И, наспех чиркнув авторучкой в отведенном месте, бегу к девчонкам на галерку: за лето накопилась тьма гораздо более интересных тем для разговоров, нежели студком местного общежития.
Румянцева, первое собрание уже в среду! Не подведи! кричит мне в спину Лариса, но тут же переключает свое внимание на зашедшую в аудиторию загоревшую и похорошевшую Иванову. Света! Иванова! Задержись!
Атмосфера учебы поглощает моментально. Суета коротких перемен сменяется размеренными лекциями, а смех подруг недолгими встречами с Артуром. Это в Заречном мы жили с Царевым на соседних улицах, а, вернувшись в город, разъехались по разным сторонам: я к отцу на окраину, а он в центр, в «двушку», купленную специально для него родителями.
Переезжай ко мне, а? мартовским котом мурлычет на ухо Царев, нежно сжимая мою ладонь.
Вместо того чтобы гулять где-нибудь по парку, наслаждаясь последними теплыми денечками, мы вынуждены сидеть в актовом зале, слушая монотонную речь очкарика-аспиранта, с важным видом вещающего о выкрашенных за лето стенах в общежитии.
Тш-ш! изображаю, что увлечена выступлением паренька. Разговоры о переезде меня немало смущают, да и в свете последних событий я вообще не уверена, что все еще хочу связать свою жизнь с Царевым.
Ты обещала подумать, Ань. Горячее дыхание Артура щекочет щеку. Он как чувствовал, что нам будет не до обсуждения общажных проблем, и уговорил занять самый дальний ряд кресел.
Я еще думаю, шепчу в ответ, но мои слова тонут в жидких аплодисментах завершившему свое выступление оратору.
Спасибо, Михаил! Слово берет председатель совета общежития симпатичный парень с копной рыжих волос. И последнее на сегодня, что хотелось бы обсудить
Ты думаешь уже полгода, Ань, разочарованно вздыхает Царев, переключая мое внимание на себя. Сколько можно?!
Особое беспокойство у меня вызывает студент первого курса филологического факультета, продолжает монотонно зачитывать рыжий, Илья Соколов.
Артур, это слишком серьезный шаг! говорю я растерянно. Понимаю, что скажи я Цареву правду, в наших отношениях придется ставить жирную точку. А что дальше?
В нашем небольшом городке, где все друг друга, так или иначе, знают, Артур считается лакомым кусочком.
«Красивый, не дурак, из хорошей семьи и с отличными перспективами, а главное без ума от тебя. Что еще надо, дочка?» неустанно повторяет отец, когда я пытаюсь поделиться с ним своими сомнениями. Даже историю с тем бедолагой под сосной любимый предок обернул в пользу Царева.
«Нюра, глупышка, Артур просто испугался за тебя и пытался уберечь! Мало ли что! Это хорошо, что тот парень жив оказался. А если бы нет?»
А у нас с тобой, значит, несерьезно?! взрывается Царев, выдергивая меня из пучины размышлений. Потом невесело хмыкает, отпускает мою руку и обиженно откидывается на спинку кресла.
Сегодня уже среда. И снова в наш разговор врывается нудный голос председателя студкома. А Соколов так и не явился на учебу. Но это полбеды! Разбираться с его успеваемостью не наша забота! А вот тот факт, что за ним числится комната в северном крыле, которой он не пользуется, вызывает вопросы!
Серьезно! сама тянусь к Артуру, в душе проклиная ненавистный совет и свою нерешительность. У нас с тобой все серьезно!
Это только слова, Анька! ерепенится Царев. Сколько мы уже вместе? Второй год? А ты меня все завтраками кормишь!
Артур. Упираюсь лбом в его плечо, не переживая, как выгляжу со стороны, и в срочном порядке придумываю себе оправдание.
Между тем в зале продолжается обсуждение некоего Соколова, но обрывки чужих фраз благополучно пролетают мимо моих ушей.
Получается, место в общаге занимает, а на учебу не ходит?
Во, наглые перваки пошли! Небось еще и на бюджетное место поступил?
А то! Он же из глухой деревни, по направлению к нам.
Слушайте, а парня вообще спросили? Может, у него душа к медицине лежит, а его в филологи засунули!
Тишина! Председатель стучит авторучкой по столу. Давайте ближе к делу! Кто возьмется образумить нерадивого первокурсника и уберечь его от неминуемого отчисления?
Ну так пусть с ним филологи и разбираются.
Согласен! Голосуем? Кто «за»?
Чего молчишь, Анька? глухо усмехается Артур, совершенно не вникая в дебаты по поводу Соколова. Сомневаешься? Не любишь меня, да?
Еще бы я знала ответ! Да и как я должна понять, что это и есть любовь, если сравнивать мне не с чем? Да, нам вместе весело и комфортно, за спиной притаились годы крепкой дружбы и даже почти два года далеко не дружеских отношений. Сказать, что я не люблю Царева соврать! Но та ли это любовь? Почему в животе не порхают «бабочки», а сердце не изнывает без него от тоски по ночам? Не совершу ли я ошибку, уступив напору Артура?
Эй, там! Последний ряд! Вы «за» или «против»?
Командный голос рыжего так вовремя дарует мне мимолетную передышку. Вспоминаю указания Лары и уверенно заявляю:
В этом вопросе я поддерживаю большинство.
Значит, единогласно! громыхает главарь студкома и неожиданно спрашивает: Анна Румянцева здесь?
Это я. Поднимаюсь с места, краем глаза замечая разочарованный взгляд Царева: он так и не дождался моего ответа.
Берешь на себя студента Соколова! чеканит председатель.
В каком смысле?
В прямом! Найдешь пропажу, профилактическую беседу проведешь, а не исправится у нас очередь из желающих занять его место. Все ясно?
Нет, непонимающе мотаю головой, игнорируя волну смешков, резво пробежавшую по рядам. Почему я?
Ты с филфака, смеется рыжий. Этого достаточно. Вот тут его адрес, телефон. Держи. Он протягивает мне картонную папку с личным делом Соколова. Как найдешь тунеядца отчитаешься!
Продолжая пребывать в прострации, на автомате подхожу за папкой и, сжав ее в руках, возвращаюсь к Артуру.
Вечно ты влипаешь куда-то, Ань! негодует Царев и выхватывает дело Соколова. Сдались тебе эти студкомы! Сейчас вместо того, чтобы побыть вдвоем, будем искать какого-то придурка деревенского!
Я и сама справлюсь, бурчу в ответ.
По ходу, уже справилась, фыркает Артур и, потирая лоб, протягивает раскрытую папку с прикрепленной к краю листа фотографией парня. Никого не узнаешь? Это же тот болезный из леса.
Глава 4. Обнуление
Фил
Нет ничего бесконечного в этой жизни. Вот и моя темнота, чернильная, непроглядная, вязкая, постепенно начинает пропускать робкие, едва уловимые отблески света. Глаза, уставшие от монотонной черноты, нестерпимо жжет, но желание проснуться гораздо сильнее боли.
Первое, что вижу, это белесый потолок, покрытый паутинкой тонких трещин, старый, неровный и до безумия скучный. Ловлю себя на мысли, что белить потолок прошлый век, и вновь проваливаюсь в темноту.
На сей раз она наполнена странными звуками и отвратительным запахом антисептика такой даже мертвого заставит проснуться. Благо нудная, тупая боль, волнами расходящаяся по телу, не оставляет сомнений: я живой. Правда, вместо головы чугунный котелок, вместо тела кусок засохшего пластилина.
Вот вы и проснулись! Писклявый девичий голосок отбойным молотком проходится по моей многострадальной голове. Неужели обязательно так орать?
Приложив недюжинные усилия, напрягаю шею и поворачиваюсь на звук. Возле непонятной громоздкой аппаратуры замечаю миниатюрную девушку лет двадцати пяти в белом халате и такого же цвета шапочке, из-под которой выглядывают ярко-рыжие кудряшки.
Где я? пытаюсь спросить, но пересохшие губы и отвыкший работать язык превращают простые слова в кашу.
Тише, тише, щебечет девчушка и оборачивается ко мне с огромным шприцем в руках, невольно отвечая на вопрос: я, черт побери, в больнице! Не волнуйтесь! Сейчас капельницу поставлю, укол сделаю и врача позову.