Её звали Нафрит. Амин поднимает голову и опрокидывает пинту.
Кого звали? вспыхивает Раасул, но шёпотом, отчего выглядит скорее смешно, чем угрожающе. Я только что раскрыл твои уттарские глазёнки на происходящее на Висати, а ты зациклился на чьём-то имени, воешь и слюнявишь этот вонючий стол! Я не уверен, что его хоть раз протирали! Ты неблагоразумно назывался другом, а в момент моего отчаяния блеешь, как пьяная овца, не дав ни одного конструктивного комментария. Ай, юзман Амин! Вода! Вода! Что за недостойное эфора эмоциональное поведение?
Он резко замолкает, утыкаясь взглядом в одну точку. Грустнеет.
Хотя чем определяется достоинство для эфоров? Может, кто из вас знает, но я больше нет. Аминэн, пару часов назад вся структурированная система моего мира рухнула, и я обращаюсь за советом к тебе как к тому, кто давно скитается в подобных руинах. Замечу, что ни слова не сказал про подозрительного амбала. Раасул бесцеремонно указывает пальцем на незнакомца в углу и кладёт руку на плечо друга. Ты можешь хоть на пару минут перестать жевать сопли и сказать что-нибудь хоть немного разумное?
Решая последовать примеру остальных, Раасул пробует залпом опустошить свою пинту, но холодное пиво упрямо проливается мимо, прямо на рубашку и расстёгнутый ворот жёлтого плаща. Эфор шумно откашливается и утирается рукавом. В углу слышится сдавленный смех:
Не знал, что на Висати ввели курс показательных истерик. Или вы двое проходили индивидуальное обучение?
Раасул поворачивается к барной стойке и громко кричит:
Пинту тёмного!
Его собеседники удивлённо переглядываются.
Что? Думали, только вам разрешается бухать? Я официально больше не эфор, а списанный маяк! Отныне впереди только работа под прикрытием на Мёртвом Континенте и Вода его знает какие задания от маранской Первой, что с таким же успехом в любой момент спишет меня, как и Ла Он осекается, обдумывая, можно ли называть известные ему имена Конгломерата. Да пошёл он, честное слово! Ланиус! Моего неудавшегося убийцу зовут Ланиус.
По столу громыхает полная пинта. Так, что пена расплёскивается по и без того липкой столешнице. Раасул испугано замолкает, но Ральф не ведёт и бровью, только протягивает руку за оплатой, а после так же молча возвращается к барной стойке.
Ай, глубока Вода. Незнакомец массирует виски. Вы же оба не в себе. И если от Аминаэн я ожидал чего-то подобного, то ты, юзман Раасул, ты удивил меня. Приятно удивил, если не считать, как необдуманно выражаешься. Чтоб ты знал, сдерживать эмоции реально полезная штука, а не просто прихоть эфората.
Он обводит таверну взглядом, напоминая, что они не одни.
Мы не знакомы, Раасулэн, но этот зарёванный юзман успел посвятить меня в твою историю, прежде чем нажраться, как последняя скотина. Амин недовольно икает в ответ. Я раньше встречал трясущихся над переписанными Постулатами послушников Единой Воли, что неубедительно лопочут, будто сохранили свою. Вот скажи, с чего таким, как ты, разувериться в истинах эфората? Может, я не вижу дна за отражением, но подлинность прозвучавшего здесь рассказа никак не проверить. Хотя, соглашусь, ты говорил довольно убедительно. Просто пойми, эфоры продолжают пропадать, а зная уловки Высших для поиска аккретов среди своих, поверить кому-то вроде тебя самоубийство. Вся эта история на вкус как жёваный песок, усмехается незнакомец и с пафосной издёвкой продолжает: Учитывая, что юзман Амин пригласил на встречу со мной ответственного и преданного послушника эфората, побывавшего за границей круга, а пришёл ты
Ему можно верить, икает Амин.
Пусть лицо его опухло от слёз и алкоголя, а дощатый стол оставил красный след попрёк щеки, взгляд эфора сквозит холодом, чистым, как уттарская ночь.
Её звали Нафрит. Она была, он глубже вдыхает, эфори. Первое звено. Высшие отправили её и ещё нескольких в ТаУттара, за границу круга. В дни Сияния. Нафрит проболталась, что велено искать поселение или типа того, а путь их к верхней точке Севера. Амин оборачивается на амбала в углу. Объявлено, что никто из них не вернулся. Спрашивать о судьбах других эфоров своеволие, но я чувствую. Это Высшие. Или Первые, если они правда существуют. Это они сделали что-то. Кровь, пот и слёзы? Не знаю, он обречённо смотрит на Раасула, но ты же ещё. Ты тоже был за границей круга. И ты вот он! Здесь. Невредимый. А Нафрит? Прикована к одной из этих жутких капсул? Или её обезвоженный труп уже проглотила Маранайя? Может, Нафрит правда сгинула где-то там от рук аккретов. Или кого угодно ещё. Даже дети Морока не так ненавистны Трём Континентам, как, смой его Вода, эфорат.
Остынь. Если юзман говорит правду, то и сам без пяти минут шипящий кусок мяса в Мёртвой Воде, раздаётся смешок в углу.
Белки глаз Амина наливаются кровью то ли от гнева, то ли от горя. Он не отрывает взгляд от Раасула и продолжает:
Поверить, что после этого разговора меня не спишут вместо тебя? Поверить, что с нами говорит не Единая Воля или кто-то из Высших? Я хочу! И самое тупое я верю! Но почему? Объясни, почему я не узнаю тебя в твоих же словах? Вся эта история слишком радикальная для моего восприятия. И это не из-за пива! Хотя это и не точно. Он икает. Мы хотели узнать из первых уст про ситуацию за границей круга, но ты пришёл сюда! И ты говорил очень много! Очень много того, что я не собирался знать, даже если это правда! Ты впутал меня, не спросив разрешения. Почему ты предал Постулаты, а не лёг в капсулу во благо Единой Воли?
Потому что меня предали первым, сухо отрезает Раасул.
Таверна снова содрогается в такт барабанному бою. Музыканты с новыми силами принимаются молотить по звонким кожаным мембранам. Одна из помощниц Ральфа усаживается прямо на полу и глубоким раскатистым голосом заводит ритмичную банжарскую песню. Пьяная публика в зале аплодирует и свистит. Кто-то пускается в пляс. До троицы в углу снова никому нет дела.
Раасул какое-то время вслушивается в слова песни, находя её скорее печальной, чем подходящей для танцев и смеха. В тексте что-то про ожидание, смерть и беспощадный поток Большой Воды. Повернувшись к залипающему на барабаны Амину, эфор набирается смелости, чтобы продолжить мысль:
Меня предали те, в ком я видел безупречный ориентир и желанную точку в развитии. Меня предали Истины, почитаемые за абсолютные, за ведущие к подлинному благу. В них легко было поверить ребёнку, не знавшему жизни вне эфората. Раасул хрустит пальцами. Меня предали мои собственные ожидания и фантазии. Дитя выросло и наконец рассмотрело тех, кто дёргает за ниточки: так вот, у каждого из них есть нож, чтобы ненужные перерезать. И вопреки Постулатам, которые они не чтут, Первые не нуждаются в волеизъявлении кого бы то ни было. Все мы для них лишь инструменты: наши жизни расходный материал, а руки орудия пыток, насилия и угнетения. Сегодня я увидел истину, опровергающую то, что они нам внушали, то, во что я верил. Меня поставили перед выбором. Я решил, что не хочу умирать во имя лжи, но хочу жить ради лучшего будущего! Да, я мёртв для эфората, но предпочту верить, что рождён во имя чего-то стоящего, того, что ещё возможно изменить. Если вы не доверяете моим словам пусть так. Если вы завершите моё существование пусть так. Но теперь я умру своевольным. Выбравшим путь поиска новых истин, что обращены на Благо. Прошу лишь смерти от рук моего друга. Эфора, преданного памяти Первых из Первых, Серединной Таа и сиянию двух Великих Звёзд. Да, все Три Континента обмануты новыми Первыми, но никто не обманут так, как сами эфоры на службе лживых Постулатов.
Раасул принимается пить и опускает пинту, только полностью её опустошив. Амбал в углу снова облокачивается на стол и серьёзно смотрит на рассказчика.