Мефистофель Старый, больной Мефистофель, убежденно подумал я и предложил ему еще одну рюмку.
Он кивнул:
Давайте, давайте
Осторожно потягивая коньяк, оглядел комнату. Углы рта опустились еще ниже:
Гости Черт их возьми Натоптали и ушли (Глотнул. Острый кадык поднялся и опустился по жилистой шее.) Вы знаете, ужасно я хотел вмешаться в их болтовню о любви Ужасно (поставил рюмку на стол, замолчал)
Ну и почему же не вмешались? спросил я.
Не вмешался потому, что слишком печально все это, а они лепетали, лепетали, как утренние птички
Я рассмеялся. Он с шутливой строгостью посмотрел на меня, погрозил длинным, узловатым пальцем и сказал:
Смеетесь все, молодой человек, смеетесь А знаете ли вы, что видите перед собой человека, который своим счастьем, да и несчастьем тоже, обязан крысе? и прожег меня глазами.
Ну и взгляд, черт возьми, подумал я, а вслух сказал:
Как это, крысе? Самой обыкновенной крысе?
Он усмехнулся, наслаждаясь моим растерянным видом:
Что, писатель, заинтересованы? Да. Самой обыкновенной крысе. Впрочем, не совсем обыкновенной Разольем по рюмочке?
В открытое окно донесся крик какой -то ночной птицы. Антонович вздрогнул и завозился в кресле:
Черт, как кричит Пронзительно и жалобно Было это, милый Андрей Иванович, страшно давно Сразу после войны
Вы воевали? спросил я. Антонович опустил глаза:
Нет, не пришлось. У меня врожденный порок сердца Ну, вот Я тогда еще учился в медицинском После четвертого курса поехал отдыхать Какие это были годы! С каким наслаждением мы дышали, ели, валялись на солнце Любили с какой- то особенной жадностью В доме отдыха нас в комнате было шесть человек, но это никому не мешало. Кругом лес, поля, стога! Прекрасное житье! Наташа ее звали Наташа- приехала вместе с матерью через два дня после меня Отец ее был крупнейший военачальник и, разумеется по этому их поселили в прекрасный двух местный номер
Антонович как-то невесело усмехнулся и забарабанил пальцами по столу:
С одной стороны хорошо, конечно, что папа крупный командир, а с другой не очень. Мужчины почти все воевали и сохранили священный ужас к папиной фамилии Не дай бог дочка пожалуется! Тогда Страшно подумать!
Он улыбнулся и вдруг лицо его стало строгим:
Знаете ли, как только я увидел ее, мое сердце кто то сжал, мягкой, но неумолимой лапой Вот так
И показал, медленно сжал у сердца большую красную руку и, разжав, вяло бросил ее на стол:
До чего хороша была Представьте себе: не очень высока, но стройна и гибка необычайно Тонкая талия при высокой, развитой груди, золотистые, пышные волосы И глаза Изумительные глаза! Сплошь черные и как будто переливающиеся черными, влажными искорками И еще, казалось, что, что- то там дрожало лукавое, опасное Что это было, я понял в последствии
Антонович бросил на меня рассеянный взгляд и тут же опустил глаза:
Н- да И еще чудесный загар И походка очень быстрая И нос! Маленький, тонкий, чуть с горбинкой, хищно красивыми ноздрями. Ну и рот, разумеется Все в ней было красиво
Из леса опять донесся протяжный, и как будто умоляющий звук. Антонович вздрогнул. Я предложил закрыть окно. Антонович испуганно замахал руками:
Нет, нет, что вы Бог с ней, с этой птицей Ладно! Дальше! Познакомились мы с Наташей как -то очень просто Я тогда недурно играл в волейбол и часто появлялся на площадке. Она тоже любила поиграть, но не столько мячом, сколько мужскими сердцами. На площадке она вела себя очень смело Сама выбирала себе команду: вы, вы, нет, не вы И вообще любила распоряжаться.
И передразнил тонким голосом:
Товарищи офицеры! И так далее Меня она просто взяла за руку и увела из другой команды, и им тоже за руку- отдала маленького, рыжего лейтенанта Кононенко Разумеется, я играл как зверь, и мы выиграли у всех Что усмехаетесь? Неужели вы думаете, что тридцать лет тому назад, эта рука не могла хорошенько ударить по мячу?
И поднял над головой длинную, как весло, жилистую руку. Я поспешил объясниться:
Павел Сергеевич, поверьте, что усмехаюсь я над ее генеральскими замашками. Таких женщин я знаю и отношусь к ним немного иронически
Антонович улыбнулся, закурил и сказал:
И правильно делаете Ну вот Выиграли мы у всех Она взяла меня за руку и сказала Паша, с этого дня вы должны все время играть в моей команде. Вы даете мне слово? Я разумеется дал Надо сказать, что выбрала она меня а она именно выбрала не только за то, что я хорошо играл в волейбол В те времена я еще не был похож на ощипанного птеродактиля (Антонович дернул костлявыми, широкими плечами). И рост, слава богу, под два метра и сложение ничего. И женщинам я нравиться тоже, кажется, умел Но вот с ней у меня, ничего не получалось. Увижу ее и столбенею, как последний идиот. Представляете себе? Здоровенный, двухметровый мужик улыбается, молчит и смотрит восторженно и испуганно
Я перебил его:
Ей это нравилось, наверное?
Прямые, жесткие губы Антоновича перекосились насмешливо:
Нравилось? Да, нравилось. Два дня нравилось, а потом надоело. Ей нужны были страстные поцелуи, объятия, проклятия Ей нужна была страсть в клочки, а я вел себя как истукан Господи! Что она только не делала, чтобы расшевелить меня! (Антонович усмехнулся, помотал головой). Идем по лесу, слушаем, как птички поют. Я счастлив до безумия. А она вдруг остановится, возьмет меня за руку, посмотрит в глаза и скажет- нежно, так, томно Павлик, я устала, давайте полежим в траве, вон там, за тем деревом Там кажется тень, и как то скрытно, уютно И ведет меня От этих слов у меня так колотилось сердце, что слышно было по всему лесу Приведет меня и ляжет Да как! Раскинется на траве в такой призывно ленивой, красивой позе, локтем закроет лицо, а из- под локтя, сверкает сердитый, черный глаз! Ну, что же вы не ложитесь, Павлик? Вы, наверное, устали? Я, ни жив, ни мертв, садился рядом и думал: приду домой, застрелюсь У Кононенки возьму трофейный и застрелюсь. Мучился я страшно Знал, как нужно поступить, а не мог. Вот полежим мы так, полежим Она поворочается, поворочается и вдруг вскочит, как бешеная, и молча идет к дому, а я, как дурак, плетусь следом, смотрю как мелькают в траве ее ноги, и в башке одна мысль: застрелюсь!
Антонович замолчал, налил себе полстакана коньяка и выпил залпом. Глядя в окно, буркнул:
Где же эта птица? Почему она не орет? Вы не знаете?
Я сказал, что не знаю. Антонович, шутливо гневаясь, пробасил:
Писатель не знает, а доктор должен знать! Ну что же! Я объясню!
Все очень просто, дорогой мой! Птица съела какую нибудь мышку и легла спать, довольная собой и жизнью вообще! Кстати о мышке! Как- то забыли о ней! Коньяк, видно, хороший! Ну далее! Где -то перед самым нашим отъездом Наташа пришла ко мне в комнату. Офицеры играли в карты и пили пиво. Когда она вошла, Кононенко вскочил и заорал, товарищи офицеры, смирно! Она, бросив на него благодарный взгляд, подошла ко мне, взяла за руку, вытащила на улицу и там таинственно прошептала:
Павлик, идемте купаться! Я удивился. Ночь на дворе! Впрочем, больше испугался чем удивился. Сердце просто остановилось. А она нахмурилась и посмотрела так презрительно Словом через десять минут мы подошли к озеру Озеро очень большое, черное. Кругом лес, тихо. Она разделась быстрей меня и осторожно ступая, вошла в воду. Так она была грациозна в этот момент, так прельстительна, что я замер, любуясь каждым ее движением, каждым шагом Ну, наконец, добралась до воды, и, плывя, закричала: Паша, Паша! Какой же вы копуша!
И тут я заметил, что недалеко от нее, что- то быстро движется по направлению к берегу. Это была водяная крыса. Я крикнул Наташе: посмотрите в каком прелестном обществе вы купаетесь! Она, весело: А что такое? И я указал ей на крысу, которая почти добралась до берега. Услышав слово «крыса», она так дико завизжала, что я испугался и бросился к ней. Из воды вынес ее на руках. И когда нес, с удивлением заметил, что она не дрожит, и не стучит зубами, как это было бы со всяким, смертельно испуганным человеком. И только став на ноги, она затряслась и будто бы в припадке безумного страха, обхватила меня за шею и тесно прижалась ко мне всем своим голым, мокрым и упругим телом Совершенно обезумев, я швырнул ее на землю