Почему он такой тихий? Он ведь пищал! А сейчас словно и не дышит! выезжая на трассу, паникует Хади, всматриваясь в лицо лежащего в моих руках ребенка.
Глаза закрыты, лицо синюшное
Господи, он всхлипывает она, и я вижу, как ее глаза наполняются слезами.
Он живой, обрываю я ее. Следи за дорогой. Чем быстрее мы доедем, тем быстрее ему окажут помощь.
Мы доедем, обязательно доедем
Хади, успокойся! Он дышит, и, как только мы доставим его в больницу, всё будет хорошо, уверенно говорю я, пытаясь не выдать собственного беспокойства, ведь ребенок действительно не реагирует. Скорее всего, отключился.
Сердце колет от воспоминаний о племяннике, ведь я с тех пор и не держал больше детей на руках. Молюсь богу, чтобы дал этой невинной душе выжить, и прижимаю сверток к себе, надеясь согреть его в своих объятиях.
Хади
Стоит нам прибыть в больницу, мы с Дударовым тут же мчимся в здание и требуем немедленного осмотра. К счастью, ребенка тут же забирает дежурный врач и велит нам ждать в приемной.
Я с ума сойду от этого ожидания! стону я спустя двадцать минут.
Шамиль, меряющий приемную шагами, останавливается и вздыхает. Потом садится рядом со мной, к счастью не трогая, и говорит:
Позвони брату. Уже поздно, и они наверняка волнуются. Пусть приедет и побудет с тобой.
А ты? удивляюсь я.
Я же не могу тебя утешить. А ты явно нуждаешься в объятиях, Красоточка, поражает он меня своими словами. А потом протягивает руку и стирает мою слезинку.
Не знаю, что происходит со мной в этот момент, но я, наверное, впервые за последние десять лет действительно чувствую себя в безопасности. А я-то думала, что за три года, которые прошли со смерти Азима, уже научилась это ощущать. Рядом с семьей и близкими мне ведь ничего не угрожало. Но то, что я почувствовала рядом с Дударовым, было чем-то новым.
Всё будет хорошо, не плачь больше, говорит он, и я, моргая, отстраняюсь от него, смущенная своей неправильной реакцией. В голове всплывает его поцелуй, и я вскакиваю с места, обуреваемая паникой.