Отойди, я сам, Степан бесцеремонно отпихнул хозяина квартиры и стал пристально изучать открывшиеся ему яства. Омлет или брускетту?
Монетка весело закружилась в воздухе. Орёл.
Давай брускетту, Стёп.
Не вопрос, сейчас сварганим. Кофе завари пока, только покрепче и без этого твоего молока. Терпеть не могу молоко.
Ага, хорошо.
После завтрака в квартире стало душно, несмотря на работающие кондиционеры. Небо покрылось полупрозрачными тучками, и казалось, что оно опустилось совсем низко и как будто заманивало их в свою пористую глубину. Что ж, приглашение принято.
Стёп, может, пройдёмся?
Пошли. Там как раз посвежело немножко.
Когда они вышли из своего пятидесятиэтажного дома, небеса уже хмурились «Крейцеровой сонатой» Бетховена, постепенно переходя из голубого адажио в грозно-серое престо, которое, в свою очередь, то и дело перебивалось задорными скрипично-солнечными проблесками.
Сегодня умерла мама, как бы между прочим произнёс Андрей, пытаясь пнуть носком ботинка упавший на дорогу совершенно зелёный лист, как будто сделанный из глянцевого пластика. Или, может, вчера
Правда? Стёпка поднял листок и отбросил его на обочину. Это неприятно, конечно. Мать-то у человека одна.
Лист аккуратно лёг на траву и опять стал частью декораций слишком неестественный, чтобы представлять из себя что-то особенное.
Я не виноват, почему-то проговорил Андрей.
Это-то понятно. Когда похороны?
Завтра. Поеду утренним автобусом.
Может, не надо?
Надо.
А обратно когда?
Не знаю. Надо собрать её вещи. Хочу оставить себе кое-что на память.
Ко дню рождения-то вернёшься?
Конечно, тут же недалеко. За день управлюсь, ночью уже приеду. Всё в силе, Стёп, не переживай, пять дней ещё.
С подарком только непонятно. У тебя же всё есть, красавчик. И что только дарят таким, как ты?
Ну, что-нибудь. Я и сам не знаю. Вроде и действительно всё есть, а такое ощущение, что мне всё равно чего-то не хватает для полного счастья. Сможешь мне это подарить? Андрей рассмеялся.
Ну и задачки ты задаёшь Ладно, придумаю что-нибудь, как всегда.
Слушай, а в прошлом году ты мне что дарил? Андрей понял, что вопрос прозвучал бестактно, но почему-то для него это было важно.
В прошлом? Стёпа почесал лысеющий затылок. Кажется что-то записную книжку, что ли? Или нет? Может, часы?
Андрей вдруг почувствовал, что его накрыла волна страха. Несмотря на жару, его спина покрылась холодным потом, а ноги задрожали. Он сделал глубокий вдох, чтобы не дать панической атаке захватить его целиком, и сжал кулаки.
Стёп, слушай. Только ты не думай, что я идиот, хорошо?
Когда я тебе такое говорил-то? обиделся Степан.
Они медленно шли по аллее, окружённой массивными и в то же самое время невесомыми кронами деревьев, и небо вдруг подобрело и стало шопеновским, разливаясь над их головами приветливой светло-синей дымкой.
Слушай, повторил Андрей и сбавил шаг. А тебе когда-нибудь казалось, что прошлого раза не было? Что наши воспоминания, наши мысли, чувства всё, что происходит у нас в голове, всё это ненастоящее? Как будто с нами играют. Сначала показывают одно, потом другое, а как только тебе удаётся собрать это в единую картину, всё меняется, а тебе даже не с чем это сравнить, чтобы понять, что происходит. Интересно, как там мама? Ты боишься смерти, Стёп?
Чего? Смерти? Степан от неожиданности остановился как вкопанный. А чего её бояться-то?
Ну там Вдруг это больно?
Что больно? Ты шутишь, что ли? Если б было больно, то покойники не были бы такими спокойными. Ты только представь себе: на тебя с огромной высоты обрушился, ну, скажем, наш дом. Целиком. Прям придавил. Тебе больно?
Да нет, больно быть не должно.
Ну вот и успокойся.
А страшно?.. Это же конец всему! Этому небу, солнцу, нашему дому, тебе, всему, что нас окружает, Андрей опасливо взглянул вверх, как бы испугавшись, что небу уже пришёл конец.
Ну и что? Тебя же тоже не будет. В отсутствие наблюдателя нет ничего, вообще ничего, Андрюх, понимаешь? Я тебе даже больше скажу технически даже «ничего» нет, потому что это «ничего» всё равно надо пропустить через себя, а некому. А если нет ничего, то и бояться нечего! Стёпка от души расхохотался неожиданно получившемуся каламбуру.
Андрей скептически посмотрел на друга.
Стёп, а если есть?
Что есть?
Ну это твоё «ничего». Что, если это «ничего» существует и после смерти?
Ну и пусть себе существует. Тебе-то что?
Знаешь, мне кажется, это небо Оно не просто так. Может быть, «ничего» как раз там? Управляет нами? Следит?
Слушай, ты давно с психологом общался?
Сегодня утром, перед твоим приходом.
Пообщайся ещё, тебе не помешает.
Да нормально всё со мной, говорю же вам! Андрей почувствовал, что утренняя усталость возвращается, и почему-то разозлился сам на себя.
«Надо лечь пораньше, ведь завтра ехать», подумал он и повернул к дому.
Автобус на следующее утро пришёл ровно в семь. Пассажиров было довольно много, но Андрею удалось занять самое удобное место у окна, в начале салона, где не сильно трясло. Водитель радушно поприветствовал пассажиров и сообщил, что время в пути составит два часа пятьдесят минут. Можно было расслабиться и насладиться умиротворяющим пейзажем, который открывался за окном как будто специально для него. Небо сегодня было каким-то особенным, может быть потому, что стекло немного искажало цвета и делало их чуть менее естественными, словно обработанными в продвинутом графическом редакторе. Андрей почувствовал, что мысли опять начинают накрывать, и впервые за долгое время испугался их.
«Это лишь мысли, красавчик, сказал он самому себе. Глупо их бояться. Точно так же, как глупо бояться смерти».
Автобус чуть раскачивался и то и дело подпрыгивал на едва ощутимых неровностях дороги. Андрей прикрыл глаза и приготовился немного поспать, ведь сегодня он встал намного раньше обычного, потому что вчера умерла мама.
«Почему мне в последнее время кажется, что что-то где-то сломалось? Сломалось во мне, или в мире? мысли снова слетелись в его голову, как мухи на кучу навоза. Почему те ключи, которые раньше открывали нужные замки, теперь поворачиваются с таким трудом, как будто они погнулись и заржавели? И не случится ли так, что в какой-то момент эти ключи вообще не подойдут? Как мне тогда жить? Чего хочет от меня этот мир? Неужели нельзя просто сказать, что мне делать, как вести себя, что чувствовать? Нет, я не схожу с ума, это было бы слишком простым объяснением. Здесь что-то другое, и почти понимаю, в чём дело, но почему-то картинка всё равно не складывается. Когда это всё началось? Со смерти мамы или раньше? И было ли это "раньше", или я просто вдруг появился из неоткуда на этом ослепительно солнечном балконе со спутанными волосами и с облаком, застрявшим у меня над головой, и теперь мне надо встроиться, приспособиться к этому миру, который изначально предназначался не для меня? Я должен обязательно разобраться во всём, и для этого мне надо лишь понять, боюсь ли я смерти. Если да, то всё это реально. Никто и никогда не сможет подделать страх смерти, потому что он зарождается в нас вместе с любовью к жизни, ко всему, что нас окружает с рождения, к этому небу, к людям, к маме, к себе самому, наконец. И чем сильнее страх смерти, тем сильнее наша связь с этим миром, и тем реальнее он становится».
Андрей и сам не заметил, как автобус плавно подвёз его к остановке, и водитель объявил, что их маршрут окончен, и пожелал всем отличного дня. До санатория надо было идти пешком около двадцати минут, и Андрей вдохнул полную грудь чистейшего июньского воздуха и сделал шаг по тропинке, которая незамедлительно отозвалась под его ногами приятным уютным шуршанием. Несмотря на отличную погоду и умиротворяющий пейзаж, Андрею было немного не по себе. Он думал о матери. В последний (теперь он уже точно знал, что в последний) раз он видел её лет пять назад, когда приезжал к ней то ли поздравить с днём рождения, то ли подписать какой-то документ на квартиру. Какая она сейчас? Сильно ли изменилась? Думала ли о нём перед смертью? Вспоминала ли их прогулки по парку и ту монетку, которая так и не досталась автомату?