Пенни слушает болтовню молча. «Вот и поеду хрен обратно вернёте», думает она с некоторым злорадством.
Да как вы так можете, то ли устала всё-таки больше, чем сама чуяла, то ли Ковалев завар, попав в желудок, заставил вспомнить, как она проголодалась, выскочили слова, а зря, умнее надо быть, помалкивать, при себе держать
Ты что имеешь в виду? щурится Коваль.
Пенни не знает, как объяснить очевидное.
Да это вот всё бормочет она, глядя под ноги. Заказы работа купить-поменять Вы мы Это же орки!
Что-то я не смекну, говорит Ёна, морщит надбровье, теребит уродливую ожерёлку под шеей снизанные одним рядом вместе какие-то мелкие косточки.
Я вроде понял, хмыкает Коваль. Ты, Пенелопа Резак, наша. Только об орках немного знаешь пока
Вытерпеть этот «взрослый» тон Пенни не может, да и желания такого ни на грош нет. Она всё же удерживается, чтобы не огрызнуться, и только прибавляет шагу подальше, подальше от всей этой трепотни.
* * *
Праздник по случаю очередной «долгой» стоянки затягивается в самую ночь. При ужине съедены почти все припасы, потому что завтра будет совсем новый день, клан уж себя прокормит. Трое орчат, мал-мала меньше, долго бодрились, подвизгивали общей гортанной песне, прыгали среди больших возле высокого огня. Потом как-то разом отчалили спать в старшачью палатку. А вот девчонка Руби, из детей вроде старшая, так и задремала, привалившись к сивому Магранху-Черепу, и вся окружающая мельтешня ей нипочём. Пенни в их сторону не смотрит.
Орчанский чай из котелка с горсткой зелёных брусничных листочков был, конечно, на вкус неплохой и наверняка до кучи ещё полезный, но довольно быстро прогнался по молодому организму, и теперь мочевой пузырь явно намекает, что пора бы и прогуляться от костра подальше.
«Эх, Виктор Дрейк, зачем сюда свёз.
Оставил бы при себе, что ли, с другими перекроенными, в городе. Наверняка было бы легче. Проще. Понятнее»
Возвращаться к костру вышло по пути с Хильдой её, наверное, тоже чай с места согнал. Для вечеринки рыбарка вырядилась в когда-то красивое красное платьишко. По мнению Пенни, среди разнопёрых обносков клана оно смотрится глупо. Делиться этим своим наблюдением она, впрочем, не намерена.
Воздух здесь такой чистый и вкусный. Пенелопа к этому совсем уж было привыкла, но сейчас опять накатило, может быть, от мысли вернуться к городской жизни и попробовать как-то уж там вертеться. Конкретных мыслей и планов, впрочем, пока нет.
Видно Ржавка без майки, ничуть не стесняясь большущих пятен смятой, когда-то обожженной кожи на боку и животе, тащит кого-то за руку прочь от лагеря, кажись, одного из отменно тупорылых двойняшек. От этих костлявых, одинаковых с лица, Пенни за всё время в клане ни одного внятного слова не услышала.
Н-ну шлюха, замечает Пенни.
В следующую секунду ей кажется, будто в лицо её лягнула невесть откуда взявшаяся лошадь.
Гнида. лицо у рыбарки смертельно спокойное. Встряхивает отбитой кистью, сплёвывает. Нутро гнилое и мозгов нет, так молчи лучше в тряпочку.
Пенни знает, что намного сильнее этой черномазой, но что-то сковало по рукам и ногам, не даёт в ответ ударить, не даёт даже заорать стой-шатайся, сглатывай кровь, проверяй языком целы ли зубы. Хильда это совсем тебе не Дэвис и Атт, трусливые сопляки. Или нет, при чём тут сама Хильда, это от внезапности всё, от неожиданности, вот чокнутая с ничего прямо в морду бить, охренела, сама гнида
* * *
Пенни идёт умыться подальше от стойбища, чтобы никому не попасться.
Отсвет костра и голоса едва долетают сюда, на битый галечный берег. Камешки под тонкими подошвами кед острые, не особо выглаженные водой, как бывает Пенни слышала у моря.
Завтра всё равно придётся как-то объяснять вот это вот художество на своём лице, если только чёртова рыбачка сама первая чего-нибудь не наябедничает. Но завтра будет завтра, и ещё почему-то Пенелопа почти уверена, что Хильда смолчит.
Вдоль бережка и над водой хлопочет ночная насекомая жизнь.
Проносится пара летучих мышей.
Белая дымка от озера собирается медленным туманом, мягко накатывает на землю; опустишься на колени зачерпнуть воды в горсть тонет рука в непроглядном молоке.
«Ничего, ничего. Вот дождаться только обещанной Ковалем поездки в городишко и пошли вы все, уроды. Очень вы нужны бесите слова не скажи»
Мелкие волоски вдоль загривка вдруг снова встают дыбом.
Кто-то смотрит.
Оттуда, с озера.
Ощущение вдвое сильнее чем тогда, днём.
Нюхом не слыхать никакого чужачьего запаха обычное озёрное дыхание, равнодушный тихий плеск большой воды.
Но кто-то смотрит.
Кровь из подбитого носа капает прямо в туманное молоко. Пенелопа вглядывается в колеблемый сумрак и видит.
Теперь точно видит.
Всего в нескольких метрах из озёрной дымки смотрит на неё невероятное, волшебное существо. Видна только изящная голова на точёной шее и хрупкие на вид плечи. Создание жемчужно-белое, большеглазое, словно светится тонким лунным сиянием. Что-то совсем смутно отзывается в памяти, Пенни о подобном точно слышала или даже читала, но какая к чёрту память, когда перед тобой чудо
Пенни не замечает, что против разума прямо на коленках ползёт в воду по острым камням. Никакие обиды и горести больше не имеют значения. Сияющее существо кажется встревоженным, чуть отдаляется, оглядываясь на озёрную ширь.
Эй, тихонько говорит Пенни. Погоди Ты кто?..
Создание из воды приоткрывает голубоватый рот, показывая два ряда мелких, острых зубов.
И визжит так, что Пенни падает в воду лицом вниз, зажав уши ободранными ладонями.
Боль хуже, чем от крепкого Хильдиного кулака, раз в двести.
Небо рушится, оказываясь холодным и жидким, не даёт дышать.
Чьи-то горячие и жёсткие руки тянут Пенни на берег, она кашляет водой и бьётся, сквозь жуткий звон в башке ещё не пробиваются никакие звуки, но вместе с вернувшимся воздухом она нюхом знает, что рядом оказался ненавидимый, бесящий, неодолимый Штырь-старшак. Тис.
И значит, всё будет нормально.
Мясо
Упасли тебя человечьи уши.
С утра это первые слова, которые Пенни над собою слышит. В голове почти уже не звенит. Болят коленки и ладони, ободранные об озёрные камни, да всё ещё страшновато прикасаться к лицу, куда прилетел вчера Хильдин быстрый кулак, но в целом дела не так уж плохи. Занавеска, ограждающая Пенелопино место в Зелёном доме, отдёрнута. Других обитателей Зелёного не видать, но рядом на корточках сидит Штырь, босой, тинные косицы завязаны узлом на макушке, рыжие глаза бессонные, усталые.
Старшак говорит подняться, тащит Пенни к дневному свету. Хорошо, что небо сегодня затянуто густеющими облаками: даже без солнца свет её пока немного мучает.
При неярком утречке Тис смотрит Пенни в одно ухо, потом в другое, без особой деликатности взявшись рукой ей под подбородок, затем велит косить глазами туда-сюда и наконец зачем-то оскалить зубы и показать язык. Глаза у Пенни немного слезятся. Неизвестно, чего там орчий старшак у неё углядел, но вроде результату осмотра он не огорчается.
Кровного орка шибче бы законтузило, говорит Штырь. Пенни ёжится: хлестнула память о вчерашней внезапной боли, расколовшемся небе, злой обманной воде не обопрёшься, не вздохнёшь, ужас чёрный. А Штырь её вытащил
Орк бесит теперь Пенелопу даже больше прежнего, придушить ли его охота или обнять, за то, что успел на помощь, за то, что она теперь вроде как в долгу Она хочет сказать «спасибо». «Спасибом» иногда удаётся прикрыть ту дыру внутри, которая делается, когда кто-нибудь вроде бы поступает с тобой неплохо и непонятно, чего потом потребует взамен.
Но сказать Пенни не успевает.
Старшачья рука сжимает ей плечо.
Виноват, шакалёнок, произносит Тис.