Ну, теоретически
Я попытался вспомнить историю, но вспомнил только то, что у Андрея Боголюбского имелись проблемы с позвоночником, что он отличался неукротимостью в мечевом бою, что, судя по его архитектурам, тяготел к прекрасному. Росту же был ниже среднего.
Все-таки лишнего лучше не городить, заметил я. Здесь не тот случай.
Незавидная, но великая участь.
Хазин отмахнулся.
Случай всегда тот, сказал он. Всегда. Вить, чего ты дергаешься-то? Материал кое-какой есть, городок вроде симпатичный считай, полдела сделано.
Полдела да. Текст, правда, не идет, но это в локфике случается.
Или это Хазин ухмыльнулся. Старые раны болять? Дым отечества?
Не болять, ответил я. И не дым. Поехали лучше.
Хазин повесил камеру на бок, завел двигатель, «шестерка», скрипя, двинулась по Типографской.
Надо работать по обычной схеме, рассуждал Хазин. От славного прошлого к славному будущему. От дегтя к предприятию «Музлесдревк», от старой водокачки к новой водокачке. И не забываем ершей!
Хазин указал на плакат с гербом, украшающий стену типографии. Ерш на плакате выглядел весьма себе рококо. А Хазин пребывал в хорошем настроении.
Мне кажется, что роль ерша у нас недооценена, рассуждал он. Собственно, вспоминается «Сказ о Ерше Ершовиче», ну и еще что-то там А зря. С ершом можно в принципе работать. Хотя наш народ, конечно, больше любит мышь.
Наш народ любит мышь? удивился я.
В широком смысле да. Хазин притормозил, сделал несколько снимков холодным фильтром: гостиница, сбербанк, «Хозтовары», «Парикмахерская». В том же противостоянии мыши и кота народ отождествляет себя, безусловно, с мышью. Мышь это маленький человек, Акакий Акакиевич. Кот же стихия насилия, власть, империум, погром. И народ едет в тот же Мышкин и с вызовом покупает красную глиняную свистульку, потому что народ стихийный бунтовщик. Читай Пушкина, там про заячий тулуп и мосье Швабрина.
Уолт Дисней, подумал я. Швабрин, кажется, сволочь, после обеда Хазин, случается, утомителен.
Тогда покровитель Мышкина Уолт Дисней? спросил я.
Хазин задумался, проверил вспышку, двинулся дальше.
Надо, кстати, подкинуть им идею, рассуждал Хазин, руля. Пусть мышкинская мэрия бьет челом в «Маус Хаус», как там «не растекаясь мысью по древу, вычерпнет Дон своими шеломами».
Я с сомнением хмыкнул.
Только не говори, что по древу можно растекаться мыслью, сказал Хазин.
Но и мышью тоже растекаться нельзя, возразил я.
Мысью как раз можно. Знаешь, есть такие лесные древесные мыши, мелкие, но чрезвычайно шустрые, меня такая в детстве укусила Мысь, короче. Слушай, я понял! В русской культуре нет сказок про мышей!
И что?
Заныли зубы и голова. Хазин не унимался.
И вот почему. Мышь безусловный носитель протестантской парадигмы, вывел Хазин. Несколько отстраненный элемент, чуждый. Мышь крадется вдоль стен и крадет зерно, мышь распространяет инфекции, мышь грызет проводку бомбардировщика «Максим Горький», мышь безусловное зло. Но нам почему-то многие годы внедряли ее позитивный образ
Хазин, попросил я. Ты противоречишь сам себе.
Нет, он не унимался:
Ерш напротив явный государственник, он выступает прямо и гордо, с открытым забралом! Я думаю, нам надо это подчеркнуть!
Не надо, Хазин, попросил я. Не надо.
Почему?!
Ты же не знаешь, кто на самом деле книгу заказывал, да? А может, ее протестанты заказывали?
Это Механошин-то протестант?! Ты его рожу видел?
Хазин наблюдателен.
Механошин, может, и не протестант. Но вряд ли книгу заказывал именно он.
Думаешь, Светлов? тут же зацепился Хазин.
Я промолчал. Теоретически мог и Светлов.
Ладно, согласился Хазин. Но я бы на твоем месте об этом подумал
А как быть с чагой? спросил я.
Чага второй камень, на котором зиждется здание чагинской истории. Здешняя чага самая лучшая. Чага от чего, кстати?
От всего, сказал я.
Я так и знал.
Хазин попилил ногтем зуб и добавил:
Тут у них День города скоро.
И что?
Может, я свалю, а? Домой смотаюсь на денек. Сам знаешь, я эти карнавалы не очень
Надо будет поснимать, возразил я. Для книги может пригодиться.
Поснимай сам, Вить, это не сложно, знай дави на кнопку!
Не, я один отдуваться не собираюсь.
Хазин принял к обочине и затормозил, скептически сфотографировал нарисованную женщину в окне «Парикмахерской».
Твой дед вырезал «Калевалу» на рисовом зерне, а ты соскочить хочешь?
Буквально на три дня! Витя! Устал, честно! Носимся как бобики же
Я с Хазиным был отчасти согласен, проект разворачивался сумбурно и бестолково, но с Крыковым всегда так. Много пафоса, беготни, нелепых скачек и диких идей, но результат, как правило, вполне.
Мне несколько непонятно, куда качать? Куда мессир Крыков ведет нашу плоскодонку?
Хазин, не мельтеши, посоветовал я. Собирай материал. За тобой фото, за мной текст, все просто.
Мы сидели в машине на углу Типографской и Любимова под шелудивой акацией, в пестрой тени, в масляном запахе желтых цветов. В восемь лет я нарвал таких кружку с горкой и съел, зачем не вспомнил, кажется, на спор с Федькой, потом меня тошнило рыжим.
Типографская зарастала, сирень разошлась вдоль заборов, подъела тропки и подбиралась к асфальту, хлопала проезжающие машины кистями, но не пахла год акации. Мне нравилось это место. Раньше здесь стоял ларек, в нем принимали стеклотару и продавали лимонад, сейчас пустырь. То есть плешак, засыпанный кочегарным шлаком. Удобно сидеть и смотреть: по Центральной едут в мэрию, по Любимова за РИКовский мост.
Думаю, надо качать от обороны, предложил я. Наш сабж один из символов обороны страны, а здесь, в Чагинске, работал снарядный завод. Здесь реально ковалось оружие победы. Без сомнения, это неслучайно. Можно сказать
Я потер виски: с ходу не придумывалось, чертов Хазин инфицировал голову «Калевалой» на рисовом зерне, я пытался отогнать этот образ и мысль: на каком именно длиннозерном или кубанском?
Можно Здесь, кстати, до сих пор военные склады расположены, там, на другой стороне.
База?
Да какая база, старье всякое догнивает. Если
А если им новый герб предложить?! вдохновился вдруг Хазин. Вот так, примерно
Хазин быстренько набросал в блокноте макет.
Озорная рыбка, похожая на ерша. Над рыбкой выпуклый холм и город на нем. Над холмом боевая перчатка.
Как?
Надо еще поработать, посоветовал я. С одной стороны перчатка словно пытается сграбастать город, а с другой будто показывает зрителю дулю.
С перчатками вообще сложно, заметил Хазин.
Работать надо. И почему именно рыба в центре? Где чага, где шестеренка?
Чагинск столица русского ерша, сказал Хазин. Так говорил Аксаков?
Сабанеев, скорее. «Столица ерша», кстати, двусмысленно. А нам надо, чтобы без возможных толкований. И зачем нам ерш, мы ведь договорились столица чаги. Это исторически верно.
И про ерша верно, возразил Хазин. Здесь водились самые крупные и жирные ерши.
Но город-то Чагинск?!
Что-то я запутался, поморщился Хазин. Предлагаю на сегодня закругляться.
Согласен. Надо зайти Бросить взгляд. Не побоюсь этого слова, простереть.
Я, в принципе, был весьма не против простереть на утренней летучке Крыков сдержал слово и выплатил аванс.
Мы поехали в десятый, остаток дня сильно сократился.
Через четыре часа я сидел в номере безымянной гостиницы на втором этаже и швырялся в окно закисшей черешней, целясь в машину Крыкова. Хазин пытался делать вид, что работает фотографирует сумерки над Ингирем, мультяшные силуэты железнодорожных кранов над грузовым двором, редких прохожих и собак. Крыков на крыльце первого этажа бренчал на гитаре и рассказывал барышням анекдоты. Я старался не думать.
Когда черешня кончилась, я вернулся в номер и попробовал спать. Я почти справился, но за полшага до рэм-фазы дернул ногой, уперся лбом в стену номера, зашпатлеванную рыхлой известкой, чихнул, втянул пыльный воздух и дальше чихал долго, растирая нос и глаза; остановился, задержав дыхание. Начал отсчет. На семидесятом в дверь начали стучать, я открыл. Явился сам Крыков.