И хватит уже таскать на голове эту бейсболку, Моника сняла с Джессики головной убор и обнажила ее высокий лоб и собранные в хвост каштановые волосы. Ты в зеркало смотришь на себя? Ты же красавица! Негоже прятать такую красоту. Да за один взгляд таких изумрудных глаз мужчины раньше на дуэлях дрались!
Не преувеличивайте, засмеялась Джессика и добавила: симпатичная разве что.
Дай я тебя поцелую.
Моника поцеловала девушку в лоб, благословила, нахлобучила ей на голову злополучную бейсболку, и отпустила с благими напутствиями.
Джессика держала путь вверх по бульвару Генриха III. Она не соврала Монике о том, что ей необходимо сделать значительный крюк на пути к дому, а жила Джессика на улице Фридриха Шиллера, что на северном берегу. Сосредоточенная на своих мыслях и практически не обращая внимания на все вокруг, около получаса она шла умеренным шагом по оживленной улице. Не дойдя сто метров до перекрестка с улицей Лукаса Кранаха, она остановилась у одной из витрин, и довольно улыбнулась.
«Слава богу, подумала она, ты еще здесь. Потерпи, пожалуйста, еще совсем немного. Послезавтра утром ты будешь моим. Только не убеги, прошу тебя. Ты уже стало частью этого безумия, так что не вздумай отвертеться. Смотри мне».
Витрина эта была частью салона вечерних платьев, и горящими глазами Джессика смотрела на одну из представленных моделей, красовавшуюся на манекене. Это было светло-зеленое платье длиной в пол, с закрытыми плечами, треугольным неглубоким декольте и открытой спиной; обтягивающее в талии и бедрах и разрезом чуть выше колена под правую ногу. Шестьсот девяносто девять франков такова была его цена.
«Охренеть, семьсот франков! Семьсот франков за платье на один вечер! Я сумасшедшая! Нет, глупая, оборвала она саму себя и усмехнулась. А тридцать тысяч? Что я делаю? Господи, что я делаю? Как все это могло родиться в моей голове? Как это может уже четыре года управлять мной? Как?! И как мне позволяет совесть гордиться этим? Ведь я горжусь! Я не жалею сейчас, и я не пожалею потом. Глупость или все-таки безумство? Черт возьми, неужели меня не выключит в последний момент? Неужели я сделаю это? она вновь взглянула на витрину, покачала головой и пошла в обратную сторону. Сделаю. В пятницу вечером я положу всему этому конец».
Было почти восемь часов вечера, и Джессика поспешила забежать в банк, который должен был вот-вот закрыться. Выйдя спустя несколько минут, она достала телефон.
Привет мам, говорила она на ходу, как вы там?
У меня все в порядке, можешь не волноваться, даже лучше чем в порядке, если быть откровенной.
Да, очень хорошие люди, мне повезло.
Тяжело, конечно, но я ведь когда-то мечтала помогать таким детям.
Ничего.
Нормально ем.
И витамины пью.
Не знаю, мамочка, может через пару недель, может через месяц, посмотрим.
Я тебе на счет положила двести франков.
Прекрати, не спорь, я знаю, что вам они нужны.
Ну, где-нибудь пригодятся.
Мам, пожалуйста, ты бы порадовалась за меня, что я могу помочь вам.
Я же от души.
Мне на все хватает, я ни в чем не нуждаюсь.
Значит просто целее будут, и если мне они понадобятся, то я тебе скажу.
Ладно, мамочка, не могу долго разговаривать, батарея сейчас разрядится, папу поцелуй от меня.
Ага, и ты береги себя, пока дорогая.
Целую.
«Знала бы ты, что я скоро сделаю, мамочка. Прости меня, пожалуйста. Прости».
После этого Джессика позвонила в салон красоты и забронировала себе время на сеанс в пятницу. Она соврала Монике о поездке к родителям, как соврала и про юбилей отца. Несколько свободных дней были нужны ей, чтобы воплотить в жизнь одну свою мечту, на подготовку к реализации которой она потратила последние четыре года. Джессика намеревалась в один день потратить тридцать тысяч франков огромные деньги. Намеревалась потратить весьма оригинальным способом.
Глава II
09.06.2016 (четверг, в течение дня)
Винс проснулся в одежде на неприготовленной постели. Узнал знакомый интерьер своей съемной квартиры и с облегчением вздохнул. Но уже через мгновение встрепенулся и принялся обшаривать карманы джинсов. Быстро сообразив, что они совершенно пусты, он взглянул на пол, и, к своей радости, увидел телефон и связку ключей. Радость эта была бы значительно сильней, если бы каким-то чудом нашлись и деньги, но сто франков, бывшие вчера при нем, остались в пабе. Лежа на спине и закрыв лицо руками, он в сердцах проклинал свою дурную пьяную голову. Для него это была довольно привычная утренняя экзекуция, к которой он все никак не мог привыкнуть. А эти черные провалы в памяти! Сколько раз он твердил себе, что все закончится на пятом бокале пива, но вновь и вновь, за пятым шел шестой, потом водка или текила, а потом сплошная тьма без малейших проблесков.
Он горько усмехнулся и заглянул в список последних контактов в телефоне. Отсутствие вызовов и сообщений в период беспамятства значительно приободрило и позволило найти в себе силы, чтобы принять вертикальное положение.
«Твою мать, сто франков спустил. Ну и как теперь еще две недели протянуть?» думал он и жадно глотал холодную воду прямо из-под крана. Затем он с отвращением посмотрел на себя в зеркало и покачал головой. Каждый раз, видя эти воспаленные похмельные глаза, он испытывал натуральное отвращение.
Кто ты? спросил он и прищурился. Кто ты?
Не удостоив себя ответом, он плюнул в отражение и вернулся в спальню. Взял телефон и сделал звонок.
Привет.
Я не выйду сегодня, сможешь подменить?
Я напился, как скотина.
Нет, вчера, но меня еще держит.
Не знаю, я ничего не помню, как обычно.
Спасибо, можешь рассчитывать на меня.
Кто бы говорил.
У меня вообще-то повод был, мне двадцать семь стукнуло.
Я думал, что ты знал.
Спасибо, ничего страшного.
Ладно, может, отосплюсь и зайду.
Нет-нет, сегодня нет. Да и денег особо нет, чтобы продолжать.
Нет, хорошего понемногу.
Ладно, давай, счастливо.
Прекрасно понимая, что стоит выпить одну банку пива, и сегодняшний день безнадежно потерян, Винс одновременно знал, что так оно и будет. И единственное, о чем он молил, принимая душ это не сорваться вечером с цепи, не натворить глупостей и просто все помнить.
Черт возьми, просто помнить! воскликнул он.
То же самое он говорил себе и вчера, в свой двадцать седьмой день рождения день, который с каждым годом вызывал в его сознании чувство все усиливавшегося отторжения. Нет, во вчерашней пьянке не было ничего похожего на праздник. Звонки от родителей и двух старых товарищей стали единственными вчерашними поздравлениями, и он был этому рад. Так же как был рад главному подарку ощущению, что до него никому нет дела; ощущению, которое временами доводило его до отчаяния. Ноющая и сверлящая мозг мысль о том, что если не выпить и перетерпеть, то все будет нормально, пугала его еще сильнее, чем мысли о том, что все может кончиться вовсе ненормально. Стоя под теплыми струями воды, он в очередной раз сравнил свои пьянки со структурой романа. День первый экспозиция: несколько бокалов пива и обманчивая иллюзия, что так теперь будет всегда. День второй завязка: «всегда» окончено, провалы в памяти, растрачивание денег, омерзение на утро и бескомпромиссное продолжение, чтобы это омерзение заглушить. День третий кульминация: пробуждение в подъезде, на улице, бывало и в полицейском участке с разбитым лицом, бывало и в больнице под капельницей; если пронесло, то просто дома в мокрых штанах или в луже рвоты, с устойчивым желанием ничего не понимать, ничего не видеть и не слышать. День четвертый развязка: если не выпить, то мысли о вчерашнем дне могут просто свести с ума; физически едва живой, сердце заходится, все тело колотит. День пятый эпилог: тьма медленно отступает под натиском проснувшегося здравомыслия, терпеливые муки днем и несколько банок пива перед сном.