Ксения Никольская
Ехали медведи
Будущему или прошлому времени, когда мысль свободна, люди отличаются друг от друга и живут не в одиночку, времени, где правда есть правда и былое не превращается в небыль. От эпохи одинаковых, эпохи одиноких, от эпохи Старшего Брата, от эпохи двоемыслия привет!
Джордж Оруэлл, «1984»
Пролог. Год 2036
Приветствую! Не знаю, как вы попали сюда, но раз уж так получилось, позвольте я расскажу вам историю. Можете не сомневаться: эта история правдива и могла бы произойти и в вашем мире, и в любом другом. Нет, мы не знакомы, но пусть это вас не смущает. Очень скоро вы услышите меня, а чуть позже увидите. Я пока не буду представляться, но, тем не менее, кое-что о себе расскажу. Дело в том, что я бессмертен. Да, так уж вышло, и в этом нет моей вины. Я живу сквозь время, и рассказывать истории для меня настоящая мука. Никогда не ясно, с чего начать и чем закончить, и поэтому мне безумно сложно сохранять ход повествования. Я надеюсь, вы простите меня за это. Нам придётся немного попрыгать из прошлого в настоящее, а потом в будущее и обратно в настоящее, но не волнуйтесь, в конце концов мы выйдем, куда надо, и там я тоже встречусь с вами, но к этому моменту мы уже будем хорошими знакомыми. Итак, извечный вопрос: с чего бы начать? Может быть, с чудовища, залегшего глубоко под землёй и питающегося кровью и слезами порабощённого им народа? Или с крышки гроба, прислонённой к стене в доме, где теперь стало на одного человека меньше? Со старого листка бумаги, вложенного между страниц ещё более старой книги? С влажной скамейки в тёмном парке среди высоченных сосен? С трёх выстрелов в тишине опустевшей квартиры? С алых капель крови на белом снегу? Нет, всё это не то, всё это будет потом. Давайте я начну с коридора. Возможно, это немного нарушит хронологию, но зато будет так символично. Смотрите сами, но помните одно очень важное правило: мы здесь никого не осуждаем. Никого.
Длинный, холодный и неуютный коридор, на стенах которого тут и там проглядывают выцветшие рисунки зайчиков, бабочек, белочек и чего-то ещё, уже не различимого в густом тревожном полумраке. В начале коридора стоит мальчик, маленький и одинокий, словно затерявшийся в страшной сказке в чаще волшебного леса. Мальчик прижимает к груди две свои самые дорогие вещи книжку в твёрдом переплёте и небольшого плюшевого слоника. У него красные глаза, как будто он плакал, или очень сильно устал, или и то, и другое. Дверь позади него закрывается, а стены смыкаются, окружая его со всех сторон бабочками, белочками и зайчиками, и уже нет смысла плакать, нет смысла бежать, надо просто стоять здесь и ждать, что придёт кто-то большой и сильный и опять скажет, что ему делать.
Напротив мальчика, шагах в десяти, две женщины. Они молчат и смотрят в темноту. Наконец одна из них подаёт голос.
Боря? Борис Арсеньев, да? она морщит лоб, как будто пытается что-то вспомнить, Проходи, Боря, мы тебя ждали. Людмила Ивановна, это уже ко второй женщине, нянечке, Заберите у Бори его вещи, и опять к мальчику У нас со своим нельзя.
Нянечка подходит к Боре и бесцеремонно вырывает у него из рук и книгу, и слоника. Первая женщина одобрительно кивает, несколько секунд смотрит на них обоих долгим, ничего не значащим взглядом и, убедившись, что теперь они справятся без неё, удаляется в полумрак, оставляя за собой эхо гулкого перестука шагов. Когда её силуэт полностью пропадает из виду, Людмила Ивановна дёргает Борю за плечо и подталкивает его куда-то вглубь этого страшного коридора.
Так, Боря, всё, пора спать, её голос кажется каким-то уж слишком грубым, Вот наша спальня. Здесь будет твоя кровать, крайняя слева, видишь? Проходи, только тихо, не разбуди остальных.
Крайняя слева кровать покрыта колким серо-зелёным одеялом, на котором лежит грязная подушка без наволочки. Боря вопросительно смотрит на нянечку, но она лишь пожимает плечами. «Теперь это твой дом, говорят её глаза, Разбирайся сам». Спальня залита тусклым светом зелёного ночника, в котором можно разглядеть остальные кровати. На каждой из них такая же грязная подушка, а на каждой подушке коротко стриженная голова, и кажется, что и кровати, и подушки, и головы скопированы друг с друга, и Боря теперь тоже скопирован с них. Несколько минут он сидит на колючем одеяле и бесцельно озирается по сторонам. В конце концов усталость берёт над ним верх, и он, не снимая ботинок, на которых ещё осталась уличная грязь из прошлой жизни, ложится на кровать и утыкается носом в подушку, пропахшую потом и чьими-то слезами. Он просто лежит. Он не хочет спать, не хочет думать, не хочет плакать, он лишь хочет раствориться в этой подушке, похоронить себя под этим одеялом и перестать существовать. Забыть про то, что он только что лишился всего, даже своих любимых игрушек, про то, что все вещи и люди, на которых раньше держалась его маленькая жизнь все они ушли, ушли безвозвратно, и теперь всё, что у него осталось это кровать, подушка и зелёный ночник. А ещё он хочет пить, потому что недавно съел пакетик солёного арахиса, но не знает, как и у кого попросить воды. У него пересохло во рту, и глаза тоже сухие и уставшие от долгого дня, от слёз, от всего того, что не сможет вынести ни один шестилетний ребёнок.
Внезапно дверь в спальню открывается, и Боря ещё глубже вжимается в подушку, стараясь не пустить в ноздри её отвратительную грязную вонь. Кто-то чужой и враждебный направляется прямо к его кровати, останавливается у её изголовья и кладёт что-то рядом с его головой. Спустя некоторое время шаги удаляются. Боря на всякий случай выжидает несколько минут, осторожно открывает глаза и видит перед собой книгу ту самую, которую у него отобрали в коридоре. На первой странице надпись, сделанная тем, кого он уже почти не помнит: «Учись читать, Борис. Твой дед». Боря проводит пальцами по буквам, и внезапно его лицо озаряет слабая улыбка. Он опускает взгляд вниз. Рядом с кроватью кто-то поставил чашку с водой. На чашке нарисован смешной мультяшный слоник, пускающий из своего хобота фонтанчик из брызг. Боря любит слонов они большие и сильные, они себя в обиду не дадут. У воды в чашке привкус ржавчины, но это сейчас неважно. Боря выпивает всё до дна и несколько секунд смотрит на слоника. Потом он ставит чашку обратно на пол и ложится на подушку, которая вдруг перестаёт казаться такой отвратительной. Через некоторое время он забывается тяжёлым сном, больше похожим на обморок. Людмила Ивановна наблюдает за новым воспитанником через небольшое окошко в спальню и, убедившись, что он заснул, тяжело вздыхает и уходит, оставляя его на попечение тусклого света казённого ночника. Ей почему-то становится страшно.
В дальнем королевстве за большой стеной
Ехали медведи в шубе шерстяной.
Ехать предстояло много-много лет,
И решили мишки взять велосипед.
«Все сюда, смотрите! крикнул серый кот,
Я, пожалуй, с ними, задом наперёд!»
«И меня возьмите! Пёс-барбос сказал,
Я поеду рядом! Дайте самосвал!»
Волк уселся в вертолёт,
И от них не отстаёт
Мышь на карусели,
Чтоб её не съели.
Лев подводной лодкой
Управляет ловко.
С ним прожорливый хомяк,
Уплетает эчпочмак.
Все спят. Темнота окутывает и кровати, и одеяла, и коротко стриженные головы. И темнота просыпается и начинает говорить.
«Какой хороший мальчик. Спи спокойно, ведь ты даже не знаешь, что ждёт тебя впереди. Мы обязательно встретимся позже, намного позже, а сейчас спи и набирайся сил. Они понадобятся тебе, когда настанет твоё время время взойти на мой алтарь».
Глава 1. Год 2060
1
Борис проснулся от истошного визга утренней сирены, который должен был немедленно выбросить всех бойцов из их жёстких кроватей. В казармах было прохладно, но это был уже не тот холод, который хозяйничал здесь всю зиму и изматывал всех больше, чем походы и марш-броски. Зимний холод был диким, злым, и, казалось, что он никогда не закончится, что он проник в каждый предмет, в каждый уголок барака, и даже робкое весеннее солнце не сможет заставить его уйти. Но, несмотря на все старания зимы, природа потихоньку брала своё. Борис был особенно рад этой весне. Проведя несколько месяцев в военном госпитале после тяжёлого ранения, он чувствовал себя абсолютно опустошённым и лишённым сил. Сейчас спина болела уже не так сильно, но тоска никак не хотела уходить, что очень раздражало его и порой даже немного пугало. К счастью, чем смелее светило солнце, чем длиннее и теплее становились дни, тем легче ему было дышать, служить, ходить и просто жить так, как он привык с детства.