А у Вали было чувство, словно приехал красивый богатый младший брат, которого придётся опекать, потому что старшая, потому что местная. И надо найти ему невесту, ведь жаль, если попадёт в плохие руки.
Свен позвонил на следующий день:
Я имею отличный офис, но не имею помощница. Делал разговор к тебе, Валья?
Помню разговор. И помню, что тебе ответила.
Сказала про человек. Он тебя позвать?
Да.
Ты есть его жена? спрашивал так чётко, словно речь шла о сортах и количестве покупаемой рыбы.
Нет. Он женат. Он политик.
Он имеет любовь к жена и карьера, а не к Валья? подчеркнул Свен, и это резануло по сердцу. Когда мы будем семья, не станешь делать любовь к другой мужчина.
Люблю его как сумасшедшая!
Хочу делать встреча с ним, с политик, попросил Свен.
Я ему сказала, что ты старый, толстый и не говоришь по-русски, засмеялась Валя.
Это будет приятно, что ты делать отказ не старый и говорю по-русски. ответил Свен. Мне хорошо спросить с этот политик о таможня. Я хотел делать как закон, но русский партнёр сказал, как закон нельзя.
Валя была бы рада их познакомить, но Горяев не появлялся. Правда, стал звонить: коротко и нежно говорил, что соскучился, что вот-вот будет посвободней. И прислал в кабинет водителя Славу с корзиной роз. Пришлось снова соврать Маргарите, что это от благодарного больного.
Перед сном Валя мечтала: хорошо бы Горяева выгнали из депутатов и они бы ежедневно встречались. Не на госдаче, не в Белом доме, а гуляя по парку или по Ленинским горам. Его бы никто не узнавал в тёмных очках, и никому бы не было до них дела.
А Свен теперь ежедневно звонил, придумывая вопросы о московской жизни, на которые мог бы ответить сам. Да и вопросы были из жизни богатых, и Валя растерянно отвечала: «Я там не была! Я так никогда не пробовала! Зачем выбрасывать деньги, лучше купить на рынке».
И наконец решила, что пригласить Горяева домой для знакомства со Свеном отличный повод позвонить самой. Ведь она стеснялась звонить ему сама. Виктор сперва удивился, потом посоветовался с секретаршей и назвал день и час встречи.
Свен обрадовался, на его красивом лице нарисовалось: познакомлюсь, решу проблему. Женитьба на Вале казалась ему не большей проблемой, чем, например, отсутствие в московских антикварных бронзовых ламп, подходящих под его гостиную.
Валя, Вика и мать сели писать «концепцию» приёма высоких гостей.
Салат «Оливье»! произнесла мать как заклинание.
Ма, ну, не Новый год, возразила Валя.
Бабуль, чушь на входе даёт чушь на выходе, включилась Вика. Пиши: салат французский шампиньоны, рис, кукуруза, сладкий перец!
Кто ж этим людей кормит? возмутилась мать, Кукурузу свиньи да утки едят, а рис детишки от поносу!
Ма, надо выпендриться. Оба отродясь таких квартир не видели.
Квартира не хуже других, обиделась мать. Окна протереть насвежо. Занавески подкрахмалить. Шарику бант привязать. Новый куплю, шёлковый. Ложки зубным порошком подчистить. И Ельцина, доча, принимать можно!
Пригласив Виктора и Свена домой, Валя, с одной стороны, чувствовала себя беззащитной, как в гинекологическом кресле, и для поддержки позвала Юлию Измайловну. С другой стороны, было важно ткнуть ухажёров носом в то, что она в их понимании нищая, но деньгами её не купишь.
В городке, где росла Валя, в развалюшном каменном домишке жила семья Слепцовых. Папаша Слепцов был немного не в себе, работал почтальоном и сочинял дурацкие стихи. Мамаша кое-как числилась на фабрике, а замурзанные пацаны учились на двойки и вечно гоняли перед домом консервную банку.
Возле их дома райисполком решил разбить сквер и выселить непутёвую семью в новенькую пятиэтажку. Но папаша Слепцов объявил, что не поедет из своих каменных хором, и написал письмо Брежневу. Его пытались сломать даже трёхкомнатной квартирой в доме для начальства отказался.
«От Брежнева» пришла бумажка на бланке: «Получили, рассмотрим». Папаша Слепцов показал её всему городу, и в райисполкоме так испугались, что разбили сквер, некрасиво обогнув дом. Весь город считал, что папаша Слепцов хотел выманить что-то пожирнее трёхкомнатной квартиры, да промахнулся.
А он всего лишь решил остаться в развалюхе, которую построил его дед. Валя чувствовала себя между Горяевым и Свеном папашей Слепцовым и размахивала перед собой этим ужином, как почтальон «брежневским» письмом на бланке.
Готовясь, отменили приём в кабинете, стали двигать мебель, сервировать стол. Подоконники украсили вазами с наломанной в парке сиренью. Она в этом году припозднилась, придала комнате дачный оттенок и окутала её волшебным ароматом.
Троицын день нынче, заметила мать. В нашей деревне девки на Троицу берёзку вниз клонили, ветки ей травой заплетали. Да гадали на суженого.
Так и у нас типа кастинг, хмыкнула Вика, нанизывая бутербродики на пёстрые пластмассовые шпажки, как подсмотрела в журнале.
Мать не знала слова «кастинг» и на всякий случай осуждающе покачала головой. Она с утра колдовала в кухне, не подпуская к плите никого. И каждый раз, когда к подъезду подъезжала машина, спрашивала, точно расставив акценты:
Глянь, доча, он или «сам»?
Юлия Измайловна приехала в половине восьмого. Свен появился в две минуты девятого. Валя даже поморщилась про себя, хоть бы на десять минут опоздал. С непроницаемым лицом шаркнул ногой перед открывшей рот матерью, сунул ей в руки бутылку вина. Оглядел комнату и кивнул на накрытый стол:
Есть очень красиво!
Ещё пельмени и пирог, отчиталась мать, не сводя с него восхищённых глаз.
Знакомься, Свен, это Юлия Измайловна, представила Валя. Можно считать, я её воспитанница.
Аперитив? спросил Свен, поклонившись Юлии Измайловне.
А что это? не поняла Валя.
Ес, сэр! откликнулась Вика, налила ему стопку водки и поднесла огурчик на пластмассовой шпажке. Рашен аперитив.
Водка? Он замотал головой.
Национальная традиция! Дринькай, или обидишь хозяек, настояла Вика, и Свен, морщась, осилил стопку маленькими глотками.
Теперь угоститься, засуетилась мать, заталкивая его за стол. Селёдочка под шубой пальчики оближете. Капустка рыночная. Салат «Мимоза». Баклажаны с орехами. Патиссоны, сама крутила. У вас в Голландии небось не растут патиссоны
В Швеции, ма.
В Швеции? искренне удивилась мать. Почему в Швеции, если ты в Финляндию ездила? Да и какая в них разница-то? А вот Викуська салат придумала французский. Попробуйте, я туда грибов натушила.
Фигли ты их, бабуль, натушила? Французы их жрут сырыми! вскочила Вика. Весь кайф обломала!
Сырыми? Нешто мы зайцы в лесу?
Русская кухня это есть очень хорошо, заметил одуревший от палитры закусок и материного натиска Свен.
Мать пыталась закормить его насмерть, потому что было непонятно, о чём с ним разговаривать.
Где есть этот человек, Валья? спросил Свен.
Улита едет, сегодня будет, махнула рукой мать. А вот лисички маринованные под водочку-то в самый раз! Большому куску рот радуется.
Юлия Измайловна протянула Свену подарочное издание «Мастера и Маргариты»:
Сувенир для вас. Культовый русский роман.
Спасибо! кивнул Свен и прочитал на обложке: Булгако`в! О чём этот книга? Я должен всё знать о Россия!
Центральные фигуры романа писатель, которого называют Мастер, его подруга Маргарита и некто Воланд. По сути, Воланд дьявол, русский Мефистофель, с учительской интонацией произнесла Юлия Измайловна.
О! Мефистофель и Маргарита! Кто есть Фауст? обрадовался Свен знакомому сюжету.
Фаустом можно считать Мастера, его преследуют за роман о Христе. Но закладывает душу дьяволу не он, а Маргарита. Ради любви к Мастеру она становится ведьмой.
Это есть трактовка легенды о Фауст для феминизм? Это есть русский феминизм? недоумевая, спросил Свен.