Люся училась ровно. Можно сказать, стабильно средне. Без особых взлётов, но и без обидных или болезненных падений. Любимых предметов, как и каких-то более или менее выраженных интересов, у неё не было. Школу, конечно, не любила, но тоже умеренно и спокойно. Без агрессии и пролетарской ненависти.
Мама Оля, к тому времени выносившая в себе и нежно лелеющая к моменту окончания Люсей школы сразу несколько хронических заболеваний, в то небольшое, оставшееся от забот о собственном здоровье время, пыталась различными способами выяснить, к чему больше расположена душа её дочери. Совершенно не преуспев в этом, вынуждена была спросить напрямую. Как выяснилось ни к чему. Это совершенно не укладывалось в голове у матери.
Неужели тебе не нравится вообще ничего? вопрошала она патетически, Ну так ведь не может быть!?
Почему же, отвечала Люся со своей неизменной, в полном соответствии со своим именем милой улыбкой, мне нравятся многие вещи: музыка, кино, рисование, ландшафтный дизайн, Гарри Поттер, статуэтки ангелови ещё куча всего, она уже почти смеялась, но всё же не настолько, чтобы делать что-нибудь из этого своей профессией.
Да ты что издеваешься? возмущалась мать, Я ведь серьёзно спрашиваю, куда ты намерена идти после школы? Люся пожимала плечами.
Не знаю, да мне в общем-то, всё равно Куда-нибудь
Для усиления позиции и более массированной атаки, мать подключала тяжёлую артиллерию в лице своих родителей.
Полюбуйтесь, предлагала она им, поворачиваясь к Люсе, перед вами человек, которому всё равно, куда идти и чем заниматься в жизни Ей шестнадцать лет, а у неё комната облеплена постерами с Гарри Поттером и пошлейшими ангелочками.
Люся улыбалась и матово посверкивала спрятанным глубоко в её карих глазах чем-то невысказанным, тайным и глубоко личным.
Первой высказывалась бабушка, Людмила Эдуардовна, всё ещё работающая в научно-методическом отделе краеведческого музея, правда уже не на полную ставку. Но говорила она несколько отвлечённо, часто съезжала в сторону и поэтому, по мнению Оленьки, выходило не совсем по существу. Но как бы там ни было, если не качественное, то хотя бы количественное преимущество было на её стороне.
Может тебе на филфак пойти? задавала риторический вопрос бабушка, как и положено при таком вопросе ни в малейшей степени не интересуясь ответом.
А что? Я ведь была одно время внештатным корреспондентом в «Новой жизни». Нужно было год всего отработать, а потом бы и в штат зачислили наверняка Но куда там, твой дедушка ведь военный, ездила с ним по гарнизонам
Да вы всего дважды за всю жизнь и переезжали, отец только госпиталем руководил двадцать лет без малого, раздражённо вмешивалась мать, я говорю, что Люсе хорошо бы
Но Людмила Эдуардовна уже оседлала любимого конька, и встать у неё на пути, или, тем паче, стянуть её оттуда, не представлялось ровно никакой возможности.
так что какая там журналистика! А моё сочинение, что я написала на вступительном экзамене на филфак, преподаватели очень высоко оценили, между прочим! Да Так и говорили про меня: это та студентка, которая так прекрасно написала о поэтах-декабристах Все пять лет вспоминали Людмила Эдуардовна мечтательно вздыхала.
Ба, ласково улыбалась Люся, ты ведь ушла после третьего курса
Ну и что, ничуть не смутившись, вскидывала свой светлый взор на внучку та, Олюшка родилась ведь к тому времени, слабенькая и болезненная, вот и пришлось уйти А останься, так и вспоминали бы до самого окончания, я уверена. В какой-то момент Людмила Эдуардовна ловила негодующий Олюшкин взгляд и спохватывалась:
Нет, Люсенька, это, конечно, не дело, что ты так равнодушна к собственному образованию, надо обязательно выбрать то, чем бы тебе хотелось заниматься Это очень важно Вот взять, например, твоего дедушку, голос её снова теплел и повествование становилось снова на порядок размереннее.
Ведь он в душе художник, чувственная, трепетная натура, но в юности не понял этого или может, подсказать некому было, вот он и пошёл туда, где подобное выжигается на корню калёным железом. То есть стал не просто доктором, а военным врачом. И тут уж, как говорится, не до высоких материй Она медленно набрала в грудь воздуха и прежде, чем ей выдохнуть, Люся успела подумать, что наверняка самым ярким воспоминанием о бабушке, будет её вот этот протяжный и смиренно-печальный вздох, который в течение многих лет сопровождал почти каждое её воспоминание.
И вот образовавшуюся болезненную прореху, этот ужасный внутренний разлад с самим собой он и заполняет, иной раз, скажем, не самым лучшим образом Люся видела, что бабушке тяжело затрагивать эту тему, поэтому постаралась возникшую неловкую паузу использовать для того, чтобы переключить внимание на что-то другое.
Она в этом была непревзойдённый мастер. С самого детства. Каким-то непостижимым образом всегда знала, где лучше промолчать, где продемонстрировать заинтересованное внимание, а где сослаться на авторитетный источник. Люся была прирождённым миротворцем. Это признавалось в семье всеми без исключения, пусть даже не вполне сознательно.
Не волнуйтесь за меня, заговорила Люся, обнимая всхлипнувшую Людмилу Эдуардовну, на самом деле у меня несколько вариантов, и время ещё есть, чтобы определиться с выбором
Мам, ну, что ты присела с другой стороны Оленька.
Да что, Людмила Эдуардовна махнула рукой, Алик мне сегодня снился Что-то говорил во сне, да я разобрать никак не могла.
Мам, не надо, прошу тебя, принялась успокаивать её Оля, Люся здесь
И что? Сколько от неё скрывать можно? Она взрослая уже, всё равно узнает Мне и про неё что-то Алик во сне говорил, вот же забыла Дай бог памяти
Ну всё, началось в колхозе утро проворчала мать, и резко поднялась, Начали во здравие, а заканчиваем как всегда за упокой.
То, что от неё так тщательно скрывали, Люся знала давно. Догадывалась по многочисленным недомолвкам, фотографиям, по внезапно замершему на полуслове разговору, слышала кое-что и от соседей. Всё это медленно, но верно укладывалось в определённую, весьма последовательную схему.
У её матери был старший брат. Про таких говорят вундеркинд. Он блестяще окончил физико-математическую школу, получил направление в Бауманку и, приехав с этой целью в Москву, попал под дурное влияние. Так комментировала это бабушка. Соседка же Надька, которая хорошо помнила Алика, выражалась куда прямолинейнее: «Пропал через наркоту проклятую» охотно объясняла она Люсе и соседским любопытствующим девчонкам.
Наивысшим пиком этой семейной истории было то, что Алик однажды, уже тяжело больной, измождённый, приехал к родителям и попросил о помощи. Но в то время Оленька оканчивала школу, а Вениамин Витальевич незадолго до этого получил свою высокую должность. Родители посовещавшись, не смогли, а может, и не захотели рисковать благонадёжной и прочной семейной репутацией. Сын-наркоман не вписывался никак и никуда. Алика отослали в Волгоград к двоюродной сестре отца, где через полгода он и умер.