконечное расстояние, как между герцогиней Германтской и мной, только в обратном порядке, может быть мгновенно сведено на нет при помощи
суждения, мысли, для которой высокое положение в обществе – всего лишь вялая, податливая масса. Мои связи, мое состояние, средства, которыми
ме¬ня заставляли пользоваться, положение в обществе и культурный уровень эпохи достигли только того, что я отодвинул срок расплаты за схватку с
несгибаемой волей Альбертины, на которую не действовало никакое давле¬ние: так в современных войнах артиллерийская подготов¬ка и изумительная
дальнобойность орудий только отда¬ляют мгновение, когда человек бросается на человека и когда побеждает человек, у которого сердце работает
лучше. Конечно, я мог телеграфировать, позвонить по телефону Сен-Лу, связаться с бюро Тура, но разве ожи¬дание не было бы бесполезным? И разве
результат не был бы равен нулю? Разве деревенские девушки, стоящие на низшей ступени общества, или же люди, которым не¬доступны новейшие
достижения техники, меньше стра¬дают, так как у них более скромные запросы, потому что им не так жаль того, что они всегда считали недостижи¬мым
и из-за этого как бы и несуществующим? Мы силь-нее желаем ту, что готова отдаться; надежда опережает желание, сожаление – усилитель желания.
Отказ г-жи де Стермарья поужинать со мной в Булонском лесу вос¬препятствовал тому, чтобы я полюбил именно ее. Этого же могло бы быть достаточно
для того, чтобы я ее полю¬бил, если бы потом увиделся с ней вовремя. Как только я узнал, что она, по всей вероятности, не приедет, – это
предположение казалось мне маловероятным, но в конечном итоге оказалось правильным, – когда мне в голову пришла мысль, что, может быть, кто-то
ревнует ее отдаляет от всех и я никогда больше ее не увижу, я так страдал, что готов был отдать все только за то, чтобы ее увидеть, – это было
одно из самых тяжелых моих переживаний, которые прекратились с приездом Сен-Лу. Как только мы достигаем определенного возраста, наши увлечения,
наши возлюбленные становятся детищами на¬ших переживаний; наше прошлое, наши физические не¬достатки определяют наше будущее. В особенности это
касается Альбертины: пусть для меня не было необходи¬мостью, что я полюблю именно ее, – я не принимаю во внимание одновременные увлечения, – мое
прошлое бы¬ло вписано в историю моей любви к ней, то есть к ней и к ее подружкам. Ведь это была не такая любовь, как к Жильберте, а нечто
возникшее в результате разделения между несколькими девушками. Будь все дело только в Альбертине, мне могло бы быть хорошо с ее подружками,
потому что они казались мне похожими на нее. Как бы то ни было, колебания были возможны, мой выбор пере¬ходил от одной к другой, и если я
предпочитал такую-то, а другая опаздывала на свидания, отказывалась от встреч, я чувствовал, как во мне зарождается к ней лю¬бовь. Андре
несколько раз собиралась приехать ко мне в Бальбек, а меня подмывало солгать ей, чтобы дать почувствовать, что она мне не дорога: «Ах, если бы
вы приехали на несколько дней раньше, а теперь я полюбил другую! Ну да ничего, вы меня утешите!» Незадолго до приезда Андре Альбертина меня
обманывала, сердце у меня изболелось, я думал, что никогда больше ее не увижу, а именно ее-то я и любил.