Ещё я помню, что, стоя по грудь в воде под проливным дождём, не просто «мокрый до нитки», как обычно пишут в таких случаях, а насквозь пропитавшийся водой, растворившийся в реке и ливне, я не чувствовал холода и дискомфорта. Наверное, меня согревало состояние шока, при котором включаются первобытные инстинкты человеческого организма.
Вода прибывала, я всё так же с философской обречённостью размышлял о своей участи, как вдруг на том берегу, выше по течению, показались два размытых человеческих силуэта с надувной лодкой в руках. Они повозились немного (видимо, вставляя вёсла в уключины), сели и поплыли в мою сторону. Это были мои друзья Макс и Санька Мохов.
Через несколько минут я уже перекинул в лодку сома, после чего влез в неё сам. На обратном пути мы шутили и смеялись, вспоминая сегодняшний день. Беда была позади и казалась нам уже весёлым приключением.
Слыс какое дело, сам чуть не утонул, а сома не бросил! посмеивался Санька Мохов. Видать, староверы в роду были. Такой, слыс, призымистый народ чузого не возьмут, но и своего не отдадут.
С каким же удовольствием я шагал к Санькиному зимовью по хлюпающей тропинке через марь! Тропа, в которой ноги увязали по колено, которая изобиловала большими, до краёв наполненными бочажками, казалась мне гладким асфальтированным тротуаром. Тайга вокруг была мокрой и взъерошенной, с лиственниц лилась за шиворот вода ручьём, но я восхищался и наслаждался ею, потому, что у этой тайги было одно неоспоримое преимущество перед островом Тополиным она не была залита рекой.
Глава X
Беседы во время грозы
Ночью ливень усилился, и началась гроза. Но в зимовье гудела печка, потрескивали дрова, выбрасывая редкие искорки на жестяной лист перед поддувалом. Над печкой сушились в клубах пара наши вещи. Мы поели на ужин жареных карасей и сыто икали, развалившись на широких нарах. От засаленных бревенчатых стен веяло теплом и надёжностью. Не страшна была никакая стихия, даже если она затопит и поглотит весь мир и только наша избушка останется в одиночестве среди чёрной Вселенной.
Я прокручивал в голове сегодняшний день, перематывая его мысленно туда-сюда, словно кассету в видеомагнитофоне, и думал о том, что не всегда тайга бывает приветливой, ласковой и щедрой. Нельзя сказать, что тайга обошлась с нами сегодня жестоко. Она была всего лишь холодной, равнодушной и беспристрастной. Она не виновата в том, что я забыл привязать лодку.
Если бы не пенопласт, не грелись бы мы сейчас возле печки, сказал Макс.
Я понял, что он думал о том же.
Ага, подтвердил я, зимовьё деда Ильи уже под водой, наверное.
Я мог сегодня до берега не доплыть из-за лиственницы, которая плот задела. Тогда бы нам обоим хана.
И меня бы унесла река. ответил я. А потом бы прошёл слух, что двое подростков пропали при загадочных обстоятельствах.
В тайге всяко бывает, слыс какое дело, вступил в разговор Санька Мохов. Мы с соседом Вовкой Потапенко в прослом годе три дня гудели. Утром он надел горбовик[33], бутерброды взял, четуску[34] Я, говорит, за брусникой. И всё.
Над зимовьём гулко треснул гром. Бах-бах! Ба-ах! Пламя свечи на столике испуганно заметалось
Мы ждали продолжения рассказа, но Санька молчал. Он поднялся с нар, зевнул, хрустнув скулами, прикурил сигарету и подсел к печке.
А дальше-то что было? недоуменно спросил Макс.
Когда было? не понял Санька.
Ну, когда этот Вовка Потапенко взял горбовик и ушёл. Ты же историю хотел рассказать.
А я и рассказал, это вся история, ответил Санька, невозмутимо стряхивая пепел на жестянку. Усол и всё. По сих пор не вернулся, скоро год будет. Искали его до самой зимы, пока снег не выпал.
Интересно, что могло с ним случиться? поинтересовался я.
Да многое чего, ответил Мохов, медведь заломал, или сердце прихватило, гудели-то с ним три дня до этого.
Санька досмолил сигарету, бросил окурок в поддувало и продолжил:
Была у нас одна старуха. Всё по грибы ходила. И, слыс какое дело, как ни пойдёт, обязательно заблукает. Посла она в первый год и пропала. Искали-искали, еле насли. Пролетел год, она снова в тайгу намылилась. Ей грят: сиди дома, опять несчастье будет. А она не слусает. Снова пропала. Искали её три недели. Насли худую-худую. Кое-как в больнице вылечили. Ей бы успокоиться, а она купила собаку мелкую, порода такая, словно чихает кто
Чихуахуа, подсказал Макс.
Ага, блин, она и есь! Придумают зе! И на третий год снова в тайгу по грибы. Её просят: «Тёть Кать, не ходи, устали искать тебя». А она улыбается, грит: «Я узе не пропаду, у меня собака породистая, с бумагами. Собака к дому выведет». Ну а против бумаги не попрёс. Так ведь? Бумага дело серьёзное. Ты вот дазе человека возьми, с бумагою-то
Санька, потеряв нить повествования, замолчал.
В этот момент за окном снова сверкнула молния, озарив причудливо-кривые узоры мокрых деревьев за маленьким окошком. И вслед за этим запоздало сотряс избушку долгий раскатистый взрыв грома. Бах! Бах-бах-бабах! Погромыхал с переливами, пугая дичь, забившуюся в норы, и полетел, покатился по тайге, затухая.
И что, перестала она теряться? спросил Макс, когда затих гром.
Кто? недоуменно переспросил Санька.
Женщина эта, тёть Катя.
Куда там! махнул рукой Мохов. Забрала её тайга с третьей попытки. В этот раз её не насли. Совсем пропала.
Вот и бери после этого собак с документами, грустно произнёс я.
А собака-то тут при чём? удивился и даже немного обиделся Санька. Собака вернулась. Не сразу, слыс какое дело, недельки через три, но присла. Умнее своей хозяйки оказалась, несмотря, что порода некудысная.
От этих историй спать расхотелось. Мы поставили чайник на печку, и разговор зашёл о четырёх рыбаках, отправившихся прошлой осенью на реку Сутáм за тайменем. Уехали рыбаки далеко за водораздел с Якутией на «Ниве» по старому геологическому зимнику и по неопытности утопили машину при переправе через быструю горную речку. Пришлось пешком возвращаться назад. Продукты вместе с машиной унесла река. Были ружья, но северная тайга в гольцах Станового скудна на дичь. Встретится иногда след сокжоя[35] или медведя, но попробуй добудь зверя без сноровки и охотничьего опыта. Шли они голодные, нервные, злые. Зима была ранняя, и уже в октябре тайгу завалило метровым снегом и заморозило стужей. Иногда скитальцы натыкались на пустующие охотничьи избушки, подъедали скудные запасы, найденные в них, брали тёплые вещи и отправлялись дальше. Самый пожилой вскоре ослаб, высох, растерял силы и на одной из стоянок умер. Оставшиеся в живых, вместо того чтобы похоронить друга, набросились на труп, обезумев от голода, словно подлые росомахи, и неделю питались им. Мертвечина помогла выжить. Но не все из них смогли простить себе этот поступок и жить с ним дальше. Один вскоре сошёл с ума. Когда до города оставалось несколько дневных переходов, отстал и тихо ушёл обратно на Сутам, в заснеженные дали, без ружья, без спичек и без еды. Навсегда пропал. Лишь два самых сильных и живучих, как дикие звери, компаньона через пару месяцев скитаний вышли к людям чёрные, истощённые, обмороженные и озлобленно-угрюмые.
Примечания
1
Эльгакáн ручей, единственный в данной повести вымышленный топографический объект, у которого существует реальный прототип, находящийся в нескольких километрах от своего книжного двойника.
2
Вы́воротень корень упавшего дерева, вывороченный из земли.
3
Албази́н так, на старинный манер, герои повести называют казачью станицу Албазино, основанную на месте русской крепости Албазин, которая существовала на левом берегу Амура в 16511689 гг.
4
Ергáч тулуп мехом наружу, а также устаревшее прозвище охотника.
5
Áльберс Гу́став (18381911) один из основателей товарищества «Кунст и Альберс», которое имело торговую сеть по всему Дальнему Востоку, в том числе крупный универсальный магазин в г. Благовещенске.