Я могу заплатить, возмущаюсь я. Меня взбесила снисходительность в его голосе. я, между прочим, взяла с собой пятьдесят долларов из заначки. Сорок долларов.
За дневник?
За все три.
Эван фыркает. Громко.
Это же меньше двадцати пяти центов за страницу!
Чувствую, как у меня краснеют шея и щеки.
Ладно, что ты предлагаешь?
Пятьдесят долларов за каждый.
Теперь фыркаю я.
Это намного меньше того, на что я рассчитывал.
Хорошо, с вызовом говорю я и перебрасываю волосы на другое плечо, надеясь, что этот жест продемонстрирует безразличие, а не отчаяние, которое я начинаю испытывать. В университете ведь целое русское отделение, так? Не сомневаюсь, что найду там желающих помочь с переводом.
За такие деньги нет.
Я смотрю на него с яростью. Он уже не кажется мне таким симпатичным, хотя я понимаю, что он прав.
Тридцать пять, говорю я.
Он прочесывает волосы пальцами, подергивая их за концы, нервный жест, означающий, что он размышляет.
Сорок пять.
Сорок.
Сорок пять. Он прищуривается.
Я быстро просчитываю стоимость. Сто тридцать пять долларов треть всех моих накоплений за три дневника. Надо же с чего-то начинать.
Ладно, нехотя говорю я. Сорок пять за дневник.
Договорились. Мне нужен депозит в двадцать пять долларов.
Поднимаю брови:
Это еще зачем?
Чтобы не вышло так, что я все перевел, а ты меня надула.
У тебя такое уже бывало? спрашиваю я с сильнейшим сарказмом.
У тебя бывало, что на объявление отвечал человек, утверждающий, что знает русский, хотя это не так?
Я закатываю глаза:
У меня с собой только двадцатка.
Пойдет.
Недовольно бормоча, я откапываю в сумке кошелек и бросаю купюру на стол. Эван разглаживает ее, прежде чем убрать в свой кошелек, и встает из-за стола. Он придвигает дневники к себе.
Постой, говорю я, инстинктивно накрывая рукой его руку, держащую дневники. Неожиданное прикосновение удивляет нас обоих, я одергиваю руку. У меня в животе что-то переворачивается. Я дала тебе аванс. А ты как докажешь, что тебе можно доверять?
Когда до Эвана доходит мое подозрение, что он может их украсть, на его лице появляется противная ухмылка.
Видимо, никак, говорит он. Но откуда тебе знать, что это не просто записки какой-то русской домохозяйки, списки покупок и жалобы на мужа-алкоголика и десяток гадких детей?
Я начинаю терять терпение.
Это не записки какой-то русской домохозяйки, огрызаюсь я. Это дневники моей умершей двоюродной прабабушки Анны.
Не обращая внимания на мой возглас, он берет книги под мышку. Опустевшая сумка непривычно легко повисает у меня на плече.
Сколько займет перевод? спрашиваю я.
Ну, если хочешь побыстрее, придется доплатить
Ладно! Меня и такая цена устраивает. Просто как ты думаешь, сколько у тебя на это уйдет?
Он дергает бровью, рассчитывая срок в уме.
Неделю. Плюс-минус. Я позвоню, как все будет готово.
Значит, тебе нужен мой номер?
Теперь его очередь смущаться.
Э да, запинается он. Да, наверно, мне нужен твой номер.
Хорошо У тебя с собой телефон?
У него розовеют щеки либо оттого, что девушка хочет дать ему свой номер, либо оттого, что не подумал, как иначе сможет мне позвонить. Он копается в кармане и извлекает телефон-раскладушку примерно 2000 года. Я с трудом вбиваю туда свой номер и нажимаю кнопку вызова. Мой телефон звонит, я закрываю его телефон и возвращаю ему:
Теперь у меня тоже есть твой номер.
Огибая столы, мы выбираемся из кофейни.
Эван встает спиной к солнцу, я прикрываю глаза, глядя на него снизу вверх, и указываю на дневники в его руках.
Будь с ними осторожнее, ладно? Думаю я немного мнусь. Мне кажется, тут есть какая-то история.
Я сама до конца не понимаю, что имею в виду, но Эван улыбается, поддерживая книги чуть на высоте.
Конечно, тут есть история. Это ведь дневники. «Так как же вы жили, коль нет истории?»
Я прищуриваюсь.
Поговорка?
Он улыбается.
Достоевский. Обещаю, что буду с ними осторожен. Честное ботанское.
Щеки мои краснеют. Неужели он сразу понял, что я о нем подумала?
Эван салютует мне двумя пальцами, щелкает пятками и уходит в сторону университета.
7
18 августа, 2007
Музыка из машины Райана льется по всей Вашингтон-стрит. В окна «блейзера» задувает теплый воздух. Сегодня один их тех летних вечеров, в которые кажется, что ты неуязвим, будто август никогда не кончится, будто можно всегда оставаться беспечным. Даже если на деле ты далек от беззаботности и тебя ужасает перспектива стать муравьем, застрявшим в янтаре юности, в этот момент чувствуешь настоящую жизнь.
Райан убирает руку с моего колена, чтобы переключить скорость, и мы сворачиваем направо, на зеленую тенистую улочку, ведущую к парку Робина Гуда. Премьера «Двадцать пятого ежегодного орфографического конкурса округа Патнэм» проходит в поросшем травой амфитеатре парка. Кэти всю неделю сходила с ума, переживая, что никто, кроме родителей артистов, не приедет на премьеру. Чтобы Райан присоединился, мне пришлось ему объяснить, что это не настоящий конкурс, а пьеса о конкурсе. «А, это все меняет», усмехнулся он, но прийти согласился. Я втайне надеюсь, что его присутствие поможет растопить лед, который появляется у Кэти при виде Райана.
Мы уже подъезжаем к парку, как вдруг мощный бас из автоколонок перебивают сверчки мой рингтон.
Черт, говорит Райан. Когда уже Кэти успокоится?
Я копаюсь в сумке, которую убрала в ноги. Кэти звонит уже второй раз.
Она волнуется, начинаю объяснять я, но тут замечаю, что на экране имя не Кэти, а Эвана Германа.
Бросаю взгляд на Райана с той вечеринки у Дага я ничего не говорила ему о дневниках, но звонок слишком удивляет и интригует меня, чтобы перенаправлять его на автоответчик. Эван сказал, что перевод займет неделю. Прошло полтора дня. Я беру трубку.
Алло?
Райан листает песни на айподе.
Это Джесс Морган?
Э-э ну да Это же он мне позвонил, так?
Это Эван Герман.
Ну да, говорю я снова, бросая взгляд на Райана. я знаю, у меня ведь есть твой номер.
Точно, говорит Эван.
Он что, впервые в жизни кому-то звонит?
Слушай, это шутка какая-то?
Что? недоумеваю я.
Амит тебя подговорил, да?
Какого Я не знаю, кто это.
Шины «блейзера» скрипят по тротуару Райан резко заворачивает на парковку. Эван в трубке молчит.
Алло? повторяю я.
Я прочел твои дневники, осторожно говорит он.
Все? Ты же сказал, это займет неделю.
Он замолкает, будто все еще сомневаясь, не розыгрыш ли это.
Дело пошло быстрее, чем я думал. Я начал работать, и ну, не смог остановиться.
Райан выключил машину и теперь смотрит на меня в замешательстве; очевидно, что разговариваю я не с Кэти.
Дыхание Эвана в трубке напоминает шум волн, разбивающихся о берег.
Слушай, мне кажется, нам лучше встретиться лично, наконец говорит он. я все объясню при встрече.
Почему? Что случилось? Меня напрягает его взволнованность.
Просто думаю, что лучше нам взглянуть на это вместе.
Там что-то плохое? Чувствую, как внутри все сжимается. Возможно, Анна не просто так спрятала дневники на чердаке.
«Мы идем?» одними губами спрашивает Райан. Я киваю и затыкаю другое ухо пальцем, чтобы лучше расслышать ответ Эвана.
Нет, вообще нет. Ну, не совсем, медленно говорит он.
«Не совсем»? Раз там нет ничего плохого, почему он не может просто мне сказать? Телефон вибрирует, и на этот раз я точно знаю, что это эсэмэс от Кэти.
Ладно, говорю я. Там же, завтра в четыре?
Да, увидимся там. Он кладет трубку, не прощаясь, видимо, это дается ему не лучше приветствий.
Все нормально? спрашивает Райан, когда я отнимаю трубку от уха.
Трясу головой, чтобы прийти в себя, но внутри все гудит, будто звонок Эвана включил у меня в голове огромный неоновый вопросительный знак.
Да, извини. Нужно встретиться кое с кем насчет одного проекта.
Мы направляемся к амфитеатру.
«Одного проекта»? Типа для школы?
По его тону я понимаю, что сделала правильный выбор, не рассказав о реферате для мистера Остина.