Сторож узнал его, вяло кивнул головой. Раньше они обменялись бы двумя-тремя словами. Раскуривая трубку, сквозь клуб ароматного сизого дыма Терентий Васильевич подмигнул бы ему, как подмигивают человеку, с которым имеют дружеские тайны. Ещё бы. Ведь они были знакомы давно. Познакомила их мама. Как она нашла его в первый же свой приезд к Ивану он не спрашивал. Чего там? И так ясно. Видно, всё случилось по пословице: на ловца и зверь И получаса тогда не прошло, как мама и сторож уже вместе распевали озорную французскую свадебную песенку. Ивану это тогда показалось дикой блажью взрослых. Он недоверчиво смотрел на них и только хлопал глазами. Напрасно мама и старик просили подхватывать припев это только смущало его ещё больше
Чего, Иван, не заходишь? безразличным тоном спросил сторож, склоняясь над тарелкой. Ел он без аппетита. И спросил так, будто ему было безразлично: ответят на вопрос или нет.
Я?.. Ивану показалось, что он летит в пропасть. Я Дижона боюсь вырвалось у него.
Терентий Васильевич отломил кусочек от половинного ломтика и долго держал его над тарелкой.
А-а протянул. Так это ты его?
Иван кивнул.
А я уверял Виктора Анатольевича, что из ребят никто этого сделать не мог, после долгого молчания сказал сторож. Зачем же ты так?
Я я не хотел Я к Лагуне хотел пройти
И знакомство не помогло. Понятно Так ты уже умеешь плавать?
Да.
Где же ты научился? И когда?
За зиму, в бассейне.
Понятно. И ты взял в руки палку, и у тебя поднялась рука на Дижона?
Нет! Я никакой палки не брал! заторопился Иван. Маленький камешек я кинул
Терентий Васильевич оставил хлеб и ложку. Подпёр узкий подбородок маленькой жилистой ладонью. Слабый ветерок чуть шевелил редкий пух волос вокруг смуглой лысины.
Эх, Иван, Иван выдохнул старик. Ты что же, не мог мне сказать? Я бы придержал Дижона.
Эти слова поразили мальчика. Он не сразу нашёлся.
Я не думал, что вы не думал
Не думал Всё проще ты не знал. Не знал меня. И из-за такой малости, губы старика скривились в горькой усмешке, всё получилось глупо, бездарно, пакостно.
Терентий Васильевич, Терентий Васильевич, жалко и беспомощно бормотал мальчик. Сейчас он походил на страуса, спешащего сунуть голову в песок при виде опасности. Терентий Васильевич, я скажу Виктору Анатольевичу, что это сделал я. Меня накажут. Из лагеря выгонят. И правильно, я знаю Иван вдруг смолк.
Старик поднял на него маленькие тёмные глаза с красными веками, с редкими ресницами на них. Пожевал плоскими бескровными губами, сказал глухо, будто ему что-то мешало в горле:
Теперь уже не надо.
Почему? Вы не думайте, я не побоюсь.
Дело не в этом.
А в чём?
Старик долго молчал.
Ты уже несёшь свой крест, сказал устало.
Какой крест? не понял Иван.
Свой. К Лагуне бегаешь? сторож бросил взгляд на руки Ивана, которые нервно мяли комок мокрой тряпки.
Нет.
Вот видишь. Не до того. Совесть мучает. А это и есть нести свой крест. И уж неси его достойно Перестань мусолить тряпку.
Иван уронил тряпку. Освободившиеся руки, не зная, что с ними делать, отвёл за спину. Так и стоял потупившись. Закричи на него сейчас Терентий Васильевич, как бы ему стало легче. Но тот молчал, о чём-то раздумывая.
У тебя когда-нибудь была кошка или собака? Ну что-нибудь живое? спросил наконец.
Была, была! Черепаха. А потом я очень хотел собаку. Очень. Но отец был против.
Против? Э, да ты до собаки и сейчас не дорос, усмехнулся старик.
Не дорос?.. с изумлением переспросил Иван. Мне отец говорил то же самое.
Верно. Он был прав. И дело тут не в возрасте. Ты расстался с мечтой о собаке только потому, что возражал отец. Ведь так?
Так.
Нет, брат. Так, да не совсем так Ты расстался со своей мечтой потому, что не был готов разделить судьбу своей собаки, как бы она ни сложилась У тебя не было настоящей силы желания.
Силы желания?
Да. Такую силу можно иметь с рождения. Как талант. Но можно до неё и дорасти. Короче, право на желание надо выстрадать.
Вон оно что?.. Мне отец объяснял по-другому. Он тоже говорил про силу. Что собаки, лошади и даже женщины любят сильных.
Старик поморщился.
Вот, значит, о какой силе он тебе толковал. Он покачал головой, грустно усмехнулся. Долго сидел, уставясь в тарелку невидящим взглядом. Потом медленно начал есть. Казалось, он забыл про Ивана.
Мне жаль твоего отца, сказал он вдруг. И тебя тоже.
Жаль?..
Да. Видишь ли, он не всё тебе сказал. А может, не хотел в этом сознаваться. Он имел в виду силу власти. Силу власти над любящим. Когда посылают в огонь любящее существо, и оно идёт. Не то что безропотно, а с радостью Не досадуя и не упрекая
Да. Отец так и говорил.
Да ведь это сила власти! горячо повторил Терентий Васильевич. Холодная сила, которой не дано самой любить! Любовь и такая сила вещи разные. Сила эта не способна сопереживать, сочувствовать, сострадать старик умолк.
Он смотрел в напряжённо-сосредоточенное лицо Ивана. Оно даже осунулось. Казалось, до старика доносилось, как маленькие жернова в голове у мальчика с трудом, со скрипом перемалывают услышанное.
Хоть что-нибудь понял? спросил он.
Я не всё понял. Может быть, очень мало. Мне надо ещё подумать.
Верно, старик даже крякнул, довольный ответом. С ходу это не усвоишь. А чтобы тебе легче было, я напомню: тебе тогда не хватило силы желания. Ты пойми, я ведь о чём? Тут не детский каприз: хочу собаку Понимаешь?
Кажется, понимаю.
Я о той силе желания, которая питает мужество. Готовность идти на жертвы. Готовность забыть о себе, если потребуют обстоятельства. Ну, да ты вот что заходи ко мне поближе к вечеру. Я тебе кое-что расскажу, сторож похлопал себя по карманам. Иван догадался.
Да вот ваша трубка. Вы её давно положили на стол.
Угу, рассеянно кивнул Терентий Васильевич, барабаня пальцами по крышке табакерки.
Рассказ Терентия Васильевича
И хоть был Иван занят хлопотами дежурства по столовой, хоть не выходил из головы разговор со сторожем тянулся тот день мучительно долго. Нараставшую тревогу не могла заглушить и усталость. А к вечеру Иван был весь, как натянутая струна.
Наконец, улучив минуту, увидев, что в окне сторожа зажёгся свет, он пошёл.
Ещё издали заметил, что собаки на крыльце нет. «Встретиться с Дижоном на глазах Терентия Васильевича?..» подумал, и было замешкался у дверей.
Entrez! раздался глухой голос сторожа. Он произнёс это слово в значении «Войди», а не «Войдите». Словно знал, что за дверьми мог быть только Иван.
В дальнем, притемнённом углу комнаты он увидел лежащего Дижона. Тот и головы не поднял. Иван был благодарен собаке. Только теперь, разом свалилось с него напряжение долгого дня.
Сторож сидел за столом у окна.
A-а, Иван, сказал он и кивнул на стул напротив себя. Предупредил, где ты?
Да, сказал.
Перед сторожем лежали две разобранные курительные трубки. Он взял с подоконника третью. Разобрал её. Стал ёршиком на тонком металлическом стержне чистить мундштук, то и дело поднимая голову, посматривая на свет лампы, обёрнутой пожелтевшим номером «Юманите» на манер абажура.
На-ка, вот это колечко почисть, он протянул Ивану трубочное медное кольцо и кусок замши. Склонил голову набок, присматриваясь, как Иван принялся за дело. Так вот, сказал, было это очень давно. Был я меньше тебя. Словом, рассказ долгий. Если покажется скучным, останови, ладно? Я не обижусь.
Иван кивнул.
Так уж получилось, начал Терентий Васильевич, что приехали мы из Ярославля в посёлок Рудный под Свердловском. Отец мой, паровозный машинист, устроился опять на железную дорогу, а мать поваром в станционную столовую. Я пошёл в школу. Вскоре освоился на новом месте, появились друзья. Особенно сошёлся я с парнишкой по имени Сергей Клыков. Были Клыковы из кержаков. Кержаками называли старообрядцев. Дело это тёмное, древнее, связано с религией Так вот, жили Клыковы в большой, основательной избе. Кроме Серёжи, матери с отцом, младшего брата Мишки, жили ещё два взрослых брата и две сестры. Старшие братья и сёстры уже имели свои семьи.