Находился этот транзитный лагерь как раз в районе станции Вторая Речка[24], где поселились братья Байбородины и куда переехала на жительство Пелагея Максимовна с шестилетним Колей. Лагерь этот мог вместить почти двадцать тысяч человек, дожидавшихся здесь своего рейса на Колыму. Поскольку навигация осуществлялась не круглый год, а лишь с мая по ноябрь, то в остальные месяцы здесь происходило накопление заключенных, прибывавших долгими этапами по той же Транссибирской магистрали со всех концов Советского Союза. Поэтому кто-то из них проводил здесь всего несколько дней, кто-то несколько недель или месяцев, а кто-то остался навсегда в земле этой транзитной зоны, как знаменитый русский поэт О. Э. Мандельштам, скончавшийся здесь в 1938 году.
Через Владивостокскую пересылку в разные годы прошли такие известные заключенные ГУЛАГа, как создатель русской космонавтики С. П. Королев, герой войны генерал А. В. Горбатов, писатель и педагог Е. С. Гинзбург, писатель В. Т. Шаламов и многие, многие другие. Что это была за тюрьма? Об этом можно судить по некоторым сохранившимся воспоминаниям. Так, Евгения Соломоновна Гинзбург, прошедшая своим крестным путем через Владивостокскую «транзитку» в 1939 году, позднее писала о ней:
«Транзитка представляла собой огромный, огороженный колючей проволокой, загаженный двор, пропитанный запахами аммиака и хлорной извести (ее без конца лили в уборные). Я уже упоминала об особом племени клопов, населявших колоссальный сквозной деревянный барак с тремя ярусами нар, в который нас поместили. Впервые в жизни я видела, как эти насекомые, подобно муравьям, действовали коллективно и почти сознательно. Вопреки своей обычной медлительности они бойко передвигались мощными отрядами, отъевшиеся на крови предыдущих этапов, наглые и деловитые. На нарах невозможно было не только спать, но и сидеть. И вот уже с первой ночи началось великое переселение под открытое небо. Счастливчикам удавалось где-то раздобыть доски, куски сломанных клеток, какие-то рогожи. Те, кто не сумел так быстро ориентироваться в обстановке, подстилали на сухую дальневосточную землю все тот же верный ярославский бушлат»[25].
Сохранилось описание этого лагеря и у дивеевской монахини матушки Серафимы (Булгаковой):
«Самым страшным испытанием для меня была Владивостокская пересылка. Я сидела со шпаной. Мы жили там четыре месяца зимой. Она была набита. Условия были там ужасные. Во-первых, было очень мало воды. Давали по кружке на человека в день это и чтобы пить, и умываться и т. п. В коридоре стояла большая бочка, куда выливали помои, но и мочились иногда ночью туда же; и вот этой водой дежурные мыли полы, так как другой не было. Вонь была страшная.
Там была мужская и женская половины, их отделяла стена. В этой стене была проделана дырка, которая на день закрывалась. И вот ночью приходили женихи с огромными ножами. Я всегда старалась сохранить чистоту души, а пришлось познать всю глубину человеческого падения. Там ведь были такие бандиты Соседка по нарам рассказывала, правда, тоже с ужасом, как она участвовала в мокром деле: бандит зарезал ребенка в люльке и с наслаждением облизывал кровь с ножа. Такие там были люди. Бывало, проснешься от криков бьют кого-нибудь, или грабят, или режут повернешься на другой бок, уши заткнешь и снова спишь. Как только выдержала, не знаю. Какие уж после этого могут быть нервы?
А было там еще вот что: был целый барак венбарак сифилитиков. Так вот что: пришел новый этап, места ему не было, и лагерное начальство решило поместить его в венбарак, а сифилитиков в наши бараки запустить. А те закрылись изнутри, не пускают, говорят:
В зоне все хорошие места заняты! Куда вы нас гоните? Где нам, под нарами спать? Не пойдем!
Тогда начальство разрешило им занимать любые места, которые они хотят. И вот ночью мы спим, вдруг страшные крики, врывается толпа сифилитичек, все в язвах, знаете ли, этих, грязные, и начинают всех сбрасывать с нар или прыгать и втискиваться между людьми. Это все была шпана. Так и сидели потом с ними. Пили из одной посуды, мылись в одной бане как только Господь сохранил, не знаю»[26].
Помимо этого пересылочного пункта, по своему размеру являвшегося полноценной «зоной», в районе Второй Речки был и «обычный» лагерь, относившийся к системе Владлага Владивостокского управления лагерей, заключенные которого использовались на строительстве промышленных предприятий Владивостока, переработке рыбы и морепродуктов. Их охраняемые конвоем отряды можно было встретить на городских улицах, когда лагерных узников разводили для работ в те места, где применялся их труд. Таким были окружение и та среда, в которой проходили детские годы будущего отца Наума.
Однако, несмотря на эти мрачные черты советской действительности, свойственные быту района Второй Речки того времени, детская память сохранила для Батюшки иные, более светлые воспоминания. Здесь у шестилетнего Коли проявилась та необычайная тяга к знаниям и учебе, которая затем сопровождала его всю жизнь. Несмотря на маленький возраст, он стал упрашивать маму отдать его в школу. Спустя многие годы сам Батюшка вспоминал об этом так:
«Там, где мы жили раньше[27], школы не было. А на новом месте школа была. У меня тогда появилось сильное желание учиться. А был уже конец учебного года март. Стал просить маму отвести меня в школу, а она отвечает:
Коля, да ведь уже поздно пойдешь со следующего года!
А я все прошу и прошу. Ей это надоело, и она мне говорит:
Ну, иди сам, если так хочешь!
Как сейчас помню, школа была на бугорке. Я подошел с заднего двора и стою. А там учителя сидят и пьют чай.
Ты, мальчик, что здесь стоишь? спрашивают меня.
Я отвечаю:
В школу хочу, учиться!
Так ведь уже поздно, говорят они мне, год уже кончается. А ты считать умеешь?
Да!
Задали мне задачку, я им что-то там сосчитал.
А читать, писать умеешь?
Да, умею! говорю, со мной мама занималась немного.
Одна учительница была очень добрая такая, говорит:
Ну, ладно, возьму тебя к себе в класс. Приходи!
Я и пришел на другой день. Она думала, что я один день посижу, а на другой мне надоест и больше не приду. А я и на другой день пришел, и на следующий. Задачи задают я их решаю. Она по доброте и перевела меня во второй класс вместе со всеми. Но похвальные листы стала давать только с третьего. Хоть была и добрая, но ждала, пока я все хвосты подтяну. Вот такие раньше были хорошие учителя!»
Так Батюшка с опережением изучал школьную программу, показывая особенно хорошие успехи в математике, и за годы жизни во Владивостоке успел окончить начальную школу.
Судьбы семьи Байбородиных
В 1937 году братья Байбородины решили вернуться на родину. Вместо справок из сельсовета они успели во Владивостоке сделать себе «чистые» паспорта, которые вместо сомнительного «зажиточно-середняцкого» происхождения указывали на благонадежную принадлежность к «рабочему классу» их владельцев как докеров Владивостокского порта. С такими документами было не страшно показаться обратно в Сибирь. Однако в родную деревню братья ехать не рискнули, осев в Новосибирске, где легко было затеряться, не вызывая лишних вопросов и подозрений.
Здесь Павел Ефимович устроился работать на мясокомбинат. По молитвам праведных сродников Господь хранил его, несмотря на неоднократно грозившие его жизни опасности, в том числе и от собственной горячности и несдержанности при виде несправедливостей окружавшей жизни. Так, однажды он осмелился критиковать начальство мясокомбината, которое не преминуло ему за это отомстить. Когда началась Великая Отечественная война, Павел Ефимович, будучи 1891 года рождения, имел уже непризывной возраст и не должен был идти на фронт. Однако начальство настояло на его отправке в армию в качестве возчика в обозе.