Вконец отощавший и обессиленный Германский предложил было Американову слегка смягчить бойкот, на что последний ответил решительным отказом.
Голод и холод полезны, Германский! Главное перетерпеть, говорил он, украдкой жуя сосиску торговой марки «Русская выгода». Я подсчитал: сегодня в магазине побывало пятьсот человек, а без нашей инициативы могли бы и все пятьсот пятьдесят. План работает!
Через месяц план сработал окончательно. Из своего окна Американов увидел наконец, как вокруг магазина засуетились рабочие, а грузовики приступили к вывозу товара. Тем же вечером они с Германским направились принимать капитуляцию. Но при входе в магазин их встретило странное объявление:
«Магазин закрыт на ремонт в связи с расширением. Следите за рекламой, скоро открытие!»
Тут Германского хватил удар, и он со стоном повалился на землю. Смотря на измождённое и неподвижное тело, Американов вздохнул и достал телефон.
Французов? Послушай, Французов, а тебе не кажется, что магазин напротив слишком богато живёт за счёт нас, покупателей?
15.07.22
Временные и вечные
Вот так, набрасывай на голову! На голову! Отлично! Поднимай!
Грубый ремень обхватил шею трёхметрового бронзового маршала, змеевидно заскользил, натягиваясь, и воин прошлого с букетом цветов в руке со скрежетом сорвался с гранитного постамента. Ещё минут десять он мерно покачивался в воздухе, пока внизу, на фоне этого гиганта, суетились карликовые рабочие. Они раскладывали по газону деревянные брусья и что-то кричали крановщику. В тревожном нетерпении, будто пытаясь побыстрее отделаться от постыдной работы, двое из них подошли к постаменту и принялись молотком и стамеской сбивать выложенную чешскими буквами русскую фамилию. Рабочий, что орудовал инструментами, был толст, бородат и раза в два старше второго, стоящего рядом и собирающего в руку стопку из снесённых букв. По виду он походил на студента с глуповатой и вытянутой физиономией, которая не переставая жевала арахис из пакета, лежащего в кармане куртки.
Карел, а кто это? спросил он наконец, когда ему передали очередную отбитую букву.
Маршал, русский маршал, прокряхтел Карел.
Это я вижу, ведь читать я умею, а что он сделал? За что ему памятник?
Карел оторвался от своего занятия и кулаком потёр лоб, отчего его пыльная кепка сползла на затылок.
Петр, а вас что, истории уже не учат? прищурившись, спросил он.
Почему? Учат. Да ты же знаешь, я в академики не собираюсь.
Это великий полководец прошлого, объяснил Карел. Победоносный маршал, освободитель нашей страны. Большой человек. Ему рукоплескал весь мир современников. Один из созвездия славных военачальников, которые одолели мировое зло.
Да ну! Петр покосился на уже лежащего на деревянных балках бронзового витязя минувшего века и, слазив в карман, вновь зажевал. То есть он сражался со злом, да?
Ну да, нехотя признал Карел, продолжая стучать молотком.
И здорово он этому злу врезал?
Карел перестал стучать и задумался.
Свернул ему голову, не поворачиваясь, ответил он.
А потом он возгордился и заставил нас поставить себе памятник?
Да ты что! Карел усмехнулся. Мы свободолюбивый народ. Нам никто приказывать не смеет. Мы сами поставили ему памятник.
И после этого он отплатил нам злом, нахмурился Петр.
Нет, памятник мы поставили уже после его смерти.
Минут пять они работали молча. В небе над Прагой сгущались тучи, скоро должен был пойти дождь. К площади подъехал грузовик, и ноги бронзового маршала обмотали ремнями, готовя его к погрузке в пыльный кузов.
Послушай, Карел, вдруг что-то надумав, заговорил Петр. Так за что же тогда мы его сносим? Маршала этого? Ведь после смерти он нам ничего плохого сделать не мог.
Ну, протянул Карел, с тех пор многое изменилось.
Что?
Ну, многое, пространно пояснил Карел, ещё громче стуча молотком. Изменилась наша политика, история. Русские теперь нам не друзья, и вообще, они империалисты и оккупанты. Они против демократии, представляют для нас угрозу. Словом, так надо!
Хорошо! Пусть изменилась политика, но ведь сам маршал с тех пор не поменялся, разве нет?
Что ты хочешь этим сказать? насторожился Карел.
Я хочу сказать, что, если он умер, а памятник мы ему добровольно поставили после смерти, это значит, что он нам ничего плохого сделать не успел, верно? И в истории он остался полководцем, победившим зло. Так что изменилось, если он навсегда остался на стороне добра?
Карел посмотрел на коллегу взволнованным взглядом.
Карел, если он константа, продолжал испуганно бормотать Петр, и навечно остался на стороне добра, и раньше мы были с ним заодно, а теперь мы его сносим, значит, изменились мы? Значит, это мы сменили сторону? На чьей мы теперь стороне, Карел?
Тебе надо поменьше думать! фыркнул Карел, остервенело сунув своему напарнику очередную сбитую букву.
Пошёл мелкий дождь. Маршала загрузили в грузовик и накрыли рваным брезентовым тентом. Рабочие тоже стали собираться. Только Петр замешкался у осиротелого постамента. Он рассматривал груду букв в своих руках. Наконец его окликнули. Он торопливо отыскал в этой куче букву «К», украдкой засунул её в карман и побежал к автомобилю.
19.04.22
Кладбище
Павел Захарович, к вам поэт! Третий за сегодня!
Ох, вздохнул Павел Захарович Хмыров, щекастый человек с брюшком. Будь они все прокляты!
В кабинет вбежал улыбающийся вихрастый молодой человек, сжимая в руке трубку толстой тетради.
Я принёс вам стихи! воскликнул поэт, живо подсаживаясь к столу Хмырова.
Молодой человек, мы этим не занимается! скорчив плаксивую гримасу, ответил Хмыров.
Как же? А кто этим занимается?
Не знаю! Но не мы! помрачнел Хмыров. У меня этими стихами вся мусорная корзина забита!
Так куда же Голубые глаза поэта опечалились.
Отнесите в издательства, в редакции предложил Хмыров.
Так никто не берёт!
То-то и оно! Но мы тут при чём?
Но стихи-то хорошие, вот, послушайте!
Поэт развернул тетрадь, и в глазах Хмырова появился ужас.
Нет! почти закричал он. Хорошие они или плохие мне всё равно. Я стихов не люблю! А если издательства их не берут, значит, они не нужны.
Стихи не нужны? ошарашенно переспросил поэт. Вы сошли с ума?
Хмыров посмотрел на гостя снисходительно.
Вы человек молодой, заговорил он наставнически, и, очевидно, ещё не понимаете, как всё устроено. Не мне вас учить, но я могу предложить вам несколько путей. Первый опубликуйте свои творения в интернете
Опубликовано!
И в чём же дело?
Но их и там никто не читает
А-а! Хмыров встал из-за стола и, заложив руки за спину, стал прохаживаться по кабинету. Вот вы уже и начали что-то понимать, господин поэт! Век поэзии кончился. Да, и не перебивайте! Поэзия ушла в небытие. Как симфоническая музыка, которая стала лишь служанкой, исполняющей прихоти масскультуры. Как живопись. Как скульптура. Всё это осталось в прошлом и исключительно для узкой прослойки ценителей, которая с каждым годом становится всё тоньше. Это стало ненужным, впрочем, как и большая литература. Люди ещё кичатся, что что-то помнят, читают, смотрят, но большинству это неинтересно. Они знают писателей по цитатам из интернета, смутно помнят «Евгения Онегина» и думают, что Ван Гог и Гоген это нечто одно.
Этого не может быть! вскричал поэт, вскакивая с места.
Может, ещё как может! Буквально недавно не где-нибудь, а в Академическом театре армии Раскольникова назвали, внимание, обычным никчёмным убийцей! Фёдор Михайлович, зачем вы написали такую толстую книгу, когда всё можно было выразить тремя словами?
Это ужасно! Поэт вновь сел, обхватив руками голову. Заявивший это не может заниматься искусством. Он ничего в нём не понимает.