У меня закатываются глаза. Я тихо стону и тянусь к покачивающемуся у бедра члену, обхватываю его ладонью и чувствую пульсацию, словно отдающуюся внизу моего живота.
Мысли исчезают. Гаснут звуки. И на второй план отходит все вокруг. Остается только Антон.
Его губы. Жар тела. Прикосновения его рук и пальцев. Жадные, долгие поцелуи. Не знающие стыда ласки. Сначала мучительно-неспешный, томный темп толчков, а затем почти бешенный, выбивающий из меня громкие стоны.
Оргазм опустошает, забирая все.
В эти секунды я не думаю. Совсем ни о чем.
В эти секунды ко мне еще не пришла мысль, что это, наверное, был наш с Антоном последний секс.
Прощальный.
Глава 8
На следующий день Антон отправляется в новый рейс, а я остаюсь дома. Деться мне сегодня некуда: нет ни лекций, ни семинаров.
С самого утра, проводив мужа до двери и затем с трудом проглотив пару печений на пару с горьким кофе, я сижу в гостиной и пялюсь в раскрытый ноутбук. Бесцельно пролистываю файлы статей, отобранных ранее в качестве основы для моего следующего исследования, по несколько раз в минуту проверяю корпоративную почту в надежде на внезапный поток вопросов от студентов, но писем ожидаемо нет: середина недели, первая половина дня в такую рань студенты пишут преподавателям крайне редко.
За окном идет снег с дождем. Беспросветная серость давит, нагоняя уныние и растравливая и без того властвующую надо мной тоску. Экран ноутбука постепенно гаснет и размывается перед глазами.
Мысленно я уже не здесь. Мне вспоминается, как на второй встрече все в том же кафе мы с Антоном обсуждали родственников.
Слушай, сказал он мне. У тебя родители где живут? Наверное, я должен буду с ними познакомиться? Выражение его лица и напряженность позы очень ясно сообщали, как сильно он не хочет никаких знакомств семействами.
Что ж, в таком случае одной проблемой становится меньше.
У меня только брат и бабушка, не стала я тянуть с ответом, но они оба далеко. Бабушка конечно не поедет в Москву, а брат Он такой, специфичный человек.
Антон нахмурился.
В каком смысле «специфичный»?
Я пожала плечами, уже жалея о собственной откровенности, и попыталась объяснить точнее:
Просто не слишком часто обо мне вспоминает. Вряд ли вы встретитесь. Вот я к чему. Забей.
Мне не хотелось говорить, что правда несколько в другом: я просто не была уверена, что в случае беды мой брат прыгнет выше головы ради помощи мне. Не что чтобы я желала такой жертвы нет, но знать, что родной брат и пальцем о палец не ударит, если то будет стоить усилий, больно в любом случае. Как и знать, что он сам не пожелает знакомиться с моим мужем.
Понял, Антон кивнул, корректно обойдясь без дальнейших расспросов.
А что насчет тебя? поинтересовалась я, с трудом устояв перед совершенно антинаучным порывом скрестись пальцы: очень уж не хотелось заиметь вместе с мужем злобную свекровь.
Только родители, но мы тоже нечасто видимся. Как я уже говорил, сантименты не мое.
Теперь я могу с полной уверенностью сказать, что Антон тогда ничуть не лгал.
Он действительно сухарь. Холодный, рациональный и бесчувственный. Не поддающийся эмоциям и стрессам айсберг.
Мне сложно сказать, как сильно на его характер и темперамент повлияла работа, но, кажется, проблема лежит намного глубже. Профессия пилота с ее необходимостью реагировать на любые проблемы и потрясения, не теряя ясности ума, лишь добавила Антону сдержанности.
С его родителями я не знакома до сих пор, но в обрывках их редких телефонных разговоров теплой душевности и доверительности не чувствуется совсем. Быть может, мой муж несет свою эмоциональную холодность из семьи, не знаю.
В любом случае через безразличие Антона мне не пробиться. Я пробовала. А превращаться в истеричку, пытаясь вывести его из себя Нет уж, до подобного отчаяния в бессилии я не докачусь.
По этой же причине мне нельзя говорить Антону правду о своих чувствах. Потому что он не поймет, чем я недовольна, а выдержать его вежливую полуулыбку и спокойный вопрос: «Ну и что, что любишь? Разве это не бонус?», я не смогу.
Нельзя объяснить тому, у кого ни разу даже не кольнуло в сердце, как невыносимо оно умеет болеть: до мучительного тумана забытья, где не остается ничего, кроме муки, где теряешь себя, свою волю и стабильность из-за другого человека, вопреки всем доводам рассудка. Такое нельзя понять посредством слов только пережить.
Нет, Антон не поймет.
А я определенно не героиня из русской классики. Я не могу смириться и жить так, как еще живу сейчас, и остаться с тем, кому на меня наплевать.
И я не хочу всю жизнь украдкой смотреть на Антона в ожидании, молчаливо вопрошая: а вдруг? Вдруг именно сегодня в нем что-то изменится и в глазах отразится большее.
Нет, и еще раз нет. Я прожила в этом состоянии последние месяцы и могу уверенно сказать одно: нет ничего губительнее бесплодных надежд. Изо дня в день разочарование подтачивает силы, испивает тебя до дна, до последний капельки высасывая тягу к жизни и способность радоваться, и оставляет после невосполнимую пустоту. В этом нет ничего хорошего.
Моя любовь сравнима с ломкой наркозависимого и лечится теми же методами. Вот, что мне следует помнить.
И я твержу себе об этом на протяжении двух дней, в течение которых Антон находится на работе. Я ищу квартиру по пути в институт и в перерывах между парами и в конце концов умудряюсь подписать договор найма за несколько часов до возвращения своего еще мужа домой.
Мне до сих пор не верится, что в сумке лежат ключи от моего нового жилья. Однушки, расположившейся неподалеку от метро, с вполне сносным ремонтом и хорошей мебелью. Впрочем, сейчас я едва ли могу вспомнить интерьер.
Вернувшись в пока еще нашу с Антоном квартиру, какое-то время я мечусь от стены к стене, но скоро опускаюсь на ковер гостиной и застываю в неудобной позе. Кажется, меня лихорадит, однако оценить свое состояние адекватно никак не выходит: я словно ничего не чувствую. Ни физически, ни психологически.
Я не понимаю, жарко мне или холодно. Голодна я или сыта. Не могу сориентироваться во времени и сфокусировать взгляд на электронных часах. На ноги меня поднимает оглушительный поворот ключа.
Я встречаю Антона в коридоре и рассматриваю его во все глаза, жадно стараясь запастись воспоминаниями впрок. Он бросает на меня недолгий взгляд и ровно улыбается.
Привет, Вер. Звучит стандартное приветствие и не менее стандартный вопрос: У нас есть что-нибудь на ужин?
Привет, лепечу я в ответ. Да, конечно.
Супер. Разувшись, Антон оставляет на тумбе в прихожей китель, на ходу расстегивает пуговицы рубашки и закатывает рукава. Сейчас закину вещи в стирку и поем. Жрать хочу ужасно. Пролил вчера кофе на себя, прикинь? Прямо в кабине. Хорошо, хоть не на приборную панель.
У себя за спиной я обхватываю одну ладонь другой, стараясь унять совсем уж очевидную дрожь и спрашиваю:
Не обжегся?
Нет, Антон смеется, будто не находился вчера в шаге от аварийной ситуации на борту. Кофе со сливками был. Так что вдвойне повезло.
Да, повторяя я заторможенно, повезло.
Встав в дверном проеме, соединяющем прихожую и гостиную, я наблюдаю за Антоном и медленно, но верно теряю последние капли спокойствия. Думать здраво не получается, мысли спотыкаются и обрываются на полпути, в груди болезненно колотится сердце, а в ушах шумит кровь. Пространство вокруг сужается и будто сдавливает меня со всех сторон, и я так больше не могу.
Антон! вырывается у меня.
Да? Он и не смотрит в моем направлении, вовсю занятый содержимым чемодана. Что ты хотела? Наконец, подхватив гору одежды, видимо, для стирки, он выпрямляется и встречается со мной взглядом.