Ты точно не хочешь пойти со мной? Я бы мог постелить тебе в уголке, посмотрела бы на то, какой замечательный и талантливый у тебя парень.
Грейс, вдохновленная хорошей погодой и красотой города, хитро ему улыбнулась. Он уже научился угадывать эту улыбку.
Сегодня оставлю тебя Шеннону. Пусть он любуется, сказала она.
Он может с радостью полюбоваться на дверь, фыркнул Осборн. Пусть сочиняет свои скороговорки подальше.
Скороговорки? усмехнулась Грейс.
Я не знаю, как назвать его песни. Слов много, я столько не спою. Мы как будто разным занимаемся. Он чем-то другим, а я
Искусством?
Не знаю. Но он точно больше стихосложение любит.
Грейс улыбнулась, кажется, самой себе, посмотрела по сторонам и, убедившись в том, что вокруг никого, взяла Осборна за руки и, в наслаждении моментом, положила голову ему на грудь. Сердце его билось неспокойно.
Он понимает и завидует, вот и все.
А я в этом виноват? вздохнул Осборн.
Грейс посмотрела на него, на длинную шею, аккуратный подбородок, длинные, чуть завитые, ресницы, ровный нос. Нежно-оранжевое солнце светило над его головой, подсвечивало распушившиеся после душа волосы, и казалось, что Осборн вдруг превратился в святого.
Все мы несем свое бремя. Тебя когда-то поймут, нужно просто подождать, сказала Грейс и, оглядевшись и не увидев никого, кто мог бы заметить их, поцеловала Осборна в щеку. Позвони мне, как освободишься. Если что, поезжай домой один.
Я буду ждать тебя на остановке. Улыбнулся успокоившийся Осборн и направился к студии, которая виднелась за углом цветочного магазина. Вскоре он скрылся за дверью, попрощавшись с Грейс еще одним верным взглядом.
Грейс вновь была предоставлена сама себе, пусть и на пятнадцать минут. Всю свободу она растратила на путь до кафе, в которое ее пригласила встретиться Руби.
У каждого в Ластвилле есть любимый сквер, дом или магазин. Не очень многолюдный город любит порядок, чтобы даже пара-тройка сотен человек были отлаженными винтиками в часах. Грейс дошла до своего места: небольшой площади, в центре которой величественно возвышался чумной столб. У фонтана, установленного чуть поодаль, сидели люди и наслаждались прохладой. Там же был и главный музей города. Он, двухэтажный, украшенный лепниной и статуями, не вписывался в облик города: было в его мраморной помпезности что-то бунтарское. От музея мощеные дорожки уходили вниз, к переулкам, к небольшому пруду, в котором плавали лебеди, и дальше, по лабиринту улочек, к южному пригороду Ластвилля. По левую сторону от чумного столба звучали мелодиями кафе и магазины, населившие первые этажи двухэтажных домов. Дорожка, уплывавшая в тени кустов в правую сторону, вела к маленькому скверу, где в окружении библиотеки, школы и магазина сувениров, утопленный в оранжевое море листьев, стоял главный храм Ластвилля, остроконечной верхушкой поднимавшийся высоко над городком. Грейс любила этот сквер. Он казался ей самым живописным местом во всем городе.
Чуть постояв у чумного столба и насладившись ароматами пробудившегося в выходной день города, Грейс направилась к любимому кафе, которое было таковым лишь из-за того, что окнами выходило на сквер. Там всегда было тихо, прохладно и немноголюдно.
Грейс никогда не опаздывала. Она принципиально не соглашалась с тем, что у опоздания могут быть оправдания, и всегда приезжала минута в минуту. По Грейс можно было сверять часы. Но Руби так не думала и пришла через десять минут после того, как Грейс уже неторопливо сняла верхнюю одежду, заняла любимый столик в углу у окна, сделала заказ и полюбовалась золотисто-оранжевым сиянием, в котором Ластвилль казался сказкой.
Руби всегда извинялась за опоздания, но никогда не переставала опаздывать. И в этот раз она, скинув куртку и усевшись напротив, выпалила извинения и поскорее заказала себе кофе и сэндвич.
Руби долго приводила себя в порядок, говорила какие-то бессвязные вещи. Она была взмыленная, расстроенная, собранная и развалившаяся одновременно. Явно не спешила на встречу, но выглядела так, словно бежала со всех ног. Грейс знала и не тревожила ее до тех пор, пока Руби сама не решила ответить. Это случилось после того, как принесли заказ.
Шеннон доведет меня! первым делом сообщила Руби и вгрызлась в сэндвич с лососем.
Это почему? поинтересовалась Грейс и сделала глоток кофе.
Будто бы причин мало! Послал же Господь парня! воскликнула было Руби, но осеклась. Или Осборн доведет! Или один, или другой! Или оба! продолжила Руби и откусила еще кусочек сэндвича.
А Осборн чем доведет? спросила Грейс.
Будто ты не знаешь!
Не представляю.
Своим эго раздутым, вот чем!
Эго? Грейс улыбнулась.
Конечно! А чем еще?
Не замечала за ним никаких происков эго.
Не замечала? Да конечно ты не замечала! К тебе-то его эго не имеет отношения. Это он к другим как к дерьму относится! Боже, прости за такие слова!
Грейс спрятала улыбку.
Ну, Руби, ты просто расстроена. Выпей, поешь, успокойся.
Расстроена?! Да я в ярости, Грейс! И не делай вид, что не понимаешь, о чем я!
Я не очень понимаю.
Ты все всегда понимаешь, не прикидывайся!
На что ты намекаешь?
Я даже не пытаюсь намекать! Я говорю прямо: человечность Осборна опустилась ниже Марианской впадины!
Если бы Грейс не привыкла скрывать истинное отношение, лицо бы скривилось от отвращения к такому тривиальному сравнению. Но Грейс осталась спокойна.
Руки Руби подрагивали от негодования. Она успокаивалась и вновь злилась, и даже глаза ее, казалось, сверкали от ненависти ко всему живому. Она знала, что должна объясниться, но не всегда могла подобрать нужные слова.
Осборн не пускает Шеннона в студию, начала Руби, чуть уняв злость.
Как так не пускает?
А вот так! Вообще, даже внутрь запрещает заходить, пока он там!
Запрещает заходить? удивилась Грейс.
Да, вот запрещает! И все равно ему, что Шеннон тоже не последний человек, что у него деньги есть на студию и на все остальное, что у его родителей хоть какие-то связи могут быть! Ему будто бы все равно на то, что ему Шеннон дать может! Что его родители оплатить смогут! Захлопывает дверь перед его носом и все, он там, Шеннон за дверью. Думаешь, это нормально?
Я ничего не говорю Я даже не знала об этом.
Руби взялась за чашку обеими руками, но так и не поднесла ее к губам. Пальцы ее дрожали.
Боже, Грейс, прости, пожалуйста. Конечно, ты тут ни при чем. Я просто разнервничалась.
Все хорошо. Грейс улыбнулась. Я все понимаю, тебе тяжело. Она протянула руку и накрыла опустившуюся на стол ладонь Руби. Успокойся и расскажи, как все было.
Руки Руби перестали трястись. Глаза прояснились, поволока злобы исчезла с карих сердцевинок. Руби сделала глубокий вздох, тихий, театральный. Грейс специально не отпустила ее руки, пока Руби не заговорила.
Минут пятнадцать назад я шла к Шеннону. Нужно было передать ему какую-то штуку для гитары. А тут подхожу и вот тебе сюрприз. Он стоит на улице, злой, весь на нервах и как увидит, как закричит на меня! Его Осборн за дверь выставил и сказал, чтобы он еще и в магазин за энергетиком ему сбегал! Представляешь, Грейс? Ему наглости хватило еще из друга сделать посыльного!
Грейс поджала губы.
Когда, говоришь, они разругались?
Сегодня! Сейчас! Буквально минут десять назад! воскликнула Руби.
Грейс отпила немного кофе. Значит, Руби все-таки спешила.
Я даже не знала. Мы с ним с утра не виделись, сказала Грейс и поставила чашку на подставку. Он говорил, что поедет в студию, но не сказал про Шеннона.
Ну конечно он не сказал! Он даже за человека его, наверное, не считает. Великий и непонятый Осборн, пожалуйста, подтирайте ему задницу, чтобы он не пачкал руки, а то как же он коснется своей гитары! пробурчала Руби. Прости, тебе неприятно такое слышать о своем парне.