Старший сын унаследовал семейную обеденную и отцовскую любовь к мясным пирогам. Средний просто любовь к готовке и открыл закусочную. А младший готовить не любил и потому спрятался от отцовской слабости в сыскном деле, дослужился до главы отдела убийств и крайне редко, лишь в беспокойное время и только перед сном, позволял себе ровно семь капель. И хотя спустя несколько лет понял, что гиблый отцовский гнус его не коснулся, семь капель стали традицией.
И знаком: если выпьет ночь спокойной будет, а если что-то мешает то что-то случится. И сейчас Рьен смотрел на рюмку с отцовской настойкой и понимал: рано, хоть и глубоко за полночь. И предчувствие ни разу его не обмануло. Ни разу за почти двадцать лет работы.
За окном сонно бродили призраки дождя, то в стёкла стучась, то по крыше. Рьен невольно прислушивался, но опустевший дом не издавал ни звука, кроме еле слышного тиканья часов в гостиной. Недавно но опустевший. И за пять лет он так и не привык к его унылой и напряжённой тишине.
Когда у жены и дочки открылась внезапная непереносимость сырости обе начинали задыхаться, лекари лишь развели руками и посоветовали сменить климат. Рьен увёз семью на юго-восток Севера в крохотный городок Тихополье, откуда до ближайшего мелкого притока реки Говорливой надо было добираться больше суток. Снял домик, попытался обжиться, порадовался вернувшемуся здоровью любимых девочек и спустя луну запросился обратно. И денег глава сыскного отдела, конечно, зарабатывает больше сельской ищейки, и без дела Рьен не мог. Задыхался.
На том и порешили. И на лето жена привозила детей в Семиречье. И двое старших мальчишек на каникулы приезжали (их сырость не коснулась, но на семейном совете было принято детей не разлучать, плюс занятость у сыскников такая, что не до присмотра). И денег хватало. И любовь не угасала. Но каждый раз ему заново приходилось привыкать к опустевшему по осени дому. Как жёлтые листья по ветру так и мёртвая тишина после весёлого детского гомона.
В дверь вежливо, но настойчиво постучали.
Рьен поставил рюмку на стол, встал и запахнул домашний халат. Вот оно и случилось то самое что-то Он торопливо вышел из кухни в тёмный коридор и в несколько шагов добрался до входной двери. Кого принесло на ночь глядя, его не интересовало. Рьен сразу открыл дверь и ничуть не удивился, увидев невысокую фигурку, закутанную в длинный песочного цвета плащ с восемью щелями карманов вместо обычных двух.
Матушка Шанэ, он улыбнулся и посторонился. Доброй ночи. Никак вам опять не спится?
Да будь ночь доброй, конечно, спала бы, благодушно отозвалась матушка, проходя в дом и скидывая капюшон. Вдоль узкого смуглого лица зазмеились, выбившись из пучка, смолянисто-седые прядки. Но дела, дорогой мой, дела. К несчастью, наши с тобой общие.
Прошу на кухню, Рьен указал направление, но больше по привычке.
Ибо вот уже почти двадцать лет матушка Шанэ прибегает к нему недобрыми ночами с делом. И тоже никогда не ошибается.
Заходи, сынок, не стесняйся, матушка обернулась на закрытую входную дверь и пояснила для Рьена: Убили ночью мальчонку. Вот, привела.
Где? подобрался сыскник. Кого?
Погоди, милый, попросила она и снова глянула на дверь, терпеливо повторив: Заходи, Дьёр. Мастер Рьен в вас, призраков, верит.
Почти, шёпотом поправил он.
А сам быстро перебрал в памяти все известные имена.
На Севере было дурным тоном и нехорошим поверьем носить одинаковые имена. Считалось, что при совпадении имён ребёнок разделит силу и судьбу с кем-то, не принеси реки, незнакомым и непонятным. Похожие да, случались, от умершего предка унаследовать запросто, одинаковые иметь нет. Зато фамилии были простые и зачастую одинаковые у половины семиреченцев, поэтому использовались редко. (Или же поверье возникло из-за распространения одних и тех же фамилий.)
Так, Дьёр, Дьёр Звучало знакомо.
Это не поэт, часом? Рьен тоже посмотрел на дверь. Конечно, никого не увидел, но он действительно верил в духов. Почти. Парень, ты не тот поэт, который в «Вестях Семиречья» так душевно про реки писал?
Ну наконец-то! улыбнулась матушка и повернулась к хозяину дома: Верно, сынок. Поэт. Незадолго до полуночи его столкнули в реку Лунную со Стеклянного моста. Или усыпили, или усталостью воспользовались не скажу. Но вот утонул парень с чужой помощью. Это я могу сказать точно.
Рьен всегда подозревал, что в сынки он не годится не такая уж у них с матушкой разница в возрасте, но давно смирился и привык: и к сынку, и к дорогому, и к прочему. Всё же почти двадцать лет в одной упряжке и за общими делами.
Река Лунная и Стеклянный мост, повторил он. На кухню прошу, матушка. Вы там всё знаете где кипяток, где кружки. А я сейчас.
И поспешил по коридору к кабинету. Третья дверь стол склянка с водой реки Чёрной второй стол, поменьше и свободный Это всё повторялось из ночи в ночь. Рьен привычно разбил склянку о крышку стола и произнёс над растёкшейся водой имя помощника:
Мьёл!
Вода отражением показала кровать и спящего (к счастью, в одиночестве, а то бывала и иная картина) помощника. После начальственного окрика Мьёл перевернулся на бок и сонно пробормотал:
Чего вам?
Мьёл служил при главе отдела убийств уже лет десять и был очень сильным колдуном, поэтому иногда позволял себе некоторые вольности.
Лунная, Стеклянный мост между Девятым и Шестым. Живо изучить, велел Рьен. И труп в реке найди на мосту парня недавно убили. Следов, скорее всего, никаких нет, но ты покопайся. Найди хоть что-нибудь.
Опять эта ваша ненормальная из чайной? Мьёл с ворчанием протёр широкое носатое лицо. Полчаса-час и нет следов, вы же знаете. И не жертва уже, а самоубийца. Или случайно утоп. Где я вам чего найду?
Ты уж постарайся. Я в тебя верю, снизошёл до льстивого начальник. Группу собрать?
Сам вызову, пробурчал помощник, лениво потягиваясь. Если надо будет.
Убитый Дьёр, ударил напоследок Рьен. Ты его стихи обожаешь.
Откуда вы знаете? покраснел Мьёл, и с постели его как ветром сдуло, лишь донеслось глухое: Считайте, я уже там!
Картинка пропала, и над столом поднялся чёрный пар. Рьен быстро переоделся в рабочее, сгрёб с соседнего стола подготовленные писчие принадлежности и поспешил на кухню. Мьёл найдёт. А если нет
Предыдущий глава отдела убийств, наставляя Рьена, сразу предупредил: призраков к делу не пришивать. Слушать матушку Шанэ можно и нужно, верить ей тоже. Но при этом обязательно находить то, что укажет именно на убийство любой след, любую мелочь. Иначе, несмотря на подробные рассказы матушки, закрывать дело с пометкой «случайная смерть». Ибо никто призраков не видел, кроме одной весьма странной чужеземки, в законах они не учтены и, да, к делу их пришивать нельзя.
И Мьёл что-нибудь да находил. А если нет они шли от обратного. Находили убийцу по объяснениям матушки Шанэ и указаниям жертвы, и колдун лениво бросал: «Ничего, сам скоро прибежит каяться». И ведь действительно прибегал.
Тем временем матушка обжилась на чужой кухне как на своей. Рьен знал, что она презирает северные чаи и носит с собой свои. А вместе с ними и волшебное блюдце для призрака (чашку в карман плаща не спрячешь неудобно). И именно в такие моменты он и начинал верить в призраков когда с блюдца исчезал чай, а на стене за пустым стулом появлялась чужая тень.
Итак, Рьен сел за стол напротив того самого «призрачного» стула и уже опустевшего блюдца, говори, парень. Кто таков, где жил, чем в последние дни занимался, что последнее запомнил?
Матушка Шанэ, в задумчивом молчании сидевшая рядом с призраком, встрепенулась. Тень шевельнулась, повернула курчавую голову к Рьену и послушно «заговорила». И матушка пересказала всё, что выудила из Дьёра накануне, плюс ещё кое-что по мелочи.