Лидия Петровна (поспешно). Я потеряла карточки. Ты только не волнуйся Понимаешь, продовольственные карточки.
Вера (менее напряженно). Какое сегодня число?
Лидия Петровна (не понимая). Двадцать пятое Январь.
Вера. Шесть дней до новых карточек. Не дотянем
Лидия Петровна (чуть не плача). Ну что ты говоришь всегда невозможное? Да сорок грамм масла всего. Талоны на него пропали. (Уныло.) Думала, все как лучше. Хотела к концу месяца выкупить И не смотри, я просила, как ревизор, с укором! Ведь у тебя день рождения скоро, а ты даже и не вспомнишь. Хорошо бы его отметить как-то. Тебе уже смешно! Целых сорок грамм как в воду На эти талоны сливочное дают.
Вера. Оказывается, и на блокадном пайке можно экономить, откладывать на черный день.
Лидия Петровна (накаливая себя). Да, да Фантазия, но я не могу смотреть молча, как ты чахнешь от апатии Нельзя быть такой, Верочка. Задор, пусть крайности только не молчать. Молчать и думать, Верочка.
Вера. Опять хотите поссориться, как в прошлый раз Масло, масло Плюньте на него. Всё равно.
Женщины присаживаются рядом у печки, молчат, зачарованные огнем.
Лидия Петровна. Скрипят, сырые. На углу, у железного садика, дом двухэтажный деревянный ломали на дровишки для госпиталя. Нам бы бревнышко приволочь. Порох. Хотя бы балку какую. (Пауза.) Ты так испугалась, когда я тебя позвала. Думала, что извещение. А он, бессовестный, не хочет даже ответить на твои письма
Вера. Мне всё равно.
Лидия Петровна. А вчера опять на почте перебирала эти залежи писем. На тебе лица не было, когда ты вернулась. Я уж подумала: «Нашла». Но разве найдешь? Мне страшно было посмотреть тонны неразобранных писем, неразосланных. Хаос. И кто пишет, кому пишут, смешалось Ты не ходи туда, Верочка. (С обидой.) Молчишь, все время молчишь. Я, конечно, может, и устарела. И такая усталость. Но ты Мне становится страшно. Ты была гордая, пусть и резкая порой, а сейчас старуха в восемьдесят лет. После того ужасного письма. (Возмущенно.) Пётр, Пётр Ничего не знает, не представляет, как мы живем, существуем при коптилке, а осуждает с горячностью мальчишки.
Вера. Все-таки читали письмо то?.. Это же некрасиво, тетя. А еще учили.
Лидия Петровна. Я и виновата! Твою переписку нетрудно найти даже в туалете, так ее ты хранишь! (Иронизирует.) И откуда мне было знать, что оно последнее? Любящий муж и ни одного трехугольничка, а мы ждем, надеемся И я ему доверилась. Нет, это простительно тебе, но мне, стреляной вороне! Комнату вам предоставила
Вера. Хватит, тетя!
Лидия Петровна. Он пожалеет. Ну да война многое спишет, сгладит. И не взять в руки перо А как бы вы могли жить! Ради вашего будущего
Вера. Хватит Не надо мне такого будущего Я не хочу, понимаете? Одна останусь. Вдова. Хуже. А жалеть, вмешиваться, поймите, нечего. Никому.
Лидия Петровна (изумленно). Ты считаешь себя все-таки виноватой.
Вера. Не знаю Тогда да, а сейчас Не знаю. Мыслей много, а голова пустая бочка. Вопросы, одни вопросы, а ответа нет. Ненастоящие они, тетя: от обиды моей.
Пауза.
Лидия Петровна. Если б ребенок и родился, он всё равно бы не жилец на этом свете был. Лишь горя прибавил бы, а разве я не хочу внучку?.. Нам так тяжело
Вера. Там еще труднее.
Пауза.
Лидия Петровна (прислушиваясь к далекому взрыву). И почему сегодня эти мерзавцы не стреляют? Пакость, наверное, готовят? (Вера молчит, кочергой поправляет дрова в печке. Лидия Петровна говорит много и беспорядочно, только бы разбить молчание Веры, в котором ей чудится укор.) Осине бы просохнуть, но все некогда. Все некогда Под столом у меня полкнижки спрятано. Не бойся, Николай Иванович придет нескоро еще. Ноги еле держат, а думает, кажется, спасти все книги города. Не рационалист, чудак большой. А доктор из двадцать восьмого номера спальный гарнитур изрубил, только трюмо целое: боится зеркало разбить, суеверный Ну почему ты молчишь? Скажи прямо: «Ты, тетя, виновата! Ты уговорила, настояла». Ну я! Я! О тебе думала больше, чем о нем
Вера. Я не ищу виновных, тетя. (Пауза.) Книги всегда должны быть важнее мебели.
Лидия Петровна. Однако ты сама ими растопляешь печку.
Вера. Это сказал Николай Иванович.
Лидия Петровна. Я ж не вандалка, как это у Некрасова говорится. Не отрицаю. Но людям требуется капля тепла. За нее отдают многое. С меня, наконец, хватает забот о завтрашнем дне, не дальше. (Полумечтательно, полуделовито.) Вместо хлеба можно испечь лепешки из пшена и кофейной гущи, а если добавить немножко крахмала Чудо-пирожки. И, как прежде, пригласить жильцов. Николая Ивановича. Он всегда дарит чашку с блюдцем с золотой надписью. Заведем патефон. Тихо-тихо. Потом Ильинишну можно А больше и некого. Пусто стало в квартире, а как прежде, бывало, ссорились! Сбегутся все на кухню, и тесно покажется
Вера. Она обиделась. Ильинишна не придет.
Лидия Петровна (оправдываясь). Но невозможно же идти за санками через весь город на кладбище. Она же сознательная. У самих неизвестно где душа держится. Иван Максимыч (крестится), вечная ему память, был хороший человек, но кто думал, что вот так придется проводить только до угла? А жаловаться ей? Я не понимаю. Похороны дай бог каждому. И гроб настоящий от завкома, сосновый, и все мы его до угла проводили
Вера. И все-таки ей неприятно.
Пауза.
Лидия Петровна. Аркадий Кириллович любезно поступил. Незнакомый почти, а прошелся
Вера. Зачастил он к нам.
Лидия Петровна. Он же одинок, и перекинуться хотя бы парой слов это порой такой отдых для души (Смотрит на свои руки.) Руки прачки, а не бухгалтера на самостоятельном балансе. Маникюр к ним уже не пойдет У Аркадия Кирилловича есть связи продовольственные определенно.
Вера (подошла к замерзшему окну, смотрит на градусник за стеклами). Двадцать шесть градусов И какое у него право называть меня Верочка?
Лидия Петровна (беспокойно). Ты хочешь куда-то идти прогуляться?
Вера. Не знаю.
Лидия Петровна. Жуткие морозы, стужа. В восемнадцатом году в Петрограде сильные были. А сейчас не упомню подобной стужи
За дверью, ведущей в прихожую, слышен какой-то непонятный шум, голоса. Это необычно. И Вера повернулась на него, Лидия Петровна с опаской пошла к двери Придерживая через силу передвигающую ноги девушку, входит пожилая работница Прасковья Ильинишна или, как ее зовут просто знакомые, Ильинишна и хорошо одетый моложавый старик Аркадий Кириллович. Они довольно небрежно укладывают девушку ее зовут Катя на кровать, переводят дыхание.
Ильинишна (поясняет). С голодухи голова закружилась у человека Как обмерла, в себя не приходит.
Лидия Петровна. Да-да, обычная история. Капля нашатырного спирта поставит ее на ноги. Замечательное лекарство и качество. У меня довоенный сохранился.
Аркадий Кириллович (с усмешкой). Лучшее лекарство сейчас для нее полведра баланды из чечевицы. Пообещаете, и она не только встанет на ноги, а подскочит.
Лидия Петровна (к Ильинишне). Это ваша знакомая или родственница?
Ильинишна. У нашего дома блокада перезнакомила. Смотрю, по стенке ползет, вначале крепилась, ничего, а потом на коленки села Рано ей еще помирать. Девчонка А несколько шагов все-таки проползла.
Лидия Петровна. Не поняла Так кто же она все-таки?
Аркадий Кириллович. Дистрофик.
Лидия Петровна (забыв о нашатырном спирте, начинает прикидывать). Вызвать врача? Обычная история, и кто пойдет? Не представляю. Что же вы с ней будете делать, Прасковья Ильинишна?
Аркадий Кириллович. Боюсь, что уважаемая Ильинишна и сама поставлена в тупик. Проблема с рождественскими подкидышами не для наших дней.
Ильинишна (хлопоча у не пришедшей в себя Кати). Ни кровинушки в лице. Замерзла, сердечная. Ну, вставай, вставай Вот барыня, разлеглась Ну, полежи, полежи Хорошо, Аркадий Кириллович по лестнице спускался, помог дотащить.