Я не прожила в этом городе достаточно времени, чтобы подружиться с кем-нибудь, кроме Скотти, так что навряд ли меня могут тут узнать много людей. Конечно, они знают, кто я, но, когда по тебе никто не скучал, трудно ожидать, чтобы тебя узнавали на улице.
Конечно, Патрик и Грейс могли бы узнать меня, если бы увидели, но я встречалась с ними только один раз до того, как попасть в тюрьму.
Тюрьма. Я никогда не привыкну к этому слову. Его так трудно произносить вслух. Когда пишешь буквы одну за другой на бумаге, они не выглядят так ужасно. Но когда произносишь вслух «тюрьма», это звучит чертовски сурово.
Когда я думаю о том, где провела последние пять лет, про себя я предпочитаю произносить заведение. А когда я думаю об этом времени, то выражаюсь Когда меня тут не было как-то так. Я никогда не привыкну говорить: «Когда я была в тюрьме».
Но на этой неделе, когда я стану искать работу, мне придется произнести эти слова. Меня спросят: «Вас когда-нибудь осуждали за преступления?» И мне придется ответить: «Да, я провела пять лет в тюрьме за непредумышленное убийство».
И меня либо наймут на работу, либо нет. Скорее всего, нет.
Для женщин даже там, за решеткой, существуют двойные стандарты. Когда женщина говорит, что сидела в тюрьме, люди сразу думают: дрянь, шлюха, наркоманка, воровка. А когда мужчина говорит, что был в тюрьме, к этим отрицательным качествам сразу добавляются какие-то символы крутизны типа дрянь, но крутой, наркоман, но классный, вор, но впечатляющий.
Да, на мужчинах тоже остается стигма, но женщине никогда не удается обрести и стигму, и символ крутизны.
Судя по часам на здании ратуши, я возвращаюсь в центр города в одиннадцать тридцать. Надеюсь, он еще на месте, хоть я и опоздала на полчаса.
Днем я не обратила внимания на название бара, возможно, потому что было светло, и я удивилась, что это больше не книжный. Но там, над дверью, висит небольшая неоновая вывеска «У Уарда».
Я медлю, прежде чем зайти. Мое возвращение так или иначе подаст этому парню сигнал. А я вовсе не уверена, что хочу его подавать. Но альтернатива-то одна: возвращаться обратно в квартиру и оставаться наедине со своими мыслями.
А я за последние пять лет провела с ними наедине достаточно времени. Я тосковала по людям, и шуму, и всему тому, чего у меня не было, и моя квартира немного напоминает мне тюрьму. Там тоже тихо и одиноко.
Я открываю дверь бара. Внутри громче, темнее и накурено больше, чем раньше. Пустых мест не оказывается, так что я проталкиваюсь сквозь толпу, нахожу туалет, жду в коридоре, жду снаружи, еще немного толкаюсь. Наконец, один из столиков освобождается. Я пересекаю зал и сажусь за него одна.
Я смотрю, как бармен скользит за стойкой. Мне нравится, каким он кажется беззаботным. Двое парней затевают драку, но он нисколько не беспокоится просто указывает им на дверь, и те выходят. Он часто так делает. Просто указывает на что-то, и люди делают то, что он им указывал.
Глядя на другого бармена, он указывает на двух посетителей. Бармен подходит и рассчитывается с ними.
Он указывает на пустую полку, одна из официанток кивает, и через несколько минут полка заполнена.
Он указывает на пол, и второй бармен исчезает за дверью, появляется со шваброй и вытирает пролитое.
Он указывает на крючок на стене, и другая официантка, беременная, беззвучно проговаривает «спасибо», вешает туда фартук и уходит домой.
Он указывает, и люди делают, и вот наконец приходит время закрытия. Люди принимаются уходить. Никто больше не заходит.
Он не взглянул на меня. Ни разу.
Я начинаю сомневаться, стоило ли приходить. Он кажется занятым, и, может быть, я его не так поняла. Я просто решила, что, когда он сказал мне вернуться, он что-то имел в виду, но, может быть, он говорит так всем посетителям.
Я поднимаюсь, думая, что мне, вероятно, тоже стоит уйти, но он, уловив мое движение, указывает мне. Простой взмах пальца, показывающий, чтобы я села, и я сажусь.
Я радуюсь, что интуиция меня не подвела, но чем меньше народу остается в баре, тем больше я нервничаю. Он считает, что я взрослая женщина, но я не чувствую себя взрослой. Я двадцатишестилетний подросток, неопытный, начинающий все сначала.
Я не уверена, что поступила правильно, вернувшись сюда. Думала, просто приду, пофлиртую с ним и потом уйду, но он больший соблазн, чем самый навороченный кофе. Я пришла, чтобы отказать ему, но представления не имела, что он будет указывать тут весь вечер и что он будет указывать мне. Я не знала, что это так сексуально.
Интересно, пять лет назад я бы тоже так подумала или теперь любой мужчина может настолько легко мне понравиться?
К полуночи остаемся лишь мы вдвоем. Все остальные ушли, дверь заперта, он несет на кухню поднос с пустыми стаканами.
Я подтягиваю к себе коленки и обхватываю их руками. Я нервничаю. Я приехала в этот город не затем, чтобы с кем-то познакомиться. У меня гораздо более важная цель. А он, похоже, может сбить меня с пути, только лишь указав пальцем.
Но я же всего лишь человек. Людям нужна компания, и, хоть я и вернулась в этот город не ради знакомств с новыми людьми, на этого парня трудно не обратить внимания.
Он выходит из-за двери уже по-другому одетый. На нем больше не бордовая рубаха с воротником и закатанными рукавами, как на других работниках. Он переоделся в белую футболку. Так просто и так сложно.
Он улыбается, подойдя ко мне, и я чувствую, как от этой улыбки мне становится тепло, словно меня укрыли тяжелым одеялом.
Ты вернулась.
Я стараюсь казаться невозмутимой.
Ну, ты же просил.
Хочешь чего-нибудь выпить?
Нет, спасибо.
Он проводит рукой по волосам, откидывая их назад и глядя на меня. Он выглядит довольно воинственно, подходит ко мне и садится рядом. Совсем рядом. Мое сердце заходится частым стуком, оно бьется даже чаще, чем когда Скотти много лет назад подошел к моей кассе в четвертый раз подряд.
Как тебя зовут? спрашивает он.
Я не хочу, чтобы он знал мое имя. С виду ему столько же лет, сколько могло бы исполниться Скотти, будь он жив. Это означает, что он может узнать мое имя или меня или помнить, что тогда случилось. Я не хочу, чтобы меня кто-то узнал, или вспомнил, или предупредил Ландри, что я приехала сюда.
Это не маленький, но и не такой уж огромный город. Мое присутствие недолго останется незамеченным. Но мне нужно пробыть незамеченной достаточно долго, так что я немного вру и называюсь ему своим средним именем.
Николь.
Я не спрашиваю, как зовут его, потому что мне все равно. Мне это знание не понадобится. Я никогда больше сюда не вернусь.
Нервничая от такой близости к кому-то другому, я принимаюсь теребить прядь своих волос. Мне кажется, я совсем забыла, что надо делать, и у меня вырывается то, что я пришла сказать:
Я не собиралась его пить.
Он наклоняет голову, не понимая, о чем я, и я объясняю:
Вино. Иногда я я мотаю головой. Это глупо, но я так делаю, специально заказываю спиртное, чтобы не пить его. У меня нет проблемы с алкоголем. Наверное, это больше про контроль. Так я чувствую себя менее слабой.
Он скользит взглядом по моему лицу и слегка улыбается.
Это я уважаю, говорит он. Я и сам редко пью по схожим причинам. Я каждый вечер среди пьющих людей, и чем больше я нахожусь с ними, тем меньше мне этого хочется.
Бармен, который не пьет? Это редкость, верно? Я думала, бармены склонны к алкоголизму больше других. Легкий доступ.
Это на самом деле строители. Что тоже не добавляет мне очков. Я уже несколько лет строю дом.
Да, ты, похоже, саботируешь сам себя.
Он улыбается.
Похоже на то. Он глубже откидывается на спинку скамьи. А чем ты занимаешься, Николь?
В этот момент я и должна уйти. Прежде чем он спросит еще о чем-то, до того, как я скажу что-то лишнее. Но мне нравится его голос и он сам, и мне кажется, что здесь я отвлекаюсь, а мне так нужно отвлечься. Я просто не хочу разговаривать. Разговоры в этом городе не доведут меня до добра.