Вы знаете фамилию пострадавшего?
Нет. А зачем?
У Филиппа были мысли по этому поводу, но он не стал их озвучивать, только спросил:
В карте написано «наследственность не отягощена». Вы всех своих родственников знаете?
Ангелина Михайловна кивнула.
А по линии отца Агнии?
Явное замешательство.
Вы в разводе?
Нет, он пропал, когда Агния была еще совсем маленькая. Просто однажды ушел из дома и не вернулся.
Искали, конечно.
Безрезультатно.
«В стране пропадает ежегодно какое-то безумное количество людей несколько десятков тысяч. Все может быть. Или все-таки склонность к бродяжничеству?»
Кем он работал?
Он только из армии пришел. Не успел ничего.
И вы с его родственниками связь не поддерживаете?
Сергей детдомовский.
«То есть наследственность очень даже может быть отягощена», Филипп поставил в карте большой вопросительный знак.
«А что? Он ничего себе, годный, этот Филя, размышляя Зойка, раскладывая по ячейкам дневные таблетки для пациентов. Потом, может, и замуж за него пойду. Он по всему порядочный. Скажу: забеременела. Можно и родить. В Москву заберет. Не останется же он надолго в этой нашей богадельне. Просто надо себя по-умному вести. Перестать глазки строить Константину Ивановичу из главного корпуса. А то он, как дежурства совпадают сразу к себе зовет, намекает на секс. Дать, конечно, несложно, Иваныч с главврачом дружбан и вообще не противный. Но тут надо все прекратить. Но опять же по-умному. Отлуп, но под каким-то благородным предлогом. Жене стукануть? Чтобы застала? Теперь уже нельзя у меня Филя, скандал не нужен. Навязываться не буду. Пусть Филя в следующий раз сам позовет. А с Иванычем придумаю что-нибудь. Обязательно!»
«Дорогая мамочка, набивал Филипп на клавиатуре, у меня все хорошо. По-прежнему живу в отделении, но это и удобно. Главврач меня даже и не зовет на летучки видно, стыдно в глаза смотреть: обещал же квартиру. Так что у меня здесь полный сепаратизм.
Больных немного, и все они с понятными диагнозами. Только одна Прохорова вызывает сомнения по-прежнему, я тебе о ней писал. Советуюсь с Аркадьевым. Учусь!
Папе привет! Целую всех, обнимаю».
Больше Филипп ничего не стал писать ни про убийство Стаса Завьялова, ни про допрос у следователя. Родителей надо жалеть.
Папа и с мамой жили в Подмосковье, работали там же врачами в поликлинике. Мама педиатром, отец кардиологом. И куда Филиппу было деваться после школы? Конечно, в мед. Поступил в московский вуз легко, даже общежитие дали мальчишек на курсе было раз, два и обчелся.
Учиться было интересно. Только от вида разрезанных лягушек Филиппа тошнило. А также от разрезанных мышей и собак, не говоря уже о людях. На первом же занятии в анатомичке еще до хирургического вмешательства в организмы животных Филипп понял, что будет специализироваться на психиатрии. Там хотя бы не режут.
Среди циничных медиков, а цинизм медикам свойственен, бытует мнение: психиатрию выбирают те, кто чувствует за собой какие-то психические отклонения, чувствуют, с ними что-то не то вот и специализируются на душевных болезнях прежде всего с собой разбираются.
Филипп остро почувствовал, что с ним что-то не то, на первой же разрезанной лягушке. Однокурсники спокойно и пытливо рассматривали внутренности земноводной, а Воздвиженского с души воротило. Знал бы он, каково это копаться в психике душевнобольных, возможно, выбрал бы просмотр внутренностей лягушек.
А к хирургам Филипп всегда относился, как к небожителям. Это же какие нервы надо иметь и силу духа! Прийти на работу в 7.30. В 8.00 уже быть в операционной и резать, резать, резать. И не мышей-лягушек каких-нибудь, а живых людей. Какой же мощи должно быть желание помогать и врачевать!
Кстати о хирургах. Как там подкидыш?
Дверь палаты была закрыта. Филипп постучал, потом еще раз:
Можно?
Новенькая сидела на кровати, испуганно смотрела на доктора.
Как самочувствие? Идите в сад сегодня все гуляют хорошая погода.
Спасибо, опустила глаза новенькая.
Светлана Максимовна, припомнил имя «кукушонка», это входит в оздоровительный процесс. Надо двигаться на свежем воздухе.
Я позже пойду, неловко улыбнулась пациентка.
Обязательно!
«Депрессия», подумал Филипп. Но вспомнил, что Светлана не его пациентка, ее не надо лечить. Или надо?
Странная, заметила, проходя мимо, тетя Рая, целый день сидит в палате.
Возможно, после хирургии еще в себя не пришла, после наркоза. Но гулять все же надо.
Вы прочли «Друзья»?
Когда? Не успел, вздохнул Филипп.
«Все же она оторвана от реальности. Не чувствует время? У нее свои отношения со временем».
Как вам моя мама? Агния настороженно смотрела на доктора.
Хорошая мама, улыбнулся Филипп, вы очень похожи.
Только внешне, к сожалению. Мама всегда плыла по воле волн. Я бы тоже так хотела, но не получается. Или вам кажется, что я покорная?
Покорная? Нет.
Агния рассмеялась:
Ну, да. Буйная же.
Теперь уже нет. Вам же легче.
Сейчас да. Но вы же знаете это до поры до времени.
Вы опасаетесь повторения приступов, сказал Воздвиженский и осекся.
Это не приступы, доктор. К сожалению.
Опишите, что вы чувствуете во время в то время, когда вас волнуют предчувствия.
Агния помолчала немного, взгляд ее остановился на одной точке. Прохорова словно рассматривала что-то вдали, пытаясь распознать детали.
Прежде всего это бессилие. Отчаяние. Мне хочется быть там, но я не могу быть там.
Где?
Ну что вы, доктор, с укором посмотрела Агния на Филиппа, там, где это все происходит. Я это вижу, чувствую даже запахи а прорваться сквозь время не могу.
Сквозь время никто не может прорваться. Это невозможно.
Тогда почему я это вижу?
Проще всего было бы сказать: это ваши фантазии. Но Филипп уже знал, что это не так. Не совсем так. Ведь были же и пожар, и гибель детей, и убийство Стаса Завьялова все это было.
Мы измеряем время по часовой стрелке, сказала Агния, и по движению солнца. Но время вообще изменяемо. Оно в принципе изменяется. Это его свойство. Время условная категория. Мыслительная. Если мы можем представить прошлое почему нельзя представить будущее?
«Чистый бред», подумал Филипп.
Ну, вот, вы опять, доктор, с обидой укорила Агния. Если прошлое существует в нашем воображении, почему будущее не может существовать таким же образом?
Потому что будущее мы не пережили, просто ответил Филипп.
А если пережили?
Как? Если оно еще не случилось?
А если случилось? В голове? Агния потрепала себя по волосам. Это как-то связано прошлое и будущее в моей голосе. Я это чувствую. Считаете, что я брежу?
Нет, нет, говорите, спохватился Воздвиженский.
прочла Агния.
Помолчала, внимательно глядя на Филиппа.
Прочтите что-нибудь еще, попросил доктор.
Спасибо. Вы замечательно читаете стихи.
Спасибо. Время ведь непознанная категория, правда, доктор? Или вы считаете, что мир познаваем? улыбнулась Агния.
Мы стараемся, кивнул Филипп.
Только у нас пока плохо получается. Есть белые пятна. Даже в естественных науках. Вы же Наталью Бехтереву читали? А между тем над загадками мозга бился целый научный институт. И не один. А стихи меня мама научила любить. Она всю жизнь хотела преподавать литературу в старших классах. Но образования не хватало педагогический техникум только. Потом я родилась, и не было уже ни времени, ни сил учиться дальше. Так и осталась учительницей младших классов. Малышня в две смены училась. Я с ключом на шее ходила. Иногда мама вечером читала мне стихи. Спрашивала: как я их понимаю. «Ребенок развивается нормально», говорила. На меня времени мало оставалось чужих детей учила. Доктор, я очень хочу выздороветь! Очень! Вы мне поможете? Агния с тревогой смотрела на доктора.
Конечно, Филипп попытался придать голосу твердость, и это, похоже, получилось.