Ева умолкла и победно нас оглядела.
Очуметь, сказал я. Это очень похоже на моего Гагуса. Только я не верю, что живого человека можно вот в такое превратить, каким бы мастером магических пыток ты не был.
Ева пожала плечами.
Опять забыл, что ты живешь в выдуманном мире, малыш?
В тысячный раз выношу протест, сказал Лукась. Ваши религиозные воззрения слишком разрушительны для моей нравственности и морали.
Протест принимается, привычно кивнула Ева.
Мне кажется, сказал Акимыч, раз уж мы все равно собираемся бежать, то перед побегом неплохо бы провалиться в канализацию и напоследок пощупать этого вашего Гагуса за вымя. Сколько эта бальма сейчас на ауке стоит?
Примерно золотой за грамм, сказала Ева, правда, это без аукционных налогов. В Антии сильно дороже, там со снегом напряженно.
Ого, сказал Акимыч, явно подсчитывая что-то при помощи уставленных в потолок глаз и загибающихся пальцев. Если этот ваш покой потянет хотя бы на тысячу килограммов это же миллион! Сколько может весить комната целиком из бальмы?
Без понятия, сказала Ева, но вообще бальма не самый тяжелый материал. Ты раньше времени-то не облизывайся, ее сперва найти надо. И почему-то мне не кажется, что это будет делом столь же простым и приятным, как прогулка по заднему дворику.
Меньше всего на свете я планировал снова в этот вечер лезть в канализацию, и уж точно не с восторгом предвкушения, но именно его я в этот момент, как ни странно, испытывал. Мне, как и Акимычу, тоже ужасно захотелось миллион. До того, как миллион сомнительно замерцал нам издалека, я и не чувствовал, насколько на самом деле раздавлен грузом финансовых проблем, да еще и придавившим не только меня, но и всех моих друзей. И хотя я понятия не имел как мы будем ловить Гагуса, стращать Гагуса и вытягивать из Гагуса те секреты, которые он сумел не доверить даже лучшим палачам своей эпохи, я все равно ощущал настоящий охотничий азарт.
***
Лукася с Хохеном мы решили оставить дома, так как было совершенно непонятно как вытаскивать Хохена из люка скобы его определенно не выдержат. Лукась совершенно не возражал против такого решения и пообещал, что зато успеет за это время «достойно экипироваться для продуманного побега». Хохен не возражал тем более. Мы старательно облачились во все самое драное и грязное, хотя я так и не решился снова надеть вещи из мешка понятно, что новая одежда скоро будет выглядеть точно так же, но я просто не мог заставить себя прикоснуться к этим вонючим тряпкам. К счастью, далеко тащиться в этих обносках нужды не было. Ближайшая канализационная решетка имелась прямо перед отелем, и решетку эту, кажется, надежно вделанную в мостовую, Гус выворотил одним движением вместе с парой булыжников.
Цемент старый, снисходительно пояснил он в ответ на наши восхищенные взоры. Песок уже, считай.
Мне доверили нести походный фонарь из дорожных запасов Лукася, остальные вытащили из инвентарей копья, посохи и шпаги. Наш маленький грозный отряд энергично шлепал по канализации, как будто мы имели хоть какое-то представление о том, куда нам надо идти.
Мне кажется, сказал я где-то через час, что он нас сам найдет, если вырубить фонарь и тихо присесть, не гремя железом.
Мне кажется, еще через час сказала Ева, что запах тухлой рыбы останется со мной навсегда. Где эта твоя гигантская сопля?!
Я снова зажег фонарь и, глядя сквозь его разгорающееся пламя на задумчивые лица друзей, попробовал размышлять.
Вообще он был ранен, то есть, отравлен. Во всяком случае он чрезвычайно громко страдал. Может быть, у него здесь есть какое-то свое логово, в которое он забился и зализывает раны. Или еще как-нибудь восстанавливает здоровье. Физическое и душевное.
Прекрасно, сказала Ева, то, что всегда хотелось: как следует пошляться темной ночью по канализации без схем и плана.
Вообще днем тут не сильно светлее, вступился я за виванскую канализацию. Есть еще одна идея: когда мы с Гагусом расставались, он очень громко стонал и э столь же громко испускал газы.
Ага, сказала Ева, страдал метеоризмом.
Голубков пускал! хихикнул Акимыч.
Гус тоже сказал, что делал Гагус простым и четким матросским языком.
Ну, в общем, да, сказал я. Может быть, если мы дальше пойдем тихо-тихо, то мы сможем услышать его издалека, если он все еще страдает. И визжал он тоже громко.
Потом было бесконечное блуждание по тоннелям. Сперва я шел впереди, потом в фонаре совсем закончилось масло, и я потихоньку переместился в арьергард. Шел, пялился на подсвеченные зеленым, энергично работающие лопатки Гуса и думал не пойми о чем: мысленные образы сплетались и расплетались в такт ходьбе, я и сам не понимал, о чем я грежу на ходу и вообще, похоже, я отравился здешними миазмами до галлюцинаций. Мне мерещились лица, выступающие из пятен плесени на мокрых стенах, я видел рощи, башни и яростные конницы, галопирующие быстрыми тенями по потолку, видения эти были окрашены далеким заревом костров и откликались тихими жалобными криками птиц.
Так, стойте, я замер. Вы это слышите?
Как будто скулит кто-то, сказал Акимыч, очень далеко.
Или очень близко, но очень тихо, сказала Ева. Все замолкли и чтобы не шелохнуться!
В наступившей тишине раздался явственный горестный всхлип. Ева побрела вдоль стены, ощупывая ее ладонями, и вдруг провалилась сквозь то, что казалось продолжением каменной кладки, густо заросшей сизо-зеленым мхом.
***
Гагус вытянулся в чем-то типа особого бассейна, расположенного посреди круглого отстойника, где жижи было не по колено, как всюду, а чуть ли не по пояс. Мне. Я заметил как Гус, подхватив маленького Акимыча под мышки, усадил того на приступочку на стене, ну, а Ева просто взмыла над обстоятельствами на левитационной подушке и, подлетев к краю бассейна, опустилась на него. Хорошо быть воздушным магом.
Уйди, дурацкая девчонка, простонал Гагус и изверг из себя поток несимпатичной слизи. И ты уйди, ядовитая тварь, и прочих вонючек с собой заберите.
Это мы-то вонючки!? возмутился Акимыч с приступочки. Хотя сейчас наверное да они!
Гагус Химмелюгер? спросила Ева голосом, каким в кино говорят детективы, арестовывающие преступников.
Нет. Давно уже нет.
Мы пришли расспросить вас о Бальмовом Покое.
Мириады вас, расспрашивающих. Вы тычете в меня железом и пробиваете молнией, вы травите меня тиграми и заливаете ядами, но все ваши хитрости бессильны перед старым бессмертным и неуязвимым Гагусом. Я единственный ключ, единственный ответ. Взвыв, Гагус снова перешел на шипение. Ох, больнусенько мне, больнусенько старому Гагусу. Отравило его проклятое драконье яйцо своей огненной кровью.
Матка боска! Ева развернулась ко мне, точно! В тебе же драконья пиявка торчит! А ее кровь, значит, смешалась с твоей. Так что ты у нас почти дракон.
Так не дракон же, а пиявка, пробормотал я, отгоняя от себя мирно проплывающую мимо старую позеленевшую сосиску.
А драконья пиявка это и есть отвалившийся кусок дракона, который ни умереть, ни развиться не может, сказала Ева. С дракона, когда тот сильно болеет, много таких пиявок сыплется. Он кого успеет того затопчет, но некоторым удается удрать.
Жжет, жжет, простонал Гагус. Жжет то, что не живот, а то, что совсем не живот, тоже очень жжет.
Да, сказала Ева. У нашего нового знакомого -презанимательная анатомия. На обычный мясной организм не похожа, но эффект огня драконьей крови на него тоже действует.
Ссспаси меня, дурацкая девка. Может, старый Гагус и поговорит с тобой потом, когда его не будет так жечь и печь.
Как же я тебя спасу? пожала плечами Ева. Нету реагента, снимающего эффект огня драконьей крови, нужно ждать, когда он сам нейтрализуется месяц, другой.