Ох, мужчина! вскричала одна.
Боже мой! вторила вторая.
Что вы здесь забыли? затараторила первая.
Рабочий день уже начался? изумилась вторая.
А мы имеем право отдыхать?
Да, правда, имеем?
Есть у нас это право или нет?
Мы не хотим умереть, как наша подруга!
Дада, не хотим умереть, как Тата
Ах, бедняжка!
Страдалица!
Святая!
Я попытался поскорее оборвать эту петушиную словесную перепалку, к тому же, одно имя врезалось в уши через нос в мозг вместе с отравленным воздухом.
Постойте, вы говорили о Тате? Что вы о ней знаете? Кто вы?
О, кто мы?
Он спрашивает: кто мы? гореактрисы переглянулись и фальшиво расхохотались для эффекта.
Мы подруги Таточки!
Да, мы её подруги!
Она оставила нам письмо.
Да, оставила письмо!
Одна из женщин вытащила скомканный лист бумаги, как будто случайным движением обнажая грудь.
Я буду читать!
Нет, я хочу!..
Я выхватил письмо. Женщины нахмурились.
Фи, какие мы грубые!
Какие безнравственные!
«Дорогие Лили и Кити! Надеюсь, вы отнесетесь ко мне с пониманием. Мне больше некому писать письма, потому что у меня никого не осталось. То, что я делаю, это мой осознанный шаг. Помните, я говорила, что не верю в настоящую любовь? Лили, ты еще плакала, а Кити вытирала твои слезы. Я поклялась, что умру, если когданибудь смогу полюбить, если встречу мужчину, который сделает меня счастливой хотя бы на мгновение.
Лили, перестань плакать и не думай о плохом. Твой Ронни обязательно вернётся к тебе, ведь Минни пустышка, и он скоро это поймет. Кити, поцелуй от меня Лили и не давай ей лить слезы. Я люблю вас. Похороните меня вместе с моей дочкой.
Ваша Тата».
Я оторвал взгляд от письма и посмотрел на могилу. Грубый и злобный дикий ветер сорвал с голов двух женщин их нелепые шляпки. Какаято безумная мысль вытолкнула меня с земли. Я даже не успел понять её и обдумать, что это может значить. Мне показалось, будто моё тело рассыпается на тысячи мельчайших частиц. Я продирался сквозь дебри жизни и не мог ни остановиться, ни дойти
II
Бессовестно непоколебимая осень упала в многострадальное небо, когда Владимир спасался от бессонницы в умытом дождём саду. Он набрёл на следы одиноких женских ног и уже не мог оторвать глаз от светлых кудряшек, напоминающих дубовые листья, и рябиновых губ наклонись и разбирай по ягодкам, только не отравись. Подошёл, чтобы обнять тонкий стан, похожий на липовый ствол, но не посмел коснуться: платье опасно зашелестело, точно все листья Вселенной ливнем посыпались на землю, желая укрыть её от холодного солнца. Женщину звали Татьяной, но среди мужчин она была известна как Таточка детский лепет из уст животного с атрофировавшимся разумом. Но кроме имени она торопилась рассказать первому встречному коечто ещё: о том, как продиралась сквозь дебри и клала алые розы на могилку погибшей дочери, о том, что когданибудь будет лежать вместе с ней и попросит прощения А пока вымолила его только у хозяйки и, уверив её, что больше не забеременеет, продолжила работу. Все равно некуда деться.
Владимир готов был приютить чужеземку на ночь, но зазвонил телефон, и через несколько секунд раздался Лидин голос:
Дорогой, приедешь сегодня ночью? Я хочу узнать, что там после пятой главы.
Он неловко задел Татьяну плечом и прошёл мимо к другим ветрам, другим идеалам.
Лидию он воспринимал как отец родную дочь, пока она не надевала его любимое платье, обнажающее плечи, и не превращалась в любовницу. В нём просыпалось вдруг почти животное желание, и он насыщал плоть до тошноты. Лидия в такие моменты становилась жертвой для палача. Скоро они поженятся и превратятся в обычных супругов, вечно ругающихся и ищущих объедки любви на чужом столе. Но лучше с Лидией, чем с другой, ведь больше никто не согласится разбирать его корявый почерк и набирать на компьютере его рукописи. Если бы не она, никто бы вообще не знал, что он писатель.
Мой любимый, ты когданибудь думал о том, что будет после пятой главы? Почему ты с таким равнодушием к этому относишься?
Лидия помешанная, и это он, Владимир, сделал её такой: только и мысли что о его романах.
Хочешь, давай придумаем вместе Я знаю
Забудь, дорогая, он трижды поцеловал её безвкусную кожу пресным поцелуем в макушку, лоб, губы. После пятой главы будем только мы: я и ты, разве это не прекрасно? Я буду держать твою руку, а ты сожмешь мою и мы с тобой пропадем. Не это ли главное? А роман это фикция.
Ты так хорошо говоришь, уткнулась носом в его волосы. Говори об этом еще Пожалуйста
Лили потягивала алкогольный напиток и неуклюже посапывала носом. Кити достала шелковый платок, чтобы быть готовой вытирать слезы несчастной подруги. Тата, раскрасневшаяся после головокружительного танца, обняла обеих и провозгласила:
Я объявляю протест всему тому, что называют любовью. Её не существует ни в этом душном от женских духов доме, ни в соловьином саду.
Ты бредишь, милочка, а как же мой Ронни? возмутилась готовая плакать Лили.
Дада, а как же её Ронни? как эхо повторила Кити, всё ближе поднося платок к щекам подруги.
Это всё выдумка, дурочки! Иначе, зачем бы он пошел к этой пустышке Минни? Вы знаете, если я когданибудь познаю настоящую любовь, то добровольно влезу в петлю, и она, шатаясь от пьяного угара, привлекла к себе непривлекательного мужчину и чтото зашептала. Он растерянно закивал головой, спросил о цене и, наконец, сдался.
Тата одним резким движением бросила кавалера на кровать.
Татьяна, милая, может быть, полегче? Ведь я уже не так молод, как хотелось бы.
Да что вы!.. Какая я вам Татьяна? Зовите меня Таточкой.
Она была так нежна, что можно было даже заподозрить её в искренности, если бы не глаза пустыепустые глаза.
Небо опрокинуло на землю ковш с медными звездами, осень торговала телом на одной из мусорных свалок, луна сокрушенно чертыхалась, а люди, ежедневно продираясь сквозь дебри жизни, вконец уставали и падали в сон, ища в нём спасение для своей отступницыдуши.
Рубашка
Пахло грязью, дождём, копотью и детским мылом. Трещины на руках жадно пили тёплую воду. Женщина почти не чувствовала физическую боль, её искусанные до крови губы нервно дрожали. Но ни звука. Первозданная доинтеллектуальная тишина толкала опять кудато назад в воспоминания в эту бездну страстей, давно отцветших, но всё ещё колючих до сентиментальности.
Циничная смерть держала в ладонях жало жизни; вступая в поединок, она всегда побеждала, но всякий раз её успех казался неожиданным. Женщина в героическом экстазе тёрла шершавую ткань, стирая, наверное, всётаки пальцы, но, не разгибая спины, боролась, как будто это было актом покаяния. Чувство необъяснимой вины знакомо каждому чувствующему особенно перед лицом узаконенного кровопролития войны страшной непобедимой стихии.
Женщина истратила полкуска мыла, чтобы оттереть въедливую кровь, и всё же не до конца коричневое пятнышко на груди ещё не давало ей покоя.
Когда они впервые встретились, он рисовал этюды, чтобы продавать на рынке за гроши. Она юная, воспитанная, симпатичная, но не красивая девушка, молитвенно сложив руки на груди, шептала восторженные слова. В то время она пописывала рифмованные тексты, которые совсем чутьчуть недотягивали до стихов, и получала высокие оценки по литературе, потому что всегда добросовестно выполняла домашние задания. Он художниктроечник, не окончивший даже средней школы, был неплохой человек и, в общемто, чувствительный даже к самой пошлой, обыденной красоте.
Когда он нарисовал её портрет и отдал, не потребовав ни рубля, она поняла, что вот это именно его и описывают в книгах, и ей теперь суждено стать главной героиней любовного романа.
Какая у тебя красивая жена, льстил будущий фронтовой товарищ. Да ты в рубашке родился! Глядишь, и сын вырастет настоящим мужчиной, сосед легонько похлопывал по её круглому, как земной шар, животу. И мать была счастлива оттого, что они с мужем совсем не отличаются от других маленьких людей, она второсортная поэтесса, он безработный маляр, и будущий сын улыбчивый мальчонка