Они вышли на улицу. Старушка замешкалась у двери, пытаясь накинуть замок на дверной пробой. Подморозило. Но даже студёный вечер по-прежнему не смог развеять удушливый кисло-горький запах, витавший в воздухе.
Чем тут у вас всё время пахнет? поморщился Геннадий, когда женщина вышла за калитку.
Прошли времена, когда городские приезжали в Каменные Ключи, чтобы воздухом нашим надышаться. А лет десять назад приехали какие-то оглоеды на заброшенную базу, сделали там ремонт и стали варить своё зелье. Только, что они варят и для чего, никто толком не знает. Догадки разные были. Покойный Арсений сильно с ними воевал, но всё без толку. Слышала, приезжали к нему молодцы, после этого он немного утих. Всё утверждал, что газом нас травят. Сероводород называется. Что, мол, через небольшое время будут дети рождаться с двумя головами и тремя ногами, существовать будут недолго, и не жить, а только мучить своих родителей.
«Вот так поворот, Генка даже приостановился. Может клубок-то с этой базы разматывать надо?»
Анастасия Ивановна ушла вперёд, и он не понимал, как она ориентируется в темноте, поскольку единственный уличный фонарь едва брезжил в отдалении, не освещая дорогу, а, скорее, слепя и мешая идти. Они возвращались назад, туда, откуда Генка начал свой поход по Каменным Ключам. Вскоре старушка свернула налево, и по узкой тропинке между двумя покосившимися изгородями они вышли на край посёлка.
Здесь же никто не живёт, озабоченно воскликнул он, озирая серую унылую поляну и рощу из редких голых деревьев.
Мы уже пришли, откликнулась его провожатая, когда они наткнулись на высокий серый забор, увитый пожухлыми плетьми «девичьего» винограда и укрытый такими же серыми и унылыми сумерками позднего ноябрьского вечера.
А я-то думаю, кто ко мне на ночь глядя, раздалось неожиданно из-за изгороди. Здорово, Настасья! С кем это ты?
Ворота распахнулись и появился старик лет семидесяти. У его ног неподвижно стояла рослая собака и внимательно изучала незваных гостей.
Верный, ты меня не узнал? баба Настя откинула край телогрейки и достала из кармана кофты свёрток. Пёс завилял хвостом и подошёл поближе, оглянувшись на хозяина.
Можно, старик согласно кивнул, разрешая принять угощение.
Игнат Степаныч, приюти человека на недельку пожить. А если ему понравится, то может и подольше.
Геннадий поздоровался и представился:
Нет, мне на семь дней. На работу надо возвращаться.
Старик протянул руку:
Не могу пока сказать, приятно или нет. Надо приглядеться. Проходи в дом. Верный, проводи, а я с Настасьей потолкую.
Нет, я Анастасию Ивановну назад должен проводить. Теперь дорогу знаю, не заблужусь.
А вот это по-нашему, старик снова протянул ладонь для рукопожатия. Теперь с полным правом говорю «очень приятно». Верный, пойди вместе с ними и возвращайтесь. Ужинать будем.
Собака, забежав вперёд, уверенно повела их к посёлку.
Вы меня до проулка сопроводите и возвращайтесь. Дальше я сама потихоньку докондыхляю.
Так вы говорите, что Арсений Филиппович воевал с хозяевами базы? А как он это делал? Генка решил вернуться к прерванному разговору.
Знамо как. В районный «брехунок» писал, на сходах выступал. Доводы приводил научные и эти, как их , аргументы, вот! Как-то кино показал, таблички разные. Я слепая, издали ничего не разглядела, но шуму в клубе было много. Только с них, как с гуся вода, всё нипочём. Да и не ходит руководство базы на эти собрания. Кстати, начальника этой «вонючки» из местных назначили, воспитанник Сенькин, больно хорошо в химии разбирался. Вот какая оказия: учитель с учеником столкнулись на одной жёрдочке.
Не помните, как зовут начальника? встрепенулся Геннадий. Они подходили к переулку, и Верный, словно подслушав их уговор, остановился, прядя ушами и принюхиваясь к скверному запаху.
Как же не помнить? Помню. Он по весне мне подарки привозил и цветы, она тихонечко засмеялась. Всех старух в деревне, которым за восемьдесят, уважил к женскому дню. Мне, беззубой, прибор достался, сухари сушить. А цветы так и стоят в вазе.
Искусственные что ли?
Зачем, искусственные? Были живые, потом высохли. Жёлтенькие с белым, не помню, как называются, но аромат приятный, долго свежестью пахли.
Почему вы всё время про деревню говорите, у вас же посёлок городского типа? поинтересовался Генка и приостановился.
Снова зазвенел колокольчик бабушкиного смеха:
Деревня и есть. Посёлком-то назвали, когда база образовалась, да два дома трёхэтажных для рабочих построили. Только от этого названия одни неприятности: пособие фельдшерице уменьшили и учителей обидели, мол, не положена за сельскую местность доплата. Чудно, деревня-то никуда не делась.
Спасибо, баба Настя. Может мы вас дальше проводим?
Нет, сынок! Тут дорога прямая, возразила она и направилась к дому. Приходи днями, я тебя затирухой накормлю.
Он проводил её взглядом и, спохватившись, крикнул вслед:
Вы не сказали, как начальника базы зовут?
Витька Мордасов, послышалось издали. А потом ещё что-то неразборчиво, но Генка не расслышал, поспешив за псом вернуться назад.
Ветер стих, вязкая тишина приближающейся ночи изредка прерывалась дальним лаем собак и гулом мотора на противоположной окраине села, словно какой-то неутомимый и невидимый глазу акын исполнял свою заунывную песню.
Верный проводил гостя до крыльца и юркнул в отведённое псу под ночлег место.
Игнат Степанович! Мы пришли, крикнул Генка в приоткрытую дверь, но никто не отозвался. Он прошёл к дивану и присел, оглядывая комнату. Вместо портретов родных и близких стену украшали фотографии лесных пейзажей, на некоторых из них можно было увидеть скрытных и пугливых обитателей здешних мест: чёрные бусинки глаз белки, едва различимые в густой хвое, косуля, застывшая в прыжке через песочный вал, зайчонок у красной шляпы огромного мухомора.
Проводили Настасью? раздалось сзади через некоторое время. Хозяин с охапкой поленьев обивал на крыльце ноги от налипшей слякоти. Заходи, будь смелее. Мы теперь вдвоём с тобой хозяйничать будем. Сейчас грубку растопим, чтобы нам ночью не замёрзнуть и почаёвничаем. Если голодный, то я тебе щей вчерашних разогрею.
Он вывалил на предтопочный лист мелко наколотые дрова, отряхнул щепу и опилки с рукава тёплого, ручной вязки, свитера и склонился перед маленькой печью.
Спасибо, я у Анастасии Ивановны поел. А от чая не откажусь, Генка поискал глазами свой саквояж и, обнаружив его в переднем углу, раскрыл, извлекая подаренную редактором банку с экзотическим чаем и две пачки овсяного печенья. Потом, секунду подумав, сунул одну из них назад в сумку: «Это бабе Насте».
В печи на колоснике занялись поленья, загудело пламя, стреляя в приоткрытую дверцу яркими искрами, запахло берёзовыми углями.
Тут такое дело, Игнат Степанович, извиняясь, потёр лоб Геннадий, я в магазин не успел зайти. Завтра утром закуплю необходимые продукты. Вы мне только подскажите, что надо.
Тю, улыбнулся старик. Я уже и забыл, когда последний раз в магазин ходил. Неделю поживёшь на моих харчах. А уж если затоскуешь по привычным, то сам определишь, чего тебе требуется.
Хорошо, вы мне сразу скажите, что я вам буду должен за проживание и стол, Генка раскрыл портмоне, готовясь рассчитаться с хозяином.
Тот поднялся с колен, подошёл к столу, посмотрел на постояльца:
Перестаёшь ты мне нравиться.
Генка растерянно опустил руки.
Шучу, Игнат Степанович свёл брови к переносице. Для меня гости Настасьи святые люди. Где ты видел, чтобы с ангелов деньги собирали?
Да какой я ангел, смутился москвич.
Не ангел, тут же согласился старик и пояснил, Настасья святой человек. Она людей насквозь видит. Не знаю, как это удаётся. Уж если ей пришло в голову тебя приветить, значит ко двору молодец, без червоточины. Верю я ей больше, чем себе. И потом, у меня же не гостиница. Хороший человек за тебя попросил, потому и пустил. Закончим на этом?