Ещё раз, огромное спасибо. Вы настоящий рыцарь, без страха и упрёка. Приходите опять на будущей неделе, как сможете. Вечером мы дома.
Петю залил румянец. Не помня себя от счастья, он, окрылённый, полетел домой.
2.
В конце ноября немного потеплело, но задули сильные ветра. С ними по Дону приплыла флотилия из Севастополя. На берег сошли матросы в чёрных бушлатах, с красными бантами и пулемётными лентами крест-накрест, и установили советскую власть, легко и практически без сопротивления. Казаки и солдаты гарнизона отказались поддерживать законно избранного атамана Каледина и разошлись по домам и казармам. Лишь горстка казаков ещё удерживала вокзал. На восточной границе Нахичевани, по Кизитериновской балке, пролегла позиция, образовались окопы и пулемётные гнёзда. Опасались «кадетов» генерала Алексеева и казаков Каледина, со стороны Новочеркасска. До горожан начали доноситься частенько выстрелы, сначала по ночам, а потом и средь бела дня. Городом управляла таинственная «Пятёрка»5, кто они и откуда, никто толком не знал.
Всё это Петя слышал от мамы, соседей и от семьи Вериных. Уроков не стало, всех распустили по домам. Петя перечитывал «Квентина Дорварда» Вальтера Скотта, сравнивал Ксению с Изабеллой Де Круа, и строил с Георгием планы сбежать в Новочеркасск. Но это было невозможно, так как никакого сообщения со столицей Войска Донского не стало.
Мама Пети строчила на машинке. Её последняя работница, Анфиса, ушла от неё
«делать революцию», а она, «эксплуататор рабочего класса», взвалила на себя двойную работу. Она была модистка и шила платья на заказ, для «высшего общества». Заказов, как ни странно, меньше не стало. Высшее общество продолжало развлекаться, а по кафе и ресторанам, по клубам и синематографам сидело много офицеров-фронтовиков, не собиравшихся ни к «кадетам», ни к Каледину.
Мой Саша бы не сидел, обращаясь неизвестно к кому, вдруг вслух обронила мама, и слеза скатилась по её щеке.
Мама, а как погиб отец? Обернулся к ней Петя.
Я тебе уже сто раз говорила, не знаю, ответила мама. Погиб и всё. На японской.
А письмо осталось?
Какое письмо?
Ну такое, какие с фронта присылают. Погиб, мол от пулевого ранения в грудь навылет, в бою под Ковелем, за Веру, Царя и Отечество. Мне Медведев показывал. У него отца как убило, так сразу прислали письмо.
Мама на минуту задумалась.
Ладно, повзрослел ты, можно тебе открыть, поймёшь, она встала, распрямилась, подошла к комоду. Пошелестев там бумагой, вынула письмо и подала сыну.
Петя углубился в чтение.
Через минуту он, гневно отшвырнув письмо, вновь обратился к ней.
Так что выходит, не в бою отец погиб?
В бою, сынок. Только не на фронте и не от японцев, а от наших же русских людей. Его полк возвращался с фронта, из Манчжурии. Везде по дороге бунтовали рабочие, так же, как и сейчас. Полк прибыл в Самару, они должны были помочь властям в наведении порядка. Какой-то бомбист метнул бомбу в казарму. Трое убитых, в числе их твой отец.
Кто это были, революционеры? Большевики?
Я не знаю, сынок. Большевики, эсеры, анархисты один чёрт. Убийцу потом поймали и повесили. А я всем сказала, что на японской погиб, не хотела, чтобы пересуды начались, у нас тут многие революционерам тогда сочувствовали. Прости, сынок.
Мама, я отомщу.
Кому? Говорю же, поймали и
Им всем. За то, что всё ломают, топчут нормальную жизнь. За «Бога нет», за Государя. За отца.
Сынок, Господь заповедовал не мстить. Твой отец писал с войны, как тяжело ему было попервой стрелять в человека, даже во врага, в японца. Только Долг перед Государем и Отечеством его понуждал. А сейчас, и царя уж нет. Скинули
Мама! Не смей так о Государе. К тому же, осталось Отечество.
Петя встал и стал стремительно одеваться.
Боже мой, куда ты?
Не волнуйся мама, я к Георгию. Вернусь, твёрдо и смотря прямо в глаза ей, ответил Петя и закрыл за собой дверь.
«Совсем взрослый стал, мужчина» не без гордости, но с волнением и тревогой подумала мама и вновь села за машинку. Работу надо было докончить до завтра.
До Первой линии6 Петя добрался без помех, доехав на подножке трамвая. По пути он видел патрули матросов в чёрных бушлатах и ещё каких-то личностей в штатском, но с винтовками и красными бантами, пришитыми к пальто. Они важно расхаживали взад-вперёд по Садовой.
Георгий сразу отвёл его в спальню и заговорщицки зашептал:
Петя, я револьвер раздобыл.
Да ну, где?
Тише! У матроса выменял. На папины сигары.
У матроса??
Ага. Он пьяненький был, лыка не вязал, я сказал ему так: «Товарищ, поделись, мол, с товарищем оружием, я, мол, из молодёжной рабочей дружины, нам надо вместе с контрой бороться.» И дал ему сигары, за револьвер системы «Наган». И за патронов коробку в придачу. Выгодное дельце!
Ловко! Не зря ты в коммерческом учишься!
Ага!
И что теперь? В Новочеркасск?
Пока рано. Скоро, я думаю, Каледин их разобьёт. Говорят, казаки просыпаются. А я пока среди своих, в коммерческом, отряд формирую. Уже десять человек записалось.
Ты молодец, Георгий! А я не могу уже ждать, скука одна. К тому же сегодня выяснилось, как погиб отец. Оказывается, его бомбой убили бунтовщики в пятом году. Мама скрывала от меня
Вот как. Сволочи.
Знаешь, мне тоже надо оружие добыть. Только, как у тебя, у меня не получится. Я торговаться вообще не умею. Мама ругается, что на базаре я всё дорого покупаю
И как же ты его добудешь?
А вот как! Одолжи мне револьвер на пару дней, я тебе верну.
Ночью в спальне, тайком от мамы, Петя рассматривал револьвер, открывал и закрывал «дверцу», крутил барабан, извлекал и вновь вставлял патроны, вскидывал в руке, прицеливался. Наутро, когда мама отлучилась за покупками, раздобыл в её коробках красную ленту, сделал бант, достал старую смятую кепку, надвинул на лоб, накинул пальто и выскользнул на улицу. В таком виде он потолкался у Ротонды, где собирались большевики, походил по улицам, пока не приметил одного низенького, сутулого красногвардейца, с винтовкой на плече и револьвером в кобуре на поясе, завернувшего во двор по нужде. Петя юркнул за ним под арку, надвинул шарф на подбородок и окликнул:
Эй, товарищ! Можно вас?
Чего тебе, парень? Не мешай, не видишь, мне приспичило?
Красногвардеец снял винтовку, прислонил её к стене, повернулся спиной, расстегнул штаны и начал справлять нужду прямо на ступеньки наружной лестницы, ведущей на второй этаж.
Петя с трудом сдержался, чтобы не выстрелить ему в спину.
Ну, чего тебе? наконец повернулся к нему большевик, оказавшийся рябым среднего возраста мужиком, с нагловатым лицом, выражавшем крайнее раздражение.
Петя навёл на него револьвер.
Расстегни ремень с кобурой и брось на землю. И уходи. Попробуешь кричать, я тебя убью. Вы моего отца убили. Мне тебя не жалко будет.
Да ты чего, парень? Шутки шутишь? Тебе в гимназию пора!
А тебе на завод. Паровозы клепать. А ты тут дворы обсыкаешь. Делай, что велено!
Мужик, поражённый металлом в голосе Петьки и его бешеным взглядом, нехотя расстегнул ремень и швырнул его на снег.
Теперь уходи, не оборачиваясь. Винтовку тоже оставь. Крикнешь убью.
Красногвардеец насупился и побрёл к арке. Петя посторонился, держа его на мушке.
Всё равно тебя поймаем, щенок. Тебе не жить. В топке паровозной спалим, зло прошипел мужик, входя в арку. Вскоре он исчез за воротами.
Петя быстро схватил ремень с кобурой, покосился было на винтовку, но решил не возиться.
Дворами он выбежал на Сенную7 и был таков.
3.
Двадцать девятого8 вернулась Анфиса, молодая швея, родом откуда-то с Владимирщины, полнощёкая и курносая. Мама нанимала её себе в помощь за жалованье. В октябре она исчезла без объяснений, а после соседи видели её среди рабочих, на митингах. Петя по поручению мамы тогда разыскал её, но она наотрез отказалась возвращаться: