Так или иначе, дверь уже закрыта, а она начала раздеваться.
Кажется, все не так плохо.
Но, о боже, эти изгибы тела поначалу ввели меня в ступор. Вдоль всей спины на пояснице тянулась неглубокая ямка, прямо до черных трусиков в кружевах.
Как банально.
Темные волосы с головы спускались чуть ниже лопаток. И едва смуглая кожа придавала этой картине невероятный блеск.
Твою мать, она красивее всех, кто был до нее.
Мой дьявол.
Она обернулась, заметила, что я даже с места не сдвинулся, и сказала:
Ты может уже начнешь что-нибудь делать? У тебя всего 20 минут, а ты себя ведешь, как будто первый раз видишь женскую грудь, малыш.
Малыш, чтоб ее черт оттрахал. Еще никто меня малышом прежде не называл.
Никто, кроме нее.
Да что она вообще о себе возомнила?
Я отправился в ванную, там же и разделся. И уже стоя под душем, меня посетила мысль, какого дьявола я вообще еще здесь? Почему не развернулся и не ушел? Почему не послал её еще в баре, когда уже вроде бы уходил.
Нужно было так и сделать: сразу послать ее.
Сраное чувство нужды. Нужды, которую необходимо утолить.
Жажда.
Хотя, я мог бы и подсесть к другой.
Я придушу ее, когда она уснет. Да, точно.
Так и сделаю.
Чтобы не нарушала гармонию во вселенной.
Чтобы не было баб, использующих мужиков. Чтобы были только мужики, использующие баб.
Ведь это природный постулат. Женщины моногамны. Мужчины полигамны.
Так и должно быть.
Но не наоборот.
Наверное, она росла в семье без матери. С одним отцом.
Хотя, с такой дочкой я бы точно выпилился. Или ушел из семьи.
Но сначала изнасиловал бы ее.
Только после ушел бы. Пропал. Испарился.
Вылил весь природный инстинкт в нее. Внутрь.
Я вышел из душа, когда она уже расставляла стаканы в спальне. Я слышал звон фужеров.
Я крикнул из комнаты в спальню:
Зачем они?
Слишком мало выпито, чтобы начать. Да и страсть, какой алчной бы ни была, нужно завести.
Я зашел в спальню, оставив на себе только трусы.
Так и думала, что дрищ.
Она усмехнулась.
Я думал, как ей ответить, чтобы она выпала в осадок, но пока я думал, она лишь еще пуще прежнего рассмеялась. Судя по всему, мое выражение лица в замешательстве меня выдало.
Лучше просто сядь и возьми фужер, не скрывая улыбки, говорит она.
Она протянула мне фужер с вином. Я сделал глоток и тут же обплевался: вкус был хуже, чем у водки.
Что это?! я буквально кричу.
Дешевое вино. Я добавила в него этилового спирта. Правда, получилось не слишком приятно, но зато, убив пару стаканов, мы будем готовы.
Ты издеваешься? Мы будем убиты!
Так хорошо же. Боже, не говори, что ты так никогда не делал и боишься. Ты же не маленький мальчик.
Ее ядовитые змеиные глаза ни на секунду не отводились от меня.
Ты хочешь взять меня на понт? спрашиваю.
Нет, конечно.
Да, сука. Еще как хочешь. Но у тебя не получится. Обычно бабы не усложняют все своими сраными тараканами в голове. Да и ладно бы они были, но не такие, как у тебя. Ты же совсем пизданутая.
Она посмеялась.
О да, я знаю. Но ты же еще здесь, а значит, моя тактика работает. А вот твоя пока не очень.
Она встала со стаканом в руке и зашагала вокруг меня, пританцовывая.
Тебе и музыка не нужна. Говорю.
Когда душа поет, ее должна слушать тишина. А когда поет сердце, его должно слышать другое сердце.
Она сделала несколько умелых движений телом, иногда касаясь меня своей грудью в лифчике. Она терлась об меня то грудью, то животом, то задницей.
Я хочу придушить ее, трахая. Взять за глотку, когда буду вбивать в нее свой хер и держать, пока она будет биться в конвульсиях.
Почему-то мне казалось, что она хочет того же самого.
Давай же, говорит, пой вместе со мной. Пой своим сердцем. А когда души споются, споются и тела.
Ты со всеми прокручиваешь этот спектакль?
Это неважно сейчас. Давай же, пей, пой, целуй.
Она схватила меня за задницу и вцепилась своими губами в мои. Ее язык провалился ко мне в рот. Теплый и влажный.
От нее тащило спиртом.
Пей, прошептала она.
Я почувствовал, как ее рука скользнула по моему телу к члену. Но тут же она отпрянула, выставив указательный палец и сказав:
Ты ничего не получишь, пока все не выпьешь.
У меня уже стоял, как камень.
Я взял фужер и, закрыв глаза, чтоб не слезились, выпил его до дна.
Ужасный, просто отвратительный вкус. Тут же меня едва не вырвало, но я сдержался.
Мама говорила тебе, что не стоит держать всё в себе? говорит она.
Да что ты за человек?
Я сел на край кровати. Матрас был ортопедический. Правда, уже не новый: пружины слишком уж давили снизу.
Она села ко мне на колени. Сквозь края ее трусиков просвечивали едва заметные коротенькие черные волоски.
Легким движением руки, смотря прямо мне в глаза, она отстегнула свой лифчик сзади. Он повис у нее на плечах.
Ты всегда так развлекаешься со своими мужиками? спрашиваю.
Она обняла меня за плечи, и теперь ее лифчик спал ей на руки. Ее розовые сосочки стояли то ли от холода, то ли от возбуждения. Она наклонила голову на бок.
Обычно они называют имена. Меня это неимоверно бесит. Я была и Лизой, и Дашей, и даже Анфисой.
Имя настоящей шлюхи.
Так звали мою матушку. Она улыбнулась. Но в тебе меня завело то, что тебе не нужны имена. Безликий, страстный, животный секс. Именно то, что мне нужно. А сколько имен ты сменил?
Я не менял имен. Я представляюсь своим именем.
Она отвела взгляд на полупустой стакан неподалеку. Протянула руку за ним. Лифчик и вовсе спал.
Меня это выбесило. Я сорвал проклятый лифчик. Она на секунду изумилась.
Я прошептал:
Я хочу тебя придушить.
Она подвинулась вагиной к моему члену я чувствовал ее сквозь трусы и прошептала на ухо:
Я тебя тоже.
Затем она добила свой стакан и толкнула меня на кровать.
Девушка без имени и парень без достоинства. Что может быть хуже и прекраснее, чем их соитие?
Она подняла руки вверх и принялась елозить всем своим телом вдоль моего, словно танцуя.
Она танцует пиздой на мне.
Эта девушка явно росла без матери, но с отцом, который каждый день показывал ей порно.
Приучая маленькую дочурку к взрослой жизни.
Чтобы вернуться к ней и изнасиловать через десяток лет.
Кажется, я помешан на насилии.
Мой член уже болел, моля о том, чтобы дать ему волю.
Я толкнул ее на кровать рядом с собой и рывком стянул с себя трусы. В воздухе забарабанил ее пьяный, очарованный смех, переполненный истомой.
Я взгромоздился над ней и впился взглядом в ее пьяные полузакрытые глаза.
Давай же, сосунок, зарычала она.
Вдруг ее пальцы вцепились мне в спину и шею. Она силой прибила мой рот к своему. Ее язык слился с моим.
Конечно, я тоже был пьян, но даже пьяным я чувствовал, как от этого бренного тела несло алкоголем.
И вдруг меня посетила мысль, что в моей спальне не так уж и сильно пахнет сексом, как казалось.
Я стянул с нее черные кружевные трусики. Она взяла мой член в свою руку и сунула внутрь себя. Я сразу же начал вколачивать.
Не церемонясь.
Как и она.
Сучка извивалась подо мной, как змея, как многоножка.
Я чувствовал ее тепло, и мне хотелось большего. С каждой секундой все больше. Все глубже. Все сильнее.
Я трахал и трахал. Без любви. Без чувств. Просто истребляя нужду в сексе. Обычная природная нужда.
Я не мог уже влюбиться. Я не чувствовал ничего, кроме физического осязания. Не было привязанности. Не было ничего.
Совсем.
Я схватил ее за горло. Она смотрела мне в глаза, но не сопротивлялась.
Я схватил ее за горло, чтобы хоть что-то почувствовать. Большую страсть, большее желание долбить ее, больший страх.
Но снова ничего.
Она закатила глаза. Ее тяжелое дыхание слилось с моим. Кроме удовольствия и ненависти я ничего не ощущал.
Самое настоящее изнасилование.
Она начала постанывать, а я нагонял и нагонял.
Она царапала, резала, терзала мою спину и шею. И стонала.
Еще чуть-чуть и она взорвется. А с ней взорвусь и я.
Я сдавил ей глотку еще сильнее. Я чувствовал приближение.
Второе пришествие! Долгожданное, которого все ждали. Черт возьми, это прекрасно. Да!